Далеко в стороне над поверхностью океана в сторону стеблей наползала дымка. Облачный покров, отражающий всё, на что падал свет, медленно накатывался на чистое, прозрачное небо. А стебли неторопливо перехватывали парящие в небесах валуны и уносили вниз, за горизонт.

— Все мы ищем смысл жизни, — говорила Софи. — Чем-то вдохновляемся, соприкасаемся идеями, творим. Смысл жизни – это ведь не что-то абстрактное, а нити, которые связывают нас с этим миром, и их может быть сколь угодно много… Придумывай их. Тки. И пусть тебе хватит времени их протянуть… Люби, спасай, принимай с благодарностью и отдавай с лёгкой душой. Не застревай в себе прошлой. Горечь ошибок прошлого способна заглушить только сладость планов на будущее. А если однажды тебе покажется, что всё зря… Если ты засомневаешься, пусть тебя утешает та же мысль, что всегда утешала меня. Каждый однажды обязательно вернётся домой. И пока хоть один творец не закрыл глаза, этот мир не погаснет…

Голос оборвался щелчком, и я услышала шум аммиачного ветра, бегущего от далёких титанических стеблей… Она всё знала заранее и подготовилась к тому, к чему невозможно было подготовиться. Знала, что ей придётся остаться там и прикрывать мой отход несмотря на всё, что произошло. Она верила, что хотя бы кому-то из нас удастся выбраться из западни, в которую мы угодили, и до конца осталась верна нашей дружбе, которую поставила превыше долга и смерти.

— Включён режим экономии кислорода, — бесстрастно сообщил компьютер.

Дыхание стало чуть глубже, мысли – чуть острее. Лёгкое головокружение стирало границы. И в этой размытости родилась новая, странная ясность. Мой мозг, этот одинокий узник в темнице черепа, всегда лишь угадывал реальность. И сейчас… ему предстояло создать свою. Последнюю. И самому решить, будет ли она кошмаром… или самой прекрасной из его галлюцинаций.

Кажется, по-научному это называлось эффектами плацебо и ноцебо. Самоисцеление. Или самозаражение…

Краем глаза у кромки воды я заметила нечто серое, неподвижное, слишком правильной формы для валуна. Всмотревшись, я различила силуэт. Человек в скафандре. Сидел спиной, неподвижный. Неужто здесь ещё кто-то есть?!

Я бросилась вниз по склону, не сводя глаз с неподвижной фигуры. И вдруг нога зацепилась за что-то – и я кубарем покатилась вниз. Выпустив из лёгких весь воздух, я рухнула на землю. И огляделась. Силуэта не было. Никого.

— Миражи, — произнесла я вслух, встала на ноги и отряхнулась.

Включила связь с кораблём. Лишь равномерный шум помех доносился из динамика. Никто больше не голосил. Наверное, старик отчаялся вызывать меня, бросил это дело и теперь молча смотрит через камеру на моём шлеме…

Внезапно в бок, чуть выше пояса, вонзился шквал ледяного огня. Тело насквозь пронзила ослепляющая боль, заставившая взвыть каждый нерв. Я скосила глаза, не веря им. Из скафандра, из моего тела, торчала знакомая, потемневшая от времени ручка кортика, который я вынесла с погибшего корабля и бросила в переходном отсеке «Виатора». А в паре метров, слегка покачиваясь в воздухе на мини-дронах, парила голова Веры. Вперившись в меня распахнутыми чёрными глазами, она торжествующе ухмылялась.

Несколько секунд я пыталась осознать произошедшее. Едва слышно шипел выходящий наружу воздух, а вместо него в проколотую дыру проникал холод.

— Куда же ты без меня собралась? — голос Веры был сладким ядом.

— Я… Я хотела… — пыталась я выдавить из себя ответ, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба.

— Иван-дурак просчитался, — сказала Вера. — Сама понимаешь: там, где контроль над одной «пчелой», там контроль и над всем роем… С твоим простофилей-дружком я расправилась, так что здесь остались только ты и я.

— Зачем? — это был не вопрос, а стон.

— Как там сказал Иван Иваныч? С теми деньгами, что он привез директору Травиани, можно и работу бросить… Ты ведь уже поняла, что он тогда натворил?

