Я выждала, поднялась и пошла дальше. Расстояние на браслете таяло. Дыхание было ровным, прорезиненная земля под ногами. После небесной бойни наступила странная, неестественная лёгкость. Шагать стало почти невесомо….

Монотонный ритм шагов, отмеряющих тающий в баллоне кислород, вернул меня к навязчивой мысли. Время… А можно ли не просто быть его песчинкой, а вырваться из замкнутого цикла дней и лет, чтобы почувствовать само его течение? Не ухватить миг, не впитать его в память. А ощутить самый ход времени. Вцепиться в спасительную доску в бескрайних водах, взобраться на волну и обозреть хоть малый её кусок – так же, как мы видим пространство. А, быть может, и остаться там, на гребне…

Я шла, и шаги отмеряли секунды, таявшие в баллоне. Человек не чувствует времени, пока не услышит его безжалостный ход в его собственном дыхании. Пока не осознает острую нехватку времени. Лишь изредка, на миг, удавалось вырваться из привычного забытья. Вот как сейчас: я абстрагировалась от этого чужого пространства, сбросила с себя человеческие конструкты… и на миг ощутила не течение времени, а его вес. Оно не было тяжёлым. Оно было… ощутимым. В полном смысле этого слова, как лучи солнца или таянье снежинок.

Совокупность всего, что фиксируют органы чувств. И незримое, но непрерывное броуновское движение электронов в этом мире.

На мгновение удаётся удержать это ощущение близости к Вселенной. А потом – ты снова себя теряешь.

Стоит во власти первого порыва оглянуться назад – и вдруг перестаёшь его чувствовать, накладывая на реальность отпечатки прошедшего. Заглядывая вперёд, вовсе уже упускаешь время из виду, погружаешься в прогнозы, включаешь «рацио», дарованное эволюцией и неокортексом…

Но здесь, в поисках времени среди пространства, почувствовать его было невозможно. Время было здесь, но его и не было. Мы все уверены, что оно течёт в одну сторону – лишь потому, что нам нужно хоть в чём-то быть уверенными. Что-то, на чём можно построить попытку понять явление. А секрет всё ещё здесь. Неразгаданный, манит и заставляет снова и снова в поисках времени впотьмах бродить там, где его нет…

Туман медленно откатывался и вновь надвигался, скрывая то, что показал несколько минут назад. Издали доносились леденящие душу протяжные вопли неведомого животного, и я инстинктивно шла по дуге, огибая источник далёких звуков. Шипели и посвистывали крошечные гейзеры, возникая тут и там и выбрасывая пар из-под маслянистой поверхности. В стороне из почвы к небу тянулись раскидистые красноватые деревья, дававшие начало густому лесу. На изгибах веток вместо листьев свисали мягкие шарики – и чем выше к кроне, тем эти шарики были больше…

Краем глаза заметив движение, я повернула голову. На холме, вытянув длинную шею и широко расставив мощные ноги, стояло нечто, похожее на огромного страуса в полтора человеческих роста. Поверх мощного острого клюва вместо глаз подрагивали какие-то отростки – то ли жабры, то ли мандибулы.

— Это ещё что за тварь? — спросил в наушнике голос дяди Вани.

— Похоже на страуса…

Не успела я договорить, как существо присело, исторгнув клекочущий вопль. Оно распушило подобия перьев – острые, словно лезвия, – и скакнуло в мою сторону, угрожающе курлыча. Из-за холма тут же показались ещё два сородича этой твари, а сердце моё бешено заколотилось. Рефлекторно вытянув руку и готовясь применить новообретённую силу, я отшатнулась назад, а животное в свою очередь шагнуло ко мне. На один шаг, не ближе.

Я отступала, пятки вязли в упругой почве. Существо не атаковало, оно выдавливало. Медленное, неотвратимое, оно оттесняло меня к чёрному провалу леса, и в его белоглазой морде я читала древний, неумолимый инстинкт: «Уходи с моей земли». Два других животных осторожно обходили меня по дуге с двух сторон. По всему выходило, что мне всё же придётся войти в этот лес, чего очень не хотелось делать. Либо же дать бой с непредсказуемым исходом. Покрыв последние шаги, отделявшие меня от первых деревьев, я зашла под ближайшую крону, а существа встали у подножия холма, выжидая.

