— Мам, ты же знаешь, что я не могу болтать о работе. Нужно соблюдать режим секретности, — сказала Софи и украдкой взглянула на отца, который хмуро допивал вино, отведя взгляд, уворачиваясь от её глаз.

— Да-да, прости, дорогая… Иногда так хочется допросить тебя с пристрастием – что делала, где была, каких новых людей повстречала… Но потом спохватываюсь и вспоминаю, как когда-то Северино отвечал мне точно также, как и ты. Военные тайны… — Изабелла картинно понизила голос и сделала неопределённый жест руками. — Дочка моя пошла по стопам отца… Кстати, пока тебя не было, твой друг Диего все пороги обил. Ходил, таскал цветы, всё испрашивал, где ты. А что я могу ответить? На службе она, говорю, а когда приедет – не знаю… Ты ему не звонила ещё? Вот он, наверное, обрадуется…

Тут генерал фыркнул и едва слышно пробурчал:

— По стопам отца…

— Прости, дорогой, что ты сказал?

— Знаешь, что она сделала, Изабелла? Ушла из Ассоциации Вольных Пилотов! Я столько сил положил… У неё был потенциал, она показала себя одним из лучших инженеров Космофлота, а потом взяла и растоптала всё!

— Но… Так вот почему она вчера такая расстроенная была после вашего разговора… Ну и ладно, ну что ты так реагируешь? — растерянно вопросила Изабелла Толедо. — Она найдёт себя где-нибудь ещё…

— Где?! — хрипло воскликнул генерал. — На крыше, парапете, на заборе каком-нибудь, как Игнасио? Ноги себе будет ломать? А мы будем ежемесячно находить её в больнице?! А может и чего похуже!

Домохозяйка примирительно запричитала:

— Игнасио ещё ребёнок, он перед девочками красуется…

— Ребёнок! Здоровый двадцатипятилетний конь с яйцами! Так и Софи не отстаёт. Посмотри! — Он махнул рукой в мою сторону. — Я зуб даю за то, что Софи ушла из-за неё! Скажешь, нет?! Она сбегает с корабля, и тут же они приезжают вместе, ручкаются тут под столом, переглядываются…

— Дорогой, не надо так, — попросила Изабелла. — Она же приличная девочка, посмотри, уже почти всё съела…

— Приличная! — Северино Толедо грохнул по столу крепким кулаком, коротко звякнула посуда. — Я на таких «приличных» космических пиратов с волчьим взглядом и в боевых железяках за свою жизнь успел насмотреться! У меня чутьё, и оно меня никогда не обманывает! Либо воровка, либо бандитка!

— Пап, прекрати, пожалуйста, — дрожащим голосом попросила Софи. — Она никакая не бандитка, ты не можешь знать всего!

— Всего знать не могу, но того, что знаю – вполне достаточно, Софи! И уж поверь мне, старику, твоё новое знакомство не доведёт тебя до добра!

— Почему ты всю жизнь за меня всё решаешь?! — воскликнула Софи, еле сдерживая слёзы. — Неужели ты не дашь мне права самой выбирать собственную судьбу?!

— У меня перед глазами уже есть примеры, Софи, — обречённо прохрипел генерал, понизив голос. — Примеры, когда дети выбирают собственную судьбу. Твой троюродный брат Андрес, помнишь такого? Помнишь, что с ним стало?! А Эстебан, сын тёти Долорес… Ну да, откуда же тебе знать? Прошлым летом умер от передозировки… А эти твои однокурсники, которые отравились каким-то дерьмом на вечеринке… Да что далеко ходить?! Твой родной брат того и гляди себе шею свернёт! И ты хочешь, чтобы я позволил тебе выбирать свою судьбу?!

Софи вскочила, с грохотом уронив стул на деревянный пол, и, всхлипывая, выбежала вон из гостиной. Я не знала, куда себя деть, мне было страшно неловко, и я боялась даже пошевелиться. Захотелось сжаться в точку и исчезнуть из этого мира. Генерал Толедо тем временем налил себе третий бокал, вышел из-за стола и скрылся на тёмной террасе, хлопнув дверью.

— Что же это такое, — горестно протянула Изабелла. — Мой бедный-бедный муж… Он так переживает за неё, места себе не находит. Он ведь думал, что его сын продолжит семейные традиции, но Игнасио служба оказалась совсем неинтересна. Софи стала лучиком света в тёмном царстве, но вот ведь как получилось…

— У всех своя правда, — ответила я, не зная, что сказать.

