Кажется, мне везло. Впрочем, я моментально отогнала эту мысль, чтобы не спугнуть робкую удачу, и стала решать, что делать дальше. Для начала стоило попробовать завести машину…

Под рулём обнаружилась кнопка зажигания, которую я незамедлительно нажала. Ничего не произошло – то ли аккумулятор безнадёжно сел, то ли машине нужна была метка-брелок, которую мне совсем не улыбалось искать впотьмах на прилегающих полях. Даже если я найду её, не факт, что грузовик сможет выбраться из придорожной канавы – уж больно основательно он в неё въехал, так что поездка, очевидно, отменялась.

Тем временем близился вечер, и во весь рост поднимался вопрос ночлега. Оставаться здесь и заночевать в грузовике? Рискованно, сюда могут нагрянуть мертвецы или того хуже – патруль конфедератов. Идти вперёд? Это было меньшим из двух зол.

Но прежде нужно было смазать просохшие детали и собрать пистолет.

Вывалив содержимое пакета на пассажирское сиденье, я выскочила наружу, вскрыла фомкой технический отсек позади кабины и выудила оттуда полупустую канистру машинного масла. Как следует смазав механические детали оружия и попутно заляпав запылившуюся обивку сидений, я принялась за сборку – осторожно, неспеша, периодически оглядывая пейзаж снаружи, за стеклом.

Когда последний элемент занял своё место, я взвесила на ладони единственную оставшуюся пулю…

Я не верила в судьбу. Но сейчас, глядя на матовый снаряд, я не могла отделаться от мысли о её чёрной шутке. Я не ждала впереди ничего хорошего. Напротив – с каждым днём погружаясь в окружающую реальность – страшную, безнадёжную, – я знала: однажды, пусть не сейчас, может, не завтра и не следующей ночью… Однажды меня загонят в угол, и я встану перед неизбежным выбором – либо превратиться в безумное голодное чудовище, либо сдохнуть. И эта пуля… Она давала мне возможность совершить мой выбор самостоятельно. В решающий момент она станет моим выходом. Моим последним словом…

С какой-то обречённой лёгкостью на сердце я спрыгнула на землю. Забросив монтировку на плечо, с пистолетом и полупустой бутылкой воды в пакете я топала посреди дороги навстречу багровеющему сполоху заходящего солнца. Ещё один спуск, очередной подъём – и за холмом открылся вид на привольную степь. Далеко впереди проступали тёмные квадратики зданий, оттенённые карминовым заревом – малоэтажный посёлок, мимо которого по касательной пролегало шоссе. Отсюда было видно легковушки, беспорядочно сгрудившиеся на подъездной дороге, уткнувшиеся одна в другую…

По Междуморью горстями рассыпаны десятки таких посёлков. Если держать собственную ферму могли и хотели не все, то свой коттедж по карману был почти каждому. В самом начале колонизации, когда полные воодушевления люди разворачивали на Пиросе свою бурную деятельность, это место походило на центральную Америку задолго до тотального опустынивания. Жаркий климат, степное раздолье и ровные просторы располагали к размашистому планированию. Лёгкий в постройке дачный домик – каждой семье. Нить одной из многих асфальтовых магистралей, паутиной опоясывающих Междуморье, словно наброшенное на степь клетчатое оделяло – сквозь каждый посёлок. Подвинься, природа, человек пришёл – пришёл надолго…

И где же ты теперь, человек?

Я брела по гниющим останкам цивилизации в сторону двух-трёхэтажных домиков – безжизненных, серых, словно мраморные кладбищенские монументы в лучах заката. Лишь две задачи стояли передо мною – одеться, чтобы пережить прохладную ночь, и поесть, чтобы не упасть без сил где-нибудь в дороге. Больше никаких планов. Никакого будущего…

За белым указателем с красивым названием «Спинетта» в последних сполохах заходящего солнца таяла вдали пустынная улица. Брошенные автомобили, покрытые пыльными наносами, чернели распахнутыми дверями. Где-то во дворе едва слышно поскрипывал несмазанный металл – наверное, колыхались детские качели, на которых теперь качался только ветер. У самого бордюра распласталась женщина в грязном платье – всё та же картина, всё та же рваная рана в спине, из которой торчало оперение механического убийцы. Застигнутые тут и там, на проезжей части и на обочине в самых разных позах лежали тела.