Мысль, ясная и острая, прошила боль: всё связано. Цепочка событий. Деньги Травиани… И через несколько месяцев – резня в интернате. Купив себе безбедную жизнь, он сдал тех, за кого был в ответе. А дядя Ваня был тем, кто привёз ему цену их крови…

Мне казалось, что сидящий в боку клинок ржавчиной разъедает внутренности. Лезвие застряло где-то в районе печени, и боль постепенно заполоняла собой всё тело. У меня был небольшой выбор – вытащить кортик, открыв кровотечение, или оставить его внутри, обрекая себя на нечеловеческие мучения и болевой шок.

Вытащить… Надо вытащить.

Я впилась пальцами в рукоять, и кишки прострелила раздирающая резь. Лихорадочное биение сердца отдавалось в ушах. Потянув за ручку, дёрнула посильнее – и лезвие, издав глухой, мокрый хруст, выскочило наружу, обнажая обагрённый щербатый металл. Я провалилась в крик, в чёрный туннель, где не было ничего, кроме боли. Кортик со звоном упал на камни, а из раны забил тёмный фонтан. Слёзы текли сами, бесконтрольно.

Прижать! Я вжала ладонь в рану. Кровь сочилась сквозь пальцы, густея на ледяном воздухе.

С новой волной боли приходило предчувствие последних мгновений, и разум окатил холодный липкий страх. Словно в ночном кошмаре перед самым пробуждением. Пришло вдруг осознание того, что за силуэт я видела пару минут назад. Это была я – сидящая на земле у кромки воды со смертельной раной в боку.

Я медленно и осторожно присела на пологий берег. Скрестила ноги и закрыла глаза.

— Мы же были на одной стороне, — прохрипела я. — У нас была общая цель…

— Спасение мира? — Голова приземлилась передо мной – на расстоянии чуть больше вытянутой руки. — Мне не нужен этот мир. Я свободна. От всего. Единственное, что я не смогла сделать – так это избавиться от прошлого… Хотела, но не смогла… Потому что прошлое до сих пор таскается за мной по пятам… Ты и этот долбанный старик в своём ящике… А знаешь, что самое ужасное на свете, Лиза?

— Иди к чёрту, — прошептала я.

— Запах, — сказала она. — Запах гниющей плоти. Мёртвого друга, который разлагается рядом с тобой, и тебе никуда от этого не деться. Не сбежать, не уйти… Есть только решётка, цепь, которой ты прикована к полу, капли дождя из дырявой крыши и узкая полоска света под запертой дверью… Я прошла через всё это, и рано или поздно должна была тебе отомстить. За свою жизнь, за свою несостоявшуюся месть… Мы всё равно обречены, так зачем же мне ждать, пока ты сама отдашь концы?

Сейчас я тебя… Я попыталась встать, упёршись ладонью в землю. Не вышло. Баллон с кислородом вдруг стал свинцовым, он буквально тянул меня вниз, пригвоздив к земле.

Ну уж нет. Ты кончишься первой… Чтобы убить тебя, мне даже не нужно вставать… Я закрыла глаза, и перед внутренним взором вспыхнула чёрно-белая картинка. Включилось новое, чужеродное зрение.

— Нельзя быть такой наивной дурочкой, — ядовито и насмешливо тянула голова. — Тебя всю жизнь этому учили, но ты раз за разом ошибаешься… А этот никчёмный хлам, что ты с собой таскаешь…

Она не договорила. Сухо хрустнув, синтетическая голова схлопнулась, как пустая банка, лопнула брызгами какой-то белёсой жидкости, сдавленная незримой нечеловеческой силой, и шлёпнулась на землю у кромки воды. Из скомканного пластика, уставившись в звёздное небо, нелепо торчал вылезший глаз, а мини-дроны, лишённые управления, потеряли порядок и засуетились – хаотично и беспорядочно, словно мухи над навозной кучей…

Я сидела, прижатая к баллону, как сломанная кукла. Внутри, на месте раны, пылал костёр, а сознание металось меж паникой и нарастающим, странным умиротворением. Мысли спутались в бешеный клубок, сливаясь с какофонией шепчущих у берега буро-изумрудных волн и неузнаваемой музыкой в наушниках. Я столько раз была у края, и каждый раз удавалось выбраться… Столько раз…

Звон в ушах сменялся гулом, подкатывала тошнота. Чёрно-белая картинка меркла, заволакиваясь серой пеленой. Дальнейший ход развития событий был предопределён: нарастание гипоксии, предобморочное состояние, окончательное сужение поля зрения, а затем – потеря сознания.