Посидела немного, набираясь смелости, затем наконец собралась с духом, встала из-за стола, тихо открыла дверь на террасу и вышла в прохладный поздний вечер.

Генерал стоял ко мне спиной, взирая вниз, на расстилавшийся под террасой склон холма. Чуть дальше суша обрывалась отвесной скалой, разверзая бескрайнюю водную гладь, усыпанную бледными лунными бликами. На горизонте, прикрывая собой море, недвижимо стояли огромные сизые стены кучевых облаков.

Я подошла ближе, но не на шаг – на полшага. Я готова была взять на себя всё. Готова к тому, что он прогонит меня, накричит или даже ударит – мне даже хотелось этого, ведь каждый его удар или злое слово не достигнут Софи, обойдут её стороной. Однако генерал молча стоял, словно не замечая меня – вторые сутки он носил в себе эту горечь, с которой никак не мог смириться.

— В ваших словах есть доля правды, — сказала я. Голос был чужой, ровный, будто кто-то толкнул меня в спину и заставил говорить. — Она действительно ушла ради меня, так что это я во всём виновата.

«Но не в том, что вы думаете. В том, что не смогла умереть вовремя, и теперь мне приходится жить чужой жизнью».

Он не повернулся. Смотрел вдаль, где скала обрывалась в воду, как будто сама земля устала держать этот город и решила свалить его в море.

— Я столько сил положил… — Северино Толедо тяжело вздохнул. — Чтобы она не повторила чужих ошибок. А она… Выбрала это.

*Это*. Я услышала, как звучит это слово в его горле – будто камень, который он не может ни выплюнуть, ни проглотить.

— Но и жизнь за неё вы прожить не сможете, — сказала я. — А если сможете – то это будет уже не её жизнь, а ваша, потраченная на страх…

— Они совершают ошибки, — горестно прорычал он. — У них нет того опыта, что есть у старших. Мы даём его, преподносим на блюдечке с голубой каёмочкой, но они отказываются его перенимать, выбрасывают на помойку!

— А что может быть доходчивее собственного ожога? Я обожглась. И всё равно тянусь к огню, потому что мне холодно.

— Я не знаю… Я не знаю, кто ты, и знать не хочу. Я лишь хочу быть уверенным, что с моей дочерью всё будет хорошо. Но я не могу быть в этом уверен.

Пауза. В ней пахло солью и старым вином. Офицер отпил из бокала, поставил его на парапет и понурил голову. Я не могла найти правильных слов, они все казались мне неподходящими.

— Знаете, — наконец произнесла я. — У меня не осталось ничего, кроме неё. И я принимаю её такой, какая она есть, потому что другой Софии у меня не будет. И у вас тоже не будет. И отца у неё не будет другого, кроме вас.

Он взглянул на меня потухшим взором, а потом вновь уставился вдаль и сказал:

— И ей, и тебе нужен мужчина, потому что без мужчины женщина перестаёт дарить жизнь.

— Мы и не собирались дарить жизнь, — сорвалось у меня, и от этих слов в горле встал ком. «Мы собираемся её отнимать», — думала я. — «У тех, кто её не заслуживает. Что бы ни было между нами, оно не для созидания, а для войны. Для того, чтобы не сойти в ума в окопе».

Он не обернулся, но я чувствовала, как он слушает. Пытается услышать невысказанное.

— Я не испытываю иллюзий, — призналась я – в первую очередь самой себе. — Наверное, нас с ней занесло, но это не путь. Это не любовь, о которой поют. Это плот, на который мы успели вылезти, пока не утонули окончательно. А у дружбы вообще много общего с любовью…

«И я даже не знаю, куда этот плот плывёт, но если слезу – я пойду на дно», — подумала я и продолжала:

— В моей жизни был человек, которого я искренне любила, но он погиб у меня на глазах. А потом погиб ещё один. И в тот час мне нужна была рука. Не сердце, не судьба. Просто рука, которая не отпустит. Софи протянула её, а я не могла не взять… Просто мы связаны не любовью или романтикой… Мы связаны шрамами.

Мне нечего было добавить. Я молчала, потому что дальше было только молчание. Молчал и офицер. Подождав с полминуты, я развернулась и открыла дверь, чтобы вернуться в дом. На пороге террасы я услышала тихо, будто не мне, а морю: