— По крайней мере, ты всё узнала, — тихо сказала Софи.

— И поклялась себе отомстить, — кивнула я. — Не знаю, как. Не знаю, когда. Я даже не знаю, возможно ли это. Ведь никто ещё не сумел отомстить урагану или цунами. Но меня греет изнутри мысль о мести, и отказаться от неё я не могу.

— Я понимаю, — произнесла подруга. — Ты так свыклась с местью, сплела с ней свою судьбу, что не мыслишь себя без неё. Но есть и другие вещи, которые способны поддерживать нас. Например, воспоминания. Ты же наверняка помнишь что-нибудь хорошее из своей прошлой жизни?

Странно и неуместно из глубин памяти всплыла сценка из далёкого детства. Нервные связи порой порождали причудливые ассоциации.

— Помню, как мы запасались на зиму арбузами, — поделилась я воспоминанием с Софи и невольно улыбнулась. — Мы с Юрой ходили мимо них, лежащих на мягкой соломе, облизывались, а отец строго поглядывал и следил, чтобы до начала зимы мы ничего не трогали. На Новый Год у нас всегда были арбузы, мы без конца жевали их, а когда надоедало просто есть – замешивали с молоком и мороженым и целыми днями пили молочный коктейль с ароматом августа… Забавно. Брэдбери вытягивал из прошлого ветры лета, откупоривая вино из одуванчиков. Ну а мы делали коктейль из арбузов…

— А Юра… Это твой брат? — спросила Софи

— Да, старший.

— Тебя не посещала мысль о том, что он спасся и может быть жив?

— Где-то в глубине души я надеюсь на это, но почему же тогда я не смогла его найти? — Я пожала плечами, изучая несущиеся по тёмному полотну неба мерцающие огни – где-то в вышине по своим делам летело воздушное судно. — А он – не смог найти меня.

— Может, он думает, что ты тоже осталась там? Нам ведь кажется, что мир стал очень маленьким, потому что мы можем добраться из одного конца в другой за считанные дни. А ты попробуй отыскать в этом мире нужного человека…

— Я искала Юру по базам данных, но никаких следов не нашла. А иных людей я отыскивала, да и не одного. — Память услужливо развернула перед глазами одну из тех реминисценций, которые превратили меня в то, чем я теперь была. — На Каптейне я нашла три десятка разномастных убийц, и у меня на это ушёл всего лишь месяц с небольшим… Я воздала им по делам их – прикончила всех… Вернее, тех, кто не успел сбежать. Но я готова поспорить, что они изрядно наделали в штаны… Вот ты говоришь про воспоминания. Но странное дело – я почти не помню тех, кого убивала. Ни каптейнский мусор, ни паскуд, за которых мне платили на Пиросе. Вот только одного я помню хорошо, да и то лишь потому, что зарезала его на глазах собственных детей.

— Я думала, когда ты говорила про руки по локоть в крови – это была фигура речи, — пробормотала Софи. — Когда мы узнали о пополнении в экипаже, Райкер пытался выяснить что-нибудь о тебе, но не особо преуспел – данных было мало, а те, что были – хранились под грифом. У нас были только слухи про «фурию из Олиналы», но, глядя на тебя, я не могла даже представить себе…

— И эти слухи – чистая правда, — твёрдо повторила я и посмотрела в её большие глаза. — Наверное, теперь, зная правду, ты отвернёшься от меня. Я этому не удивлюсь.

— Я не знаю… Не могу тебя оправдать, но и судить не имею права, — вздохнула Софи. — Мне ничего не остаётся, кроме как принять тебя такую, какая ты есть…

Давно уже скрылся в небе огромный транспортник, кое-как вырвавшись из объятий земной гравитации. Было непривычно тихо, не бил по ушам вечный шум со стороны гор – городок получил ночную передышку. В отдалении слышались какие-то пьяные вопли и звон битого стекла. В паре кварталов вниз по улице выла сирена скорой помощи или полиции. Из-за дома тем временем показался серп Луны – острой голубоватой саблей она медленно ползла по небу, занимая место ушедшего Солнца, разбрасывая мерцающую пыль своего света, оставшуюся от пойманных в ловушку солнечных лучей.

— В школе я была сама по себе, — загадочно сказала Софи. — Я любила гулять ночами и, сидя на лавочке в тишине, играть в гляделки с Луной. Мы с ней тогда оставались наедине, перешёптывались о разном. О будущем. Я знала – где-то там люди обживают новые миры, о которых мне тихо нашёптывала Луна. И я мечтала дождаться окончания школьной поры – времени, когда все горизонты только слегка приоткрываются, но ещё недоступны, когда ты с трепетом, словно из окошка смотришь на то, какой может стать твоя жизнь…

Теперь я тоже глядела на Луну, и в памяти всплывали обрывки старых переживаний, вызывая острую тоску. Я думала об Элли, которая всю свою недолгую жизнь мечтала увидеть Луну, но так и не смогла.

— И какой же она стала, твоя жизнь? — спросила я.

— Мне не на что жаловаться, — сказала Софи, и я вновь почувствовала на биотитановом предплечье тепло её ладони. — Я обласкана судьбой, ведь она подарила мне твои глаза… У тебя такие светлые глаза… Просто безумно яркие, как у ребёнка.

— Перестань, пожалуйста, — попросила я.

Нежность – это тяжело, это непривычно. Нежность стискивала грудь, не давая дышать, вбрасывая в дрожь и лишая сил. Я боялась её.

— Хорошо, — легко согласилась она. — Пойдём спать? День был долгий.

— Я не хочу, у меня ни в одном глазу.

— Тогда побудешь со мной, пока я не усну?

Она легонько потянула меня за руку.

— Конечно, — с тихой радостью согласилась я…

Окна были закрыты, и в квартире царила полная тишина, нарушаемая едва слышным шорохом кондиционера. Софи отвернулась к стене, а я лежала, прижавшись лицом к её затылку, и вслушивалась в её дыхание. Оно было ровным, чужим. Я впитывала тепло её кожи, как вор, крадущий несколько минут чужого покоя.

Неожиданно она едва разборчиво, будто бы во сне пробормотала:

— Самые ценные мгновения – это те, которые у нас вот-вот отберут. Как же хочется потуже набить ими карманы…

— Но ты же знаешь, — тихо ответила я, — все они сбегут, оставив лишь тусклые отражения в памяти.

Софи не отозвалась – она уже спала безмятежным сном.

— И в этом наше проклятие и благословение, — пробормотала я…

* * *

Полежав ещё немного рядом с Софи, я встала и вышла из квартиры на галерею с видом на внутренний дворик. Снизу играла едва различимая музыка – этажом ниже, с того самого балкончика, над которым полчаса назад мы любовались Луной.

Спустившись на второй этаж, я увидела в качалке давешнего ворчливого старика. Из колонки на журнальном столике струилась тихая мелодия, рядом горела тусклая портативная лампа. Почувствовав моё присутствие, старик, даже не обернувшись, проскрипел:

— Тебе тоже не спится? Можешь присесть, если хочешь – место свободно.

Он указал на маленький раскладной стульчик, стоящий напротив столика, у самых перил. Он сам его сюда поставил? Ждал собеседников? А может, ждал именно меня?

— Выкладываю карты на стол – я всё слышал, — заявил он. — Сидел тут, на своём любимом месте, наслаждался одиночеством, пока не припёрлись вы, и невольно подслушал ваш разговор.

— Вот как? — с притворным равнодушием полуспросила я. — А для кого здесь второй стул?

— Для моей покойной жены, — буркнул старик. — Но ты можешь посидеть немного.

— Значит, теперь вы знаете, кто я?

— За язык тебя никто не тянул, — пробормотал он и покосился на меня. — Впрочем, откуда я знаю, что ты выдумала, а что было на самом деле? Мне, по правде говоря, плевать на твои кровавые похождения. Своих забот хватает…

Старик снова ворчал, и я уже ожидала от него какой-нибудь гадости. Тем не менее, мне странным образом не претила его компания – наверное, потому что он был честен, открыт и обезоруживающе откровенен.

Я подошла и заняла место на матерчатом стульчике. Ниже по улице горели завлекающие огни прилавков – магазинчики с сувенирами для туристов работали круглосуточно. Внизу, под балконом с гиканьем проследовала шумно орущая компания в разноцветных нарядах.

— Взрослые дети, которые никогда не вырастут, — проворчал старик. — Я бы уже давно отсюда съехал, да вид уж больно хорош… К тому же – куда? Везде эта распущенность, безделье, деградация. Молодёжь всё тупее, они уже неспособны нести малейшую ответственность. Не могут даже пустую обёртку до мусорки донести – что уж говорить о более серьёзных вещах вроде семьи и детей!