— О чём ты говоришь? — недоумевала я, пропустив мимо, будто в тумане, привычное, почти не резанувшее ухо слово. — Кто ты вообще такая?

— И вдруг, внезапно, мы стали чужими друг другу. — Тёмные глаза устремились к потолку, она артистично вздохнула и покачала головой. — Ты знаешь, как меня зовут. Мне очень хочется рассказать тебе всё в стотысячный раз, но я не могу. Времени маловато, а нам ещё надо обсудить насущное.

— Отпусти меня, — попросила я. — Мне нужно уйти отсюда…

— Полагаешь, ты сможешь это сделать?

Она невозмутимо смотрела на меня в ожидании, пока я помотаю головой и удостоверюсь, что все три мехапротеза отсутствуют. Элементы крепления, кажется, остались – спасибо хотя бы на этом. Выдержав паузу, девушка наконец изрекла, не скрывая странного, болезненного удовольствия:

— Будь даже на то моя воля, я не смогла бы тебя отпустить. Ты слишком ценна для проекта.

— Какого ещё проекта?

— Инициатива «Прометей», проект «Тринадцать».

— Какие ещё тринадцать? Причём здесь я?!

— Тринадцать пар черепно-мозговых нервов, — размеренно, словно ребёнку, пояснила она. — У человека их только двенадцать, а ты… больше, чем человек. Несмотря на то, что мы лишь перехватили чужое начинание, заложенные авторами идеи удалось развить. С тобой мы впервые перешагнули грань между обычным и сверхнормальным и открыли новый взгляд на экстрасенсорику.

Новости отказывались укладываться в голове. Я не могла связать происходящее с ближайшими событиями и сценами, которые удавалось вызвать в памяти. Кажется, до пробуждения я была в какой-то больнице. Мне вообще казалось, что я провела в ней всю свою короткую жизнь. Не удавалось вспомнить ничего.

— Но я ничего не знаю и не помню, — пробормотала я. — Я бесполезна для вас.

— Уверяю тебя, это совсем не так, — возразила София. — Было бы преступлением пройти мимо твоих неординарных способностей после того, что ты устроила на трибунале. Тебя, впрочем, и без моей помощи взяли в оборот всерьёз и надолго, но я не могла отдать тебя кому-то другому, поэтому использовала все свои возможности, чтобы возглавить проект. И даже придумала название – простое и незатейливое… В тот момент мне нужно было снова спасти тебя от той, кем ты стала, от самой себя, прекратить твои страдания хотя бы на время. Для этого я должна была быть рядом.

Я никак не могла вспомнить её. Такая – жёсткая, бескомпромиссная, холодная – казалось, она была всегда. Но эхо её слов о спасении и страданиях висело в воздухе, как ядовитый туман, в котором терялись границы между правдой и ложью. Неужели ей когда-то было дело до меня?

— Но с тех пор многое поменялось, — догадалась я.

— Верно. То, что ты не совсем человек, я поняла слишком поздно. Моя ошибка стоила мне очень дорого, но благодаря этому я избавилась от страха смерти – потому что умерла.

— Погоди… Ведь ты сейчас стоишь передо мной…

— Меня вернули, — кратко сообщила она. — Первый инцидент случился по моей оплошности. Я недоглядела за тобой. На нашем полигоне, провалившись в самоиндуцированный приступ ярости, ты… скажем так, слегка перестаралась, и эксперимент пошёл не по плану – но это, как ни странно, дало долгожданные результаты. Твои способности вновь пробудились ото сна вместе с ростом новообразования… В этот раз удалось снять всю возможную телеметрию, нам открылось понимание процессов, а некоторые из них даже получилось воспроизвести…

— И что это за способности такие? — заинтересовалась я.

— Те, что работают только в экстремальных условиях, на практике, — пояснила она. — С тобой я стала опытным музыкантом, а ты, как музыкальный инструмент, имеешь свои струны. Стоит дёрнуть за нужные в правильной последовательности, начинает играть музыка, и ты сносишь всё на своём пути. Меня – первой.

— И много раз ты делала это со мной? — шептала я, и мне казалось, что это был крик. — Сколько раз я тебя убила?

Она задумалась на секунду.

— Пятьдесят шесть раз мгновенно, ещё двадцать – в результате критических увечий. Занятно, что первый раз это случилось в пятницу тринадцатого… Августа, конечно. Сейчас февраль сорок шестого по земному календарю…

Она говорила что-то ещё, а в моём сердце оборвался невидимый трос, и груз неизбывности совершённого многотонной тяжестью повис на шее. Озноб пробирал до самых костей, сводя челюсти неконтролируемым тремором. Всё перестало быть значительным, и осталось лишь число. Семьдесят шесть. Я была не человеком, а мясорубкой. Машиной по производству трупов, которая включалась снова и снова. А человек, погибший семьдесят шесть раз от моей руки, стоял передо мной как ни в чём не бывало.

— Неужели ты… сознательно… снова и снова… подставляешься под меня? — выдавила я из себя. — И всё ради какого-то эксперимента?

Если во всём этом вообще была хоть капля правды… Вспышка – низвергающиеся с потолка потоки воды. Незваными гостями вспышки воспоминаний вдруг стробоскопом замерцали перед глазами – низвергающиеся с потолка потоки воды, осколок стеклопластика в руке, и ноги, торчащие из ванны… Расплавленная одежда на безвольно лежащем обугленном теле, похожем на манекен… Кровавая клякса на белоснежной стене, а под ней – сложенное в кучу тело с размозжённой головой…

И рука. Дрожащая, сжатая в кулак побелевшая рука перед глазами, которая двигалась – а следом за ней горстями перемещались в воздухе стальные инструменты, разгонялись и впивались в плоть острые ножи, метались по комнате и наматывались на шеи провода, с криком неслись поднятые в воздух люди, горели заживо, валялись в корчах на полу и барахтались в чём-то красном… Страннее всего было то, что я видела это со стороны, будто смотрела запись с камер видеонаблюдения. Я видела свою спину, свою руку, а затем… затем начиналась бойня.

Неужели всё это было? И пострадала, похоже, не только она – комплекция и лица убитых были самыми разными. Мужские и женские, полные и худые, светловолосые и брюнеты. Но что именно это было – вот главный вопрос. Телекинез? Пирокинез? Или это всё ложные воспоминания, которые вживляют мне в мозг, чтобы свести с ума? Как я могу быть уверена в том, что хоть что-нибудь здесь настоящее? Как я могу верить ей? И было ли настоящим имя, которое она не стала называть? Но я знаю… я помню, что когда-то звала её иначе…

— Смерти больше нет, — сказала девушка по имени Софи. — Медицина Ковчега позволяет по образцу ДНК воссоздать полную копию мозга до последнего нейрона. Что уж говорить про новую конечность… — София скосила глаза вниз – туда, где моя целая и невредимая рука была прикована к ложементу стальной скобой. — У меня с болью особые отношения. Я изучаю её, а она всё время пробует меня на зуб.

— Значит, вы можете создать человеческое тело? — уточнила я, пытаясь отвлечься, стряхнуть остатки наваждения. — И записать в него личность?

— Чтобы записать личность, её сперва нужно сохранить на носителе. — Она лёгким мимолётным движением поправила волосы, и я увидела на её виске небольшое пурпурное устройство размером с пуговицу. — Моя, например, пишется прямо в облако данных на случай, если ты снова сорвёшься с цепи…

Неожиданно резко в помещение ворвался синтетический голос:

— Администратор Толедо, комплектация первой бригады завершена. Начата переброска к поверхности. Магнитный лифт выведен на рабочую мощность.

— Готовь вторую к развёртыванию, — отвлеклась моя собеседница на электронного помощника. — Где поезд?

— До прибытия двенадцать минут.

— Плохо, опаздывают… — Девушка резко повернулась ко мне, отбросив все посторонние мысли, и нахмурила брови: — Где мы остановились?

— Ты говорила про новообразование… — Я мысленно произнесла это длинное составное слово несколько раз. — Это раковая опухоль? Вы её вырастили?

— Не мы. — Глаза Софии вдруг вспыхнули странным благоговейным огнём. — Судя по возрасту самых старых тканей, она с тобой очень давно. С твоей первой поездки на Каптейн. Перед самым попаданием в интернат в тебя подсадили… семя. И только сейчас оно начало цвести… Похожая, кстати, была и у Крючкова. Он, по всей видимости, пробыл на станции дольше, чем сам об этом знал… Что касается твоей опухоли, долгое время она никак не проявляла себя, но с того самого трибунала начался её взрывной рост и формирование связей – заработала экстрасенсорика, а вместе с ней начались приступы гиперагрессии.