— Нападение, — отрезал командир «Аркуды». — У шестидесятой параллели разворачивается эскадра мелочи. С тёмной стороны на подходе линкор, замыкает пояс торпед. Снаряды скоростные, с термоядерными зарядами – это не предупреждение. Они хотят нас уничтожить.

За закрытой дверью в крошечный кабинет прогрохотали шаги – кто-то быстро бежал по коридору.

— Линкор – это «Голиаф»? — напряжённо спросил майор.

— Он самый. Прыгнул с Земли минуту назад – и рванул с места в карьер. Думал, не заметим атаку, но зрение у нас хорошее. И в запасе есть несколько минут до прибытия первых снарядов.

— Неужто храбрости набрались? — прищурившись, злобно процедил Макаров. — Что будем делать, капитан?

— Не вижу причин вступать в бой.

— А если посбивать торпеды?

— Попробовать можно, Оникс, но с «Голиафом» будет сложнее, — заметил командир судна. — У него на борту «рельсы», лазеры, торпеды, пушки и целая флотилия дронов – хватит, чтобы наделать в нас отверстий. Поэтому я принял решение сразу перейти к запасному варианту, благо здесь нас ничего не держит. Антиразрядники уже ковыряют «дырку» в пространстве.

— Значит, будем прыгать?

— Именно. Возвращаемся раньше срока. Пристегнитесь там покрепче.

Динамик затих. За стеной крупной дробью вновь прогрохотали шаги. Теперь было слышно, как гудит стальное сердце «Аркуды». Напрягаясь, оно качало по электрическим венам корабля энергию для гиперпрыжка, канализировало её сквозь разрядники тёмной энергии в космическое пространство вокруг.

— Майор, мы не можем сейчас прыгать! — воскликнул амнезиолог, с головой погружаясь в содержимое таблиц и графиков на экране. — Я не могу просто взять и остановить процедуру! Если электричество моргнёт, это может привести к непредсказуемым последствиям!

— Какие риски, доктор? — нахмурился Макаров.

— Откуда я знаю, какие?! — голос доктора сорвался на визг. — Что угодно – от полного стирания личность до неконтролируемого возбуждения коры! Я не знаю, проснётся ли она вообще! Мы никогда не проводили амнезоферез в момент гиперпрыжка!

— Не было печали, купила баба порося, — пространно сказал Макаров и вновь вызвал капитана: — Саша, надо остановить прыжок. У нас тут с Фурией «забывашка» в самом разгаре.

— Никак нет, Андрюша. У меня задача – сберечь «Аркуду» и экипаж. И корабль – в приоритете. Если сейчас тормозить – на перезарядку уйдёт до часа, и тогда придётся проверять машину на прочность… Вы расслабьтесь, всё произойдёт быстро и совершенно безболезненно. Перемахнём домой как пушинка от одуванчика…

— Градов, что у нас со временем? — обратился Макаров к учёному.

Покраснев как рак, врач выпучил глаза и хотел было ответить, но был прерван громогласным репродуктором:

— Внимание экипажу корабля! Приготовиться к гиперпрыжку. Запущен предстартовый алгоритм, до перехода тридцать секунд.

Селектор снова смолк, а врач обречённо вздохнул, затем собрался, сосредоточился и вполголоса затараторил мне в самое ухо:

— Вот что сейчас будет… На всякий случай я отключу ваше сознание от тела и помещу его в капсулу безопасности – это область в эпифизе, изолированное пространство…

— Капсула? Нет… — Я инстинктивно попыталась отодвинуться. Хватит с меня капсул… — Вы же сами сказали – последствия неизвестны!

— Поймите, иначе никак! Потому что у меня нет гарантий того, что вы при этом останетесь в здравом уме! Капсула – это наш однозначный успех в этой области… Мой! Мой личный успех, в котором я, по крайней мере, уверен! И заклинаю вас – смотрите в зеркало, не отрывая взгляда…

Врач ловко перебирал пальцами поверх сенсорной клавиатуры.

— Вы перемещаетесь в капсулу… Прямо сейчас! — И старик звонко хлопнул ладонью по сенсору…

* * *

… — И вот мы здесь, — сказало отражение моего отражения – моё второе «я», моя Лимбическая система.

Холодная мраморная скамья без спинки впивалась в седалище. Мельчайшие брызги солёной воды кружились в воздухе, и с каждым ударом волн о камни крохотные частички взмывали ввысь. Они летели вверх, преодолевали невероятные десятки метров, окропляли усеянный пурпурными цветами вьюн и оседали моросью на мраморе.

— Значит, сломалось, — выдохнула я, и ужас этой мысли наконец достиг меня. — Стирающая машина… она до сих пор работает. Я чувствую, как она работает внутри.