Покрепче сжимая монтировку, я шла посреди дороги и поглядывала по сторонам. Мёртвые глазницы разбитых окон провожали меня немотой, едва заметно колыхая веками занавесок; слепые бельма заколоченных досками оконных и дверных проёмов прятали за собой застоялую тишину, а я углублялась в глотку этого вымершего посёлка…

В какой-то момент ветер стеганул прохладой по голой коже, заставив вздрогнуть, и я поняла – самое время всё же поискать одежду. Первый же выбранный наугад дом – одноэтажный бежевый коттедж с распахнутой входной дверью – встретил меня кромешной тьмой. Мне чудилось, что за мной кто-то наблюдает, и по коже бежали зябкие мурашки. Я ждала, что вот-вот, прямо сейчас из темноты на меня кинется оскаленная багровая пасть… Но вместо этого из чёрной прихожей лишь дохнуло уже знакомым затхлым запахом разложения.

«Если ты там, я проломлю тебе башку», — прошептала я себе под нос и вошла внутрь. Глаза привыкали к темноте, выхватывая из мрака очертания мебели. Всё здесь было перевёрнуто вверх дном, вещи были беспорядочно разбросаны по полу – тут, похоже, уже прошлись. Либо мародёры, либо мертвецы.

Хозяин тоже был здесь. Он никуда не ушёл – он висел в самом центре гостиной, под потолком. Подвешенный за шею, безвольный, как сломанная марионетка. И довольно давно, если судить по запаху. Заставляя себя не смотреть на него, я прошла короткий коридор, вошла в спальню, почти наощупь добралась до шкафа и распахнула створки. Внутри было полно одежды – шифоновой, кашемировой, шёлковой. Мягкой, женской, насколько я могла определить наощупь.

Я вывалила всё содержимое шкафа на пол и стала рыться в груде тряпок. Всё было на размер, а то и на два больше. Юбки, кофточки, блузки… Мягкий, воздушный шифон, шёлк – всё то, что я никогда бы на себя не надела. Откопала какие-то леггинсы и просторный джемпер попроще, а в тумбе нашлись чешки. Натянула всё это на себя, чувствуя себя чучелом. Зато теперь хотя бы не холодно… Тут же нашлась холщовая наплечная сумка, куда я кинула бутылку с водой. Подпоясавшись, я заткнула за пояс пистолет…

Шарканье… Прямо у порога. Я вжалась в стену, стискивая в руках монтировку, и аккуратно выглянула в коридор.

В проёме входной двери стоял чёрный скособоченный силуэт. Он слегка пошатывался и издавал тихие утробные звуки. Нелюдь… Похоже, кое-кто всё-таки пережил зачистку дронами. От него до меня было метров пять, но он, похоже, не замечал меня. Может быть, почуял что-то, добрался до крыльца по запаху, но теперь потерял меня?

Силуэт качнулся, хрипло зарычал и сделал шаг вперёд. Я отпрянула от выхода в коридор, отвела монтировку в сторону и приготовилась к встрече. Прошаркав по доскам, оборванный монстр ввалился в спальню – и я со всей силы всадила железо ему в висок. Раздался тот самый звук – глухой, влажный хруст. Тело сложилось пополам, рухнуло, и всё стихло.

Замерев, я превратилась в слух. Снаружи шелестела куцая листва, тёрлась о дощатую стену, где-то на чердаке легонько подвывал ветер.

Только бы снаружи никого не было…

Поправив пистолет за поясом, я прокралась через тёмный коридор скользнула на крыльцо. На улице не было ни души – лишь пустынная проезжая часть серела во мгле да распластался мертвец на той стороне дороги. Было уже темно, однако далеко в вышине висел Арденум, заливая скелеты домов и траурный асфальт улиц мертвенно-голубоватым призрачным сиянием…

Здраво решив держаться подальше от середины дороги, я пошла по обочине, по самому краю, стараясь по возможности прятаться в тени деревьев. Улочка вела меня вперёд, к перекрёстку, посреди которого стоял брошенный седан с открытым багажником. Словно пантера в ночи, вжимаясь в тени, я добралась до угла и затаила дыхание, вбирая в себя каждый звук, каждый шорох.

Кто-то брёл вдали по поперечной улице. Один силуэт… Нет, два. Они просто ковыляли, выписывая зигзаги, словно маятники, соскочившие с оси – слева направо, справа налево… Остановились. Один исчез в придорожных кустах, а другой постоял немного и побрёл дальше – прочь от меня. Движемся вперёд, трусцой, через перекрёсток, вдоль по улице… Молниеносный тихий бросок – и я затаилась в кустах на другой стороне дороги. Оглянулась – никого. Можно идти…