— Умная автоматизация, — усмехнулась Софи. — Тебя уже математически посчитали, определили твои потребности и в соответствии с ними поддерживают твою сбалансированную полноценную жизнедеятельность. Всё решили за тебя.

— Попробуй реши что-нибудь за землянина-патриота, — усмехнулась я. — Он тебе миску с салатом на голову наденет и закажет четверной чизбургер.

— Точно. Заботу они там называют «ущемлением прав». Но, с другой стороны, за заботой может скрываться что угодно – от коварного плана маркетологов какой-нибудь корпорации до коварного же плана правительства…

Конспирология – вечный спутник человечества. Менялись боги и черти, технологии и корпорации, а суеверный страх перед невидимой рукой кукловода – оставался. Даже сами технологии обросли мистическими наростами суеверий. Средневековые страхи перед вакцинами, нейроимплантами, НЛО и вышками связи до сих пор заставляют немалую долю человечества суеверно сходить с ума, опровергая все представления футурологов начала двадцатого века о людях будущего. Мир тогда грезил трансгуманизмом, и сейчас мы должны были бы жить в обществе роботов, которые творят сами себя из механизмов, но нет – большинство полагались на свои старые-добрые кости, сухожилия и органы, в которые никакой корпорат или правительственный злодей не сможет так просто зашить вредоносную программу…

Из зарослей с хрустом и треском вынырнули пара малолетних сорванцов, спугнув маленькую серую птичку, которая тут же упорхнула в другой конец парка. Громко хохоча и петляя между деревьями, дети быстро отдалялись и вскоре скрылись за кустами. Где-то приглушённо мяукала кошка – редкое явление в здешних краях. За проведённый здесь месяц я воочию видела настоящую кошку всего лишь раз – голографические были не в счёт.

— А ещё мне удивительно, что здесь нет богатых и бедных, — заметила я. — Я как-то к такому не привыкла. Любое общество, какое ни возьми, сразу же начинает делиться внутри себя по признаку благосостояния, а здесь этого нет…

Камера с жужжанием повернулась в мою сторону, и откуда-то из чрева колченогой машины хрипло зажужжал модулятор:

«Сдаётся мне, что здесь кроются вещи пострашнее. Я не склонен верить в то, что людей можно в корне поменять за пару поколений, сделав из них совершенных существ. Что ты, в сущности, видела, кроме своей фермы?»

— Я вижу, что люди обеспечены всем необходимым, но всё совершенно одинаковое. Выбрать здесь можно только компот на обед и, пожалуй, жилище раскрасить по вкусу.

«Старый, хорошо подзабытый механизм общественного устройства, придуманный ещё в позапрошлом веке. Называется – от каждого по возможностям каждому по потребностям».

— А если моя потребность в том, чтобы съесть за день не два грублока, а три? Или, например, платье новое купить?

«Не путай потребность с желанием. Если у тебя износилась одежда, у тебя появляется потребность в новой. А если тебе не нравится цвет новой – это уже твоя личная проблема. Потому что все излишки вложены в развитие общества в целом, а не в прихоти индивида».

— Но ты же сам мне рассказывал, дед, что нехватка синих штанов под названием «джинсы» может разрушить целую империю. Ни одно общество не может вечно жить, словно осаждённая крепость…

«Лиза, ты знаешь, что такое потребление?»

— Потребление – это… Потребление. Ношение одежды, поедание еды…

«Наша любимая Конфедерация – это империалистическая формация. В такой формации производство товаров не просто соседствует с нетоварным производством – оно полностью зависит от производства потребителя. Современного человека, как из глины, лепят из потребностей, которые нужны капиталистам, чтобы продавать свои свистелки-перделки и получать прибыль. Они производят потребности и создают образ жизни, которому ты, дорогой потребитель, должна соответствовать. А если ты не соответствуешь – ты станешь изгоем».

— Допустим.

Пока я переваривала сказанное, Ваня продолжал:

«У человечества, очевидно, есть более важная задача, чем расширять ассортимент штанов и платьев – это совершенствование человека. Здесь это понимают, поскольку ограничены в ресурсах, а там, снаружи, целостный человек не нужен. Он не выгоден, он излишний, поэтому человека там превращают в вещь, в товар. В конструктор, если угодно. Его затачивают под рефлексы, под простейшие раздражители – чтобы продать к этим раздражителям комплект дополнительных услуг… Надоели два раза ношенные новые штаны – сходи в магазин и купи новые, с биркой известного бренда, а заодно подпишись на рекламную рассылку. Не потому, что тебе это нужно, а потому, что тебе внушили это сделать».

— Если и здесь, и там люди – просто винтики в разных по своей сути механизмах, в чём тогда разница?

«Разница в том, что там сломанный винтик выбросят на помойку и заменят новым. А здесь ему найдут применение. Там в человека со всех сторон будут тыкать дофаминовыми палочками, развивая и стимулируя всякие системы вознаграждения, а здесь человеку привьют умение мыслить, умение работать и стремление двигаться к настоящей цели, а не за подвешенной перед носом морковкой. Там человек, превращённый в радостное цирковое животное, отслужит свой век и отправится на улицу, как только станет не нужен – или сгорит в топке очередного, неизбежного кризиса системы. А здесь сосредоточенная и собранная личность внесёт свой вклад в развитие общества. Пусть и без дебиловато-счастливой улыбки на лице».

— Разве человек не создан для счастья? — спросила я – неискренне, сама я в это не верила, но хотелось поддеть старика, вдруг перековавшегося в убеждённого марксиста.

«Человек создан для преодоления себя через страдания, через дискомфорт. Для того, чтобы вырасти во что-то большее, чем машина по переработке пищи и кислорода».

— Дай угадаю… Труд сделал человека из обезьяны, а из человека сделает сверхчеловека?

«Сверхчеловека – вряд ли. А вот сверхчеловечество из человечества – запросто. Нужды рабочего коллектива стоят выше прихотей индивидуума. Здесь рабочие коллективы пяти каст – учёных, промышленников, фермеров, учителей и военных – формируют органы власти на местах, а те в свою очередь формируют Совет. Все друг друга знают – это нетрудно, община небольшая, а если кто-то кого-то и не знает, социальный индекс сразу даёт понять, с кем общество имеет дело».

— Социальный индекс… — Я вспомнила свою твёрдую тройку-штрих из пяти – штрих здесь означал несмываемый признак чужака, – и цокнула языком. — Всех пометили. Для полного счастья не хватает только товарного кода на лбу…

— Если уж бунтовать, — протянула Софи, вклиниваясь в диалог, — то надо было начинать с паспортизации. Ещё двести лет назад всех нас промаркировали и рассортировали. Поздновато дёргаться…

Закинув ногу на ногу, я рассеянно водила пальцем по оттиску на древесине. «Благодарное человечество» настолько отличалось от местных людей, что порой складывалось впечатление, будто это разные биологические виды. Конфедерация, тонувшая в дрязгах и междоусобицах, и на её фоне – плотно сбитая, нацеленная на результат община технократов. Человечнее ли они при этом были? Смотря что считать качествами, присущими человеку…

Что-то привлекло мой слух. Мальчишеский голос задумчиво бормотал:

… — Начало есть не чистое ничто, а такое ничто, из которого должно произойти нечто: бытие уже содержится также и в начале… Светка, он же это про курицу и яйцо? Что было в начале? Курица или яйцо?

Я обернулась. За пару лавок от нас расположились девочка и мальчик в школьной форме. Рослые, но не старше восьми-девяти лет на вид, они сосредоточенно изучали какие-то учебники и делали записи в тетрадки старомодными шариковыми ручками.

— Гегель говорит о том, что в начало заложена суть процесса, — тонким голоском поучающе ответила Светка. — Как в моей ДНК, в последовательности её нуклеотидов уже записано то, как я буду расти и развиваться…

— Так. — Мальчик ковырялся ручкой в волосах и водил пальцем по книжному листу. — А вот дальше: начало, следовательно, содержит в себе и то, и другое; бытие и ничто. Оно есть единство бытия и ничто или, иначе говоря, оно есть небытие, которое есть вместе с тем бытие; и бытие, которое есть вместе с тем небытие… У меня уже голова кругом идёт, а ведь Вера Никифоровна меня завтра обязательно спросит…