Нашарив взглядом серо-зелёный столп впереди, я исступлённо двигала руками и ногами, степной ветер гасил набегающие волны и помогал мне, подталкивая в спину, а Софи ловким дельфином кружила вокруг меня. Движения её были быстрыми, мощными, словно она всю жизнь прожила в воде бок о бок с рыбами. Она внимательно следила за моими неловкими передвижениями, скованными ноющей раной в плече, слегка поддерживала, когда это было нужно, и вскоре громада маяка была уже совсем рядом.

Оскальзываясь, я судорожно пыталась уцепиться за покрытую мягкими зелёно-бурыми диатомовыми водорослями стену, срывая с неё морские ракушки, с лёгким плеском скрывавшиеся под водой. Ступнями я ощущала лёгкие пощипывания – любопытные мелкие рыбки пробовали биотитан мехапротезов на вкус. Никак не получалось уцепиться хоть за что-нибудь, за какую-нибудь щель среди камней, и в этот момент я ощутила крепкий хват на запястье. Софи, невесть как забравшаяся внутрь конструкции, тянула меня вверх, в узенькое окошко…

С помощью подруги я взобралась наконец внутрь, плашмя завалилась на камень в оконной нише толстой стены и перевела дыхание. В полутьме просторной цилиндрической конструкции гулял и подвывал ветер, а вода в метре под ногами была на удивление спокойной, почти застывшей.

— Ты чего? — взволнованно спросила Софи. — Надо было нырнуть, там внизу – точно такое же окошко.

— Растерялась, — ответила я, глядя в её перевёрнутое лицо, нависшее надо мной. — Пловец из меня так себе. И зачем было за тобой прыгать… Дурная голова ногам покоя не даёт.

— Пойдём наверх, там не так ветрено, — предложила Софи и скрылась из виду.

Я села и с опаской спустила ноги на стальную конструкцию винтовой лестницы, исчезавшей во тьме над головой. Покрытая толстым слоем ржавчины, она не внушала доверия, однако Софи уже смело шагала вверх, и я последовала за ней. Предательски скрипели и трещали ржавые ступени, и я, словно мантру, повторяла про себя одно и то же заклинание: «Держи меня, соломинка, держи…»

Держи – пока я ещё чувствую, что держусь. Пока не провалилась в себя.

Соломинка выдержала. Добравшись до самого верха, мы распахнули жалобно скрипнувший люк и выбрались на площадку, каменным кольцом опоясывавшую огромный стеклянный цилиндр световой камеры.

Софи шагнула вперёд, а я замерла. Не из-за высоты. От того, что внизу – сразу три мира. Справа раскинулся пляж с цветастыми зонтиками, как будто кто-то рассыпал конфетти; слева – обломки затонувшей прибрежной полосы, серые, как зубы мёртвого кита; а посередине – море, которое не выбирает, кого поглотить.

«И я тоже не выбираю. Просто оказалась на этой границе миров».

Со стороны гор на берег неумолимо надвигалась необъятная грозовая туча, предвестником которой был лихой степной ветер. Иссиня чёрные прожилки в ней зловеще вспыхивали скрытыми глубоко во чреве молниями, холодный ветер усиливался и колотил порывами в бока застывшего каменного исполина, оставшегося в полном одиночестве посреди волн.

Тело под стремительно обсыхающей кожей дрожало, а на макушку упала первая капля грядущего дождя. Соль щипала губы и резала глаза. Под тучей темнели, скрываясь в маревой мгле наступающего ливня, сизые облезлые остовы затонувшей цивилизации. В акватории пляжа справа шныряли гидроциклы, на ярких катерах экипаж сворачивал последние метры тросов, принимая на борт пассажиров-парасейлеров.

— Это моё любимое место, — сказала Софи, открывая дверцу камеры. — Мы с ребятами часто сюда плавали когда-то.

Внутри пахло пылью и старым стеклом. Мы взобрались на пластиковый подоконник возле стеклянной стенки. Софи стучала зубами от холода. А, быть может, от слов, которые ещё не сказала. Её мокрые слипшиеся локоны дрожали в такт. Я изо всех сил обняла её. Не потому, что хотела, а потому, что нужно было отдать ей тепло своего тела. Потому, что иначе мои руки сомкнутся на её горле – так велика была моя ярость от этой беспомощности. Прижала её голову к своей груди, спрятала в своих объятиях – ведь другого места для рук не осталось. Ведь если смотреть ей в глаза сейчас – я увижу в них собственное отражение: чудовище, притворившееся человеком.

Сквозь мутное стёклышко я смотрела на едва различимое белёсое пятно прогулочной яхты, ползущее вдоль горизонта. Внутри камеры темнело – туча уже скрыла Солнце и разворачивалась над нами; последние блики на россыпи огромных диодных фонарей, укоренившихся посреди небольшого помещения, гасли и растворялись.

Что-то неуловимое шевелилось в душе, необъяснимое – какая-то огромная и яркая истина, уже готовая показаться из-за плотной завесы тайны. Чувство ширилось, росло, и вдруг вырвалось наружу трепетом сердца и застывшими на глазах слезами.

Я чувствовала рядом с собою душу, которая отчаянно хотела породниться, которая билась о мою, словно птица о стекло. А я делила с ней самое простое, самое первичное и единственное, что у меня было – тепло собственного тела. В это мгновение, возле человека, который хотя бы попытался вдохнуть в меня жизнь, я вдруг осознала – эта жизнь была слишком коротка, чтобы постоянно думать о смерти. Даже несмотря на то, что я видела в глазах Софи отражение своего самого жестокого поступка – я заставила её полюбить мой призрак. Как же много времени потребовалось, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к этому пониманию…

— Ты знаешь, в чём разница между любовью и дружбой? — спросила вдруг Софи.

Я слушала, но слова не ложились. Они отскакивали, как брошенные в бочку камни, как цветы, которыми она пыталась вести осаду бункера.

— Дружба помогает жить здесь и сейчас, — ответила она на свой вопрос. — Она как плот в неспокойном океане, который не даёт потонуть, если беречь его. А любовь – это путеводная звезда, дающая силы двигаться вперёд. Она велика и непостижима, можно бесконечно стремиться к ней – и она точно приведёт куда-то.

— Разве одно возможно без другого? — спросила я.

— Не знаю. Но я знаю, что даже через две тысячи лет, — едва различимо прошептала Софи, — даже в другой галактике, на обломках мира – я буду любить тебя. Везде и всегда, до скончания времён.

«Везде – кроме того места, где я ещё могла бы быть нормальной», — подумала я. — «Всегда – кроме того времени, когда я смогу сказать «я выхожу замуж» без боли в горле».

— Пожалуйста… не надо… — Мой шёпот тонул в рокоте волн. — Ты же знаешь, что это не так. Ничто не вечно. Всё имеет свой конец… А этот туннель со светом в конце… Это не звезда. Это фонарь у входа в шахту…

— Не ломай… — Её голос был мольбой. — Я прошу тебя, хватит ломать. Давай… давай хоть что-нибудь построим. Хоть на минуту, хоть из песка… Хотя бы из слов.

— Слова… — Я сжалась в страхе потерять мгновение, упустить его, уронить в бездонную пропасть времени. — Мы все жонглируем словами, но разве способны они подарить чувства? Это дурацкое слово «всегда»… — Хаотичные воспоминания кружились голове, потери затмевали приобретения, и я никак не могла ухватить это мгновение, чтобы оставить его с собой – оставить навсегда. — Это слово, как победный клич умирающего знаменосца в проигранном сражении со временем. В том, которое я проигрываю с самого первого дня…

Софи прижалась ко мне ещё плотнее, и теперь я согревалась её жарким дыханием, силой живого тела, лучащейся сквозь кожу. Не страстью – но *лихорадкой*.

— Ты не представляешь, на что способны искренние слова, — сипло произнесла она. — Особенно в минуту, которая предназначена именно для них. Это синергия момента, звука и мысли, и она способна выйти за пределы времени…

Раскалываясь пополам оглушительным громом, над головой треснуло небо, и из разлома хлынула вода – она барабанила по куполу, ветер швырял её, хлестал брызгами по мутным от времени стенкам камеры, а мы с Софи жались друг к дружке – два острова в бушующем океане времени. Мы застыли и боялись отпустить друг друга – лишь мы одни остались в этом мире, обернувшиеся друг для друга бездонными чёрными дырами – неспособными излучать свет, лишь безжалостно притягивающими и поглощающими друг друга в вечном падении…