— С потолком? — Вася притворно нахмурился. — Это ещё ничего. Вот наш общий знакомый в ящике обычно с розетками беседует. Говорит, у них более заряженные разговоры. — Он ловко выудил из-за спины пару странных приспособлений. — Держи, принцесса на горошине. С шагающими костылями всяко сподручнее будет, чем ползти, как гусеница.

С помощью друзей я выбралась из кровати, отметив про себя очень низкую силу притяжения – голова ощутимо закружилась, а тело было совершенно лёгким, будто набитым поролоном.

— Только не улети, а то потом по всему дому будем тебя ловить, как перо, — пошутил Василий, придерживая меня.

Перемещения давались с трудом, но причудливые устройства вмиг взяли на себя всю нагрузку, а мне только и оставалось, что направлять их лёгкими движениями рук. Агапов заботливо накинул мне на плечи полушубок из синтетического меха, по телу пробежали щекотные статические разряды.

— Гулять долго не будем, — сообщил Василий, внезапно посерьёзнев. — Медсестра, та, что с лицом налогового инспектора, велела тебя не перегружать. Через час будет завтрак, а потом они начнут восстановление… Хотя, глядя на тебя, я бы не сказал, что нужно прям так уж сильно стараться…

Неужто уже наступил завтрашний день? Но ночи не было – я совершенно точно это знала. Я чувствовала себя потерянной. Чувство времени, кажется, исчезло окончательно – я не понимала, сколько прошло минут или часов с момента моего пробуждения.

В сопровождении друзей я покинула помещение и оказалась в коридоре с единственной дверью. Домик был двухэтажным, чистым и уютным, а на первом этаже располагались ещё две двери – итого, четыре квартиры. Внизу, у самого выхода стоял вазон с причудливым лазурно-синим фикусом внутри, а к стене была примагничена голографическая доска с бегущими по ней объявлениями на моём родном русском языке:

«Преподаватель диалектики по Гегелю, набор в группу от пяти лет…», «Мастер-фломастер…», «Продаю серьёзный свадебный мужской костюм…», «Собутыльник на час…», «Расскажу шутку, которую сам придумал…», «Маяковские чтения в артистическом подвале, историко-голографическая реплика…», «Интерактивные миры Рязанова, Данелии и Захарова: полное присутствие…».

И новые объявления, адреса, номера… Жизнь на Ковчеге кипела во всех её проявлениях, сплетая далёкое прошлое с настоящим, и будто бы открещиваясь от прошлого недавнего, земного, в котором всю общественную жизнь заместила собою агрессивная корпоративная реклама. Прошлого, в котором уже давно не было места Маяковскому и Рязанову…

— «Собутыльник на час», — прочёл вслух Василий, замедляя шаг. — А ведь идея неплохая. Володь, слышишь? Можно дело своё открыть. Я – как опытный потребитель, а ты – как философ, ведущий беседы. Излей душу, реши проблемы.

— Боюсь, Василий, здесь твой бизнес-план сочтут рецидивом мрачного капиталистического прошлого, — усмехнулся в ответ Агапов. — Хотя сама по себе потребность в душевной беседе, вне сомнений, никуда не делась…

Широкая пешеходная улочка, мощёная разноцветными гранитными блоками, укрывалась под прозрачным сводчатым потолком и по широкой дуге уходила прочь, скрываясь за поворотом. С обеих сторон в улочку словно бы врастали белоснежные юрты. Однотипные двухэтажные полусферы с чернеющими прямоугольниками окон двумя шеренгами исчезали вдали. Над головой висело яркое аметистовое небо, сгущавшееся до черноты в зените, как синяк, а по бокам, меж белоснежных юрт вырастали иссиня-чёрные зубастые стены скал – обветренные, обкусанные временем и непостижимыми геологическими процессами, вызывающие подспудный страх своей неестественной, злобной остротой.

— Часто вы ко мне в гости заходили, пока я валялась мешком? — спросила я, оглядывая неуловимо изменившихся друзей – было непонятно, то ли они стали меньше ростом, то ли постарели.

— Получасовые визиты строго раз в земные сутки, — махнул рукой капитан «Разведчика». — Мы раз в недельку захаживали, но, если уж откровенно – мне твоя палата после третьего визита поперёк горла встала. Тесно, скучно, прибор этот в тишине тоску навевает… Так что, когда мне позвонили и сдёрнули с рабочего места, мы с Володей решили вытащить тебя на природу несмотря на всяческие запреты. Хоть посмотришь на живых людей…

Было зябко, по галерее гулял ветер. Редкие, укутанные в три слоя, чересчур долговязые и молчаливые прохожие с какой-то настороженностью поглядывали на нас, пока мы двигались по коридору.

— Знаешь, Вася, — тихо сказала я, — они на нас смотрят так, будто мы сбежавшие из вивария экспонаты.

— А ты думала, тут с красной дорожкой и шампанским встречать будут? — фыркнул он. — Ты тут чужак, Лиз. Со всеми вытекающими. И я, кстати, тоже. Но я хоть картошку для них ращу, а ты пока что – просто красивая, но бесполезная биомасса.

Над головой и под ногами чёрные продолговатые панели рассыпа͐ли электрическую пыль, которая тут же стягивалась в голограммы. Указатели и стрелки, схемы и предупреждения – все они будто ждали нашего появления, возникая из ниоткуда.

Вдоль стеклянных стен возникали полупрозрачные существа. Атлеты, космонавты, звери и живые растения – они то стояли у дверей юрт, то двигались рядом. Они смотрели на меня, подмигивали и улыбались. Вытяни руку – и коснёшься протянутой лапы диковинного зверя. Почти коснёшься – рука пройдёт насквозь, окунувшись в едва заметную электрическую прохладу.

Где-то далеко впереди слышался детский смех – несколько детишек прыгали вокруг двух голографических белых медведей, которые кружились, взявшись за лапы. Такие настоящие, почти живые – но едва пропускающие льющийся отовсюду свет, отчего сразу становилось понятно – это миражи…

За очередной белой юртой выросла рекреационная зона. Спрятанная в скалистой низине и укрытая высоким яйцевидным куполом, под нами разворачивалась большая поляна, покрытая невероятным травяным ковром цвета морской волны. Тут и там из ковра торчали кусты и деревья – низкие, крючковатые, усеянные пучками синей листвы. Казалось, листочки жались и льнули друг к другу, пытаясь согреться.

Сквозь тёплую вуаль воздушной завесы мы проследовали внутрь и очутились в огромном пространстве. Посреди покрытой морозным инеем бирюзовой травы мостились каменные дорожки, по саду гуляли длинные, будто растянутые огромным шринкером люди; их тени, падающие на бирюзовую траву, были и вовсе неестественно вытянуты. Вдоль тропок стояли монументальные садовые скамьи на ажурных ножках, странные, ни на что не похожие мраморные скульптуры и разноцветные ненавязчивые фонари, а снаружи, за стеной купола открывался вид на горную гряду цветом чернее базальта, с высокими щербатыми пиками острее ножей. В холодном воздухе царил аметистовый полумрак, и было непонятно, утро сейчас или вечер.

— Сколько сейчас времени? — вопросила я.

Василий опустил взгляд на браслет.

— Полдесятого утра. А что?

— Я совсем потерялась в этих вечных сиреневых сумерках…

— Ты освоишься, — заверил он. — Тут очень долгие сутки, и время считается не так, как мы привыкли. Я вот, к примеру, ориентируюсь по рабочему графику. Сейчас полтора часа, как моя смена закончилась.

— Значит, вы здесь уже и на работу устроились? — протянула я. — И как, хорошо платят?

— Вообще не платят, — флегматично пожал плечами Вася. — Работаю за еду и крышу над головой. Почти как в армии, только паёк получше.

— А какой тогда смысл работать?

— Вот и я сразу также подумал, — усмехнулся он, — но виду не подал. Мы, люди, не привыкли к такому. Нам стимул подавай – да такой, чтобы звенящий был, шуршащий. Чтобы можно было в руках его повертеть да под подушку спрятать.

— Деньги не дураки придумали, тут не поспоришь, — согласилась я.

— Изначальный смысл денег люди извратили до неузнаваемости, — подал голос Агапов. — Когда-то деньги были средством обмена в обществе с сильно ограниченным производством, но в конце концов стали инструментом угнетения одних другими. Поэтому здесь мы решили пока отложить денежный вопрос в сторону. Пока что есть более насущные дела.