— Чёрт бы вас побрал, вечно свою остановку пропустите, а мне потом… нагоняи получать…

Шофёр, ворча, свёл автобус на обочину. Дверь с шипением отъехала, и я выпрыгнула наружу.

Вон он, поворот! Вчера на этом самом повороте водитель того же автобуса дал такого виража, что меня чуть не выбросило из сиденья. А следом в боковое окно я увидела его – белый комок шерсти, отчаянно и неуклюже скачущий по асфальту. По диагонали, забыв обо всём на свете – включая автобус, который его чуть не сбил.

Это был котёнок. Белая шерсть, чёрный хвост. Совсем маленький – настолько, что сперва я приняла его за что-то другое.

А в школу я уже опоздала. До остановки – пара километров. Но… ничего страшного. Прогуляю день. Выйду из привычной, хорошо отработанной программы школьных будней – и будь что будет.

Я сама не заметила, как дошла до поворота. Где-то здесь он был… Бежал, кажется, оттуда – в стороне ржавели закрытые ворота промзоны, за которыми виднелся большой серый ангар. Вокруг – никого. Тишина, нарушаемая лишь шелестом колючей осоки под порывами ветра. Мимо, вздымая пыль, пронеслась машина.

А я оглядывалась по сторонам, в поисках белого. Я не спала всю ночь, и сейчас для меня неизвестность была даже хуже, чем безжизненный комочек на дороге. Я обязана была знать, что с ним…

В отчаянии я бродила туда-сюда вдоль обочины с рюкзаком за спиной. Затем перешла на другую сторону дороги. Спустилась вниз, в колею, прошла сотню метров в одну сторону, сотню – в другую. Где-то недалеко заходились лаем собаки. Будь я на его месте – куда бы я пошла? С одной стороны – дорога. С другой – собаки в подлеске.

И тут моё внимание привлёк одинокий фонарный столб, утопающий в колючей осоке. Осторожно приблизившись, я залезла в кусты. Застарелый мусор хрустел под ногами, пахло пылью и остывшим мазутом. Я подошла почти к самому столбу, раздвинула осоку – и увидела. В самых зарослях забилось что-то белое. Комок шерсти метнулся прочь, но я была быстрее. Ладонь накрыла его, и тут же по руке разлилось липкое, жирное тепло. Мазут. Он был в нём с головы до лап. Вся морда, которую он безуспешно пытался оттереть, лишь усугубляя своё положение, уши, хвост…

С глазами, подёрнутыми поволокой, опухшее от голода крохотное животное яростно царапалось и впивалось в пальцы крохотными, но острыми зубами. Прижимая к себе рвущегося малыша, я безнадёжно испачкала блузку, кофту и рюкзак. Но мне было всё равно. Ребёнок был в беде.

Засунув замызганное существо за пазуху, я быстрым шагом устремилась вдоль дороги в сторону остановки. Идти было далеко. Но меня это не заботило. Я успела. И в голос, раз за разом я исступлённо благодарила Вселенную:

«Спасибо, спасибо… Я успела… Теперь всё будет хорошо. Спасибо… Успела, успела!»

Я знала, что есть только «здесь и сейчас» – любая встреча уникальна. И если пройти перекрёсток судьбы, следующего шанса поучаствовать в судьбе существа может не представиться. А я и так уже потеряла кучу времени. Почти сутки…

… Краткий миг. Ладонь, сведённая судорогой. Резкий запах озона ударил в нос – и я снова в каюте, впиваюсь пальцами в холодный металл пластины.

Я давно забыла тот эпизод своей жизни. Тогда в исступлении я отмывала животное в ванной добрые полтора часа. Извела всё подсолнечное масло, что было в доме. А потом маленькое существо обсыхало, завёрнутое в полотенце, с таким умиротворением, будто только что вернулось с многолетней войны…

Котёнка мы отдали бабушке, чтобы не травмировать психику Джея. А я… В тот день я впервые почувствовала, что такое жить. Не узнала, а почувствовала. Для этого нужно было всего-то оттащить от бездны кого-то, кроме себя. Я почувствовала это с тем же ошеломляющим ужасом и ясностью, с какой когда-то впервые почувствовала, что однажды умру. И это было страшнее. Потому что жить – это значит нести ответственность.

Рука моя сама потянулась к пластине…

… Щекотка под волосами. Я стояла в трясущемся автобусе. Запустила пятерню в волосы – и смахнула вниз нечто крошечное. Упав на грязный пол, крохотный паучок перевернулся на спинку, растопырив лапки в отчаянной готовности к последнему бою.