Я всё отступала, пока они не скрылись между мясистых стволов. Затем, остановившись, сверилась с браслетом. До точки назначения оставалось полпути, да и крюк через лес несильно прибавит расстояния, поэтому, глядя себе под ноги, я осторожно пошла вперёд, через чащу. Теперь главное – не нарваться на какого-нибудь хищника и не вляпаться во что-нибудь. Даже растения здесь могли представлять опасность…

В полутьме по деревьям вверх-вниз ползали странные существа – плоские круглые многоножки с узорчатыми рисунками на спинах. Словно застывшие изображения калейдоскопа, рисунки на каждом существе были разными. Существа спускались на земляной ковёр и зарывались внутрь, другие же выбирались на поверхность, цеплялись лапками за стволы и направлялись вверх.

Между кронами деревьев протягивались лианы, будто провода, с которых свисали продолговатые мерцающие плоды. Внизу, на красноватом растительном ковре тут и там вспучивались синие цветы, обнажая бутоны. При моём приближении «цветы» взмахивали лепестками, открывали крошечные глаза и срывались с места вверх, скрываясь среди пульсирующей шарообразной «листвы»…

— Неужели всё это на самом деле? — спросила я, завороженно оглядываясь по сторонам.

— Аммиачная атмосфера, — сказал дядя Ваня. — У здешних форм жизни в основе молекул лежит азот, они дышат водородом, выдыхают азот и, прости уж, какают фосфором… Это невероятно. Рассказать кому – просто не поверят… Как выясняется, жизнь бывает не только на основе углерода, но и на основе азота.

— Если хочешь, я могу принести тебе что-нибудь, — предложила я.

— Не смей ничего трогать! — строго распорядился старик. — Ни под каким предлогом!

Как подготовиться к тому, что однажды рядом не окажется ничего человеческого, привычного? Здесь нельзя ни в чём быть уверенной наверняка, поведение этого мира я не могла просчитать и посчитать. И любая реакция мира на меня – непредсказуемая.

Но именно здесь, в чуждом мире, я могла отбросить человеческие конструкты. Всё, от чего жаждала освободиться.

Распорядок дня. «Вежливость». «Мода». «Позитивный настрой». Вся эта мишура, что окружала меня в мире людей…

Ненависть, зависть, жадность – с одной стороны. Справедливость, благородство, дружба – с другой. Все они – конструкты. Ловушки, загоняющие в коридоры предвзятости.

Ловушка, состоящая из ловушек. Выйдешь из одной – попадёшь в другую.

Как отбросить всё наносное, но при этом не перестать быть человеком? Я всегда считала, что это удел младенцев, ещё не успевших заразиться. Как признать эти конструкты ничтожными, а себя – свободной от них? И насколько это возможно? До какой степени?

Не окажется ли в итоге, что единственное, что не конструкт… это боль? Или и она – всего лишь ещё одна ловушка?..

Лес был осторожен. Он притих и наблюдал за мной, пока я, поправляя на плече рюкзак с артефактом, брела меж деревьев. Я ощущала лёгкие, но постепенно нарастающие толчки в землю под ногами. Где-то далеко за деревьями гулко ухало, словно молоты били в землю, и звук приближался по мере того, как я двигалась к цели. Метры таяли один за другим, число на браслете сокращалось, а нестройные удары по земле всё близились.

— Я чувствую, как дрожит земля. Неужели землетрясение?

— Не знаю, — отозвался наушник. — Я уже вообще ничего не знаю. Ты только давай там поосторожнее…

Кроны деревьев остались позади. Я вышла под зеркальное небо – и замерла. Существо… было огромным. Шло на полудюжине колоннообразных ног вдоль края леса, ростом с двухэтажный дом. Гигантская, бугристая каменная чаша. А над ней – клубящееся облако птиц, или тех, кто ими казался. В облачных отражениях на небе я видела бурую жидкость, которая доверху заполняла эти странные шагающие бассейны. Птицы пикировали в неё, приземлялись, пуская по поверхности круги и разбрасывая брызги. Иные вспархивали и с криками неслись прочь, к другой гигантской чаше, бредущей поодаль.