— Разъединение синаптических связей идёт, — утвердительно произнесла она-я. — Поэтому Неокортекса больше нет с нами. Но нам с тобой здесь ничто не угрожает. Ещё раз – мы можем остаться столько, сколько пожелаем.

— Я не хочу находиться здесь, — сказала я. — Это всё фальшивка, иллюзия.

— Порадуйся хоть чему-нибудь, пока есть возможность, — шепнуло отражение. — Ведь ты наконец получила лекарство от своей неизлечимой болезни. От прошлого…

Скоротечность изменений нарастала и вызывала головокружение. Стирающая машина в голове набирала ход, всё дальше и дальше уволакивая меня назад, в сужающуюся спираль времени. Я барахталась в этом неосязаемом потоке, а машина работала. Маховик делал оборот за оборотом – отщёлкивал секунду за секундой, отстёгивал одну минуту от другой, словно костяшки на старых счётах – сминая время и разлагая ткань прошлого.

Головокружение перерастало в настоящий первобытный ужас, в страх потерять всё. Я судорожно рылась в старой картотеке, вываливая на мраморный пол целые ворохи мутных карточек, перемешивая их и пытаясь на них что-нибудь разглядеть – они таяли на глазах. Сосредоточиться не получалось, я упускала момент за моментом, ежесекундно оказываясь на этой жёсткой скамье снова и снова как в первый раз. Связь скамьи с предшествующими событиями уже распалась. Я не могла понять, откуда пришла, где я, куда держу путь, а главное – зачем. И почему я сижу на мраморной скамейке в беседке на скале, вглядываясь в несуществующий горизонт?

Размазанная по вектору прошлого, я видела кадры со старинной плёнки, которую отматывали назад, и каждый новый её кадр чередовался с жёсткой скамейкой посреди беседки. Мелькали калейдоскопы лиц и пейзажей.

Я видела сияющее кольцо «Врат», вспыхнувшее в звёздном небе… И направленный на меня кухонный нож в побелевших ладонях испуганного ребёнка с исцарапанным лицом… Закатное солнце уходило за мыс, под которым воздух секли крыльями тёмные предвечерние птицы… А песочную прибрежную полосу стеной заливали брызги, убегающие от рычащего на холостом ходу космического челнока с несчастливым числом во весь борт… Над моей головою разверзлось ярко-голубое небо, а чёрные тени смотрели мне в живот полудюжиной воронёных стволов…

Эта мраморная скамья посреди беседки продувалась ледяным ветром насквозь, и я, стуча зубами от холода и ужаса, сжала покрепче, обняла колени руками…

На журнальном столике был небрежно брошен большой блокнот в бордовом переплёте – витиеватыми буквами на нём было начертано: «Туда и обратно»… На фоне темнеющего грозового фронта посреди адского пекла из безбрежной каменистой равнины взмётывалась к небу плоская сопка, а вокруг неё кружили бесчисленные крылатые чудовища… Ладонь моя плыла по чьим-то шелковистым волосам, обагрённым красными огнями аварийного освещения…

Остались только я, холодный ветер и мраморная скамья посреди беседки – теперь даже Лимбическая система покинула меня…

Церковный алтарь тускло мерцал десятком свечей… Одинокий фонарь во тьме посреди заснеженного поля манил меня, словно последний маяк этого мира…

Мраморная скамья и пронизывающий ветер…

Совсем рядом, на расстоянии выдоха на едва знакомом, но бесконечно родном лице поблёскивали тёмные глаза… У этих глаз мягкое и нежное имя… Я помню его… Это имя… Её зовут… Зовут…

Зовут? Кого? Куда?! Нет-нет, я же только что помнила это имя! Так не должно быть! Я должна удержаться, не потерять нить, не упустить собственную жизнь! Я должна её запомнить! Но кого? Кого я должна запомнить?! Лицо на очередном слайде уже потеряло форму, поблекло и растаяло…

Волны уносили меня всё дальше, навстречу прошлому, которое растрескалось, как глиняное дно пересохшего озера. Огромная тень пожухлого дерева заслонила всё, что я знала до этого. Высохший скелет, безвольно опустив корявые ветви, недвижимо возвышался посреди иссечённого чёрными провалами сухого безмолвия. Нечеловеческий страх холодным потом пропитывал одежду насквозь, а перед глазами вихрем кружились картинки, сменяя кабину «Шинзенги» на душные джунгли, две луны Циконии на вечно-дождливые заросли, покосившийся бетонный забор среди болот на серый двухэтажный дом безымянного старика. Жизнь наоборот, от конца к началу…