Я смотрела на него сверху, и меня вдруг пронзила простая мысль: он здесь чужой. Не моя мысль. Но от этого не менее острая… Заброшен в мир шаркающих башмаков и въевшейся грязи, из которого не найдёт дороги. И раз уж наши пути пересеклись… я была в ответе.

Делать нечего – надо эвакуировать.

Я присела и подставила палец. Он мгновенно вцепился в него всеми восемью лапками. Через секунду паучок был у меня на шее, а оттуда, щекоча, полез в гущу волос. Копошась, он пробирался всё выше, пока не замер где-то на макушке, став невесомой, неощутимой точкой.

— Ваш документ? — с одышкой спросила грузная контролёрша, возникшая рядом.

— Сейчас, — буркнула я и сунула руку в карман за школьным проездным…

… Видения из далёкого прошлого вызывали тепло. Было приятно заново переживать забытые моменты, давно затерянные в глубинах подсознания. Но нельзя было останавливаться. Нужно было искать дальше. Следующая пластинка…

… С полчаса назад к Марку нагрянули дружки. Вчетвером они толклись на веранде дома дяди Алехандро, обсуждая какие-то мутные делишки, а я в это время развешивала бельё. Старые, неудобные протезы, которые мне поставили ещё в интернате, норовили соскользнуть с табуретки, а мокрая простыня так и тянулась вниз, к песку. Но я упорно, старательно навешивала выстиранную материю на верёвку, протянутую между домом и разлапистой акацией.

Гости переместились на край веранды, их голоса донеслись чётче.

… — Старший сразу сказал – не надо брать Эрдни на дело. Теперь он вам яйца открутит.

— Да хватит гнать! Эрдни вообще красавчик! Обоссался прямо за рулём, но сделал всё чётко, всех вывез.

— А если тачку найдут – то найдут и генетический след, верно?

— Тачке хана, мы её под пресс пустили… Кстати, Марк, тут про тебя слухи ходят всякие…

— Это какие же?

— Я знаю, ты нам всем очень помогаешь на своём месте. Надёжная крыша… Но, говорят, подтекаешь.

— Ты о чём? — голос Марка стал тихим и опасным.

— Мягким стал… На кой тебе эта неудачница? Зачем ты возишься с ней? От калеки никакого толку…

Слова обожгли, как раскалённый металл протеза. Но не удивили.

— Мягким, говоришь, стал?

Из-за угла донёсся глухой, мясной удар. Кто-то сдавленно охнул. Словно били по мешку с песком. Второй удар, третий, четвёртый…

— Марк, хватит! Тормози, Марк! Он просто инфу передал!

— Кто это базарит?! Кто, блять, несёт?!

— Хосе… Может, и ещё кто…

— Знаешь, где он сейчас?

— На малине у Курта…

— Погнали.

— Что, прямо туда?!

— Нет, блять, на хутор бабочек ловить! Конечно, туда! Прямо сейчас! Он мне за сводную пояснит…

Грохоча башмаками по деревянным ступеням, четверо парней – один прихрамывал и держался за живот – погрузились в чёрный седан, брошенный поперёк у крыльца. Двигатель взревел, и машина рванула прочь, взметая песок просёлочной дороги…

… И снова тишина. Я была в своей пустой каюте, и лишь изредка доносился лёгкий плеск неведомой жидкости о далёкую стальную корму, словно кто-то тихо стучал с той стороны в дверь моего забытья.

Похоже, эта штука возвращает меня в моменты прошлого, как в застывшие аквариумы с яркими рыбками-воспоминаниями. Я могу наблюдать сквозь стекло, но не могу войти, не могу сдвинуть ни единой песчинки. Омниграмма даёт блёклые тени, эхо эха. Но здесь… Всё иное. Здесь я не помню. Я *живу*. Заново. Но по какому капризу «Книга» выдёргивает именно эти мгновения из потока времени? Может, она показывает мне моменты… обыкновенной человечности? Но чем одна металлическая страница отличаться от другой?

Действовать нужно с осторожностью сапёра на минном поле. Велик риск наткнуться на эпизод, который разорвёт душу осколками стыда или боли. Поэтому – по порядку. С самого начала. Что покажет самая первая пластинка?..

… На экране, в аскетичном чёрном окне терминала, горели всего две фразы. Ответ. На мой вопрос. Я использовала голосовой интерфейс вместо клавиатуры. Я считала, что так будет… человечнее. И я спросила: