Сунув руку во внутренний карман небрежно наброшенной на плечи куртки, я вынула фотографию. Достала её в первый раз с тех пор, как взяла со стола в брошенном доме дяди Алехандро. Прямо на нас с карточки смотрели улыбающиеся лица. На глаза наворачивались слёзы, и я слабо понимала, что делаю. Нужно было делать хоть что-то…

Я протянула фотографию Рамону, он взял её пухлыми пальцами и принялся разглядывать с детской сосредоточенностью. Беспечная улыбка расцветала на его небритом лице.

— Вот это – дядя Алехандро, очень хороший человек, — указала я пальцем на фотографию. — Он мне как отец. Видишь, какая у него классная соломенная шляпа?

— Мне нравится, она помогает от жары! — просияв, сказал мой товарищ. — А это что за дядя?

— Дядя Марк, мой хороший друг и родственник.

Рамон отвлёкся от фотографии и блуждающим взглядом заглянул прямо мне в душу.

— А где он сейчас?

— Далеко-далеко, — всхлипнув, дрожащим голосом ответила я. — Но я обязательно вас познакомлю, вы подружитесь.

— А что случилось с твоими руками? Где твои настоящие руки? — Он удивлённо разглядывал бликующий под яркой потолочной лампой мехапротез.

Что ему ответить? Да какое это имеет значение… Ответь хоть что-нибудь…

— Я очень хотела стать сильной, поэтому сделала себе металлические руки. Тебе нравится?

Я протянула к нему ладонь, он восхищённо уставился на неё и принялся гладить грубыми руками прохладный биотитан.

— Вот здорово! А можно мне такие же, когда я вырасту? А? Ну, пожалуйста! — умоляюще протянул он.

— Можно, сынок. Тебе можно всё, что пожелаешь…

— Всё-всё? Вообще-то, я просто хочу уйти отсюда, мам… — Измождённое лицо его вдруг стало грустным, уголки губ опустились. — Мне тесно, я хочу на улицу, погулять…

— Конечно, мы уйдём отсюда немного позже. А пока я побуду здесь с тобой. — Я поцеловала его в лоб, а он, такой большой и беззащитный, поджал под себя ноги и положил голову мне на колени. — Я тебя одного тут не брошу, обещаю.

Так мы застыли в ожидании конца, а я уже больше не могла сдерживать слёзы – они крупными каплями стекали по щекам и падали на мою серую от грязи майку, оставляли влажные пятнышки на его чистой и свежей футболке.

— Мам? — тихо позвал Рамон.

— Что, сын?

— Почему ты плачешь?

— От радости… Я плачу от радости. Мы ведь с тобой наконец увиделись…

Помолчав немного, он пробормотал:

— Я очень рад, что ты пришла, мамочка… Мне очень больно, болит голова… Я хочу спать, но не могу…

— Я уберу боль, но только надо потерпеть укольчик. — Взяв с пола шприц, я скинула колпачок на пол. — Потерпишь? Ты же у меня очень смелый…

Молча, с подчёркнуто серьёзным видом он кивнул. Я аккуратно ввела иглу ему в плечо и вдавила поршень. Какая-то невидимая внутренняя сила задержала мои пальцы, и вместо того, чтобы опустошить шприц, вместо смертельной дозы я ввела лишь половину жидкости.

Прижавшись ко мне, он мерно сопел, а я держала его голову на коленях. Я прикрыла глаза, вслушиваясь в пульсирующую боль в плече и в неровное дыхание Рамона. В тишине вязкие секунды неумолимо отстреливались одна за другой, я отсчитывала их с каждым ударом сердца. С ужасом в груди я уже знала: скоро моего друга не станет, а его телом завладеет нечто другое, и больше всего на свете мне хотелось, чтобы время остановилось…

Неожиданно низкий гул насквозь прошил стены, прорвался в помещение, растворяясь в бесконечных коридорах лаборатории; пол завибрировал, мелко затрясся под нами, а через несколько мгновений всё затихло. Я распахнула глаза, сердце бешено заколотилось. Гром? Или… Не может быть, неужели это…

Рамон резко всхлипнул, тело его изогнулось и забилось в страшном припадке. Я испуганно прижала его голову покрепче к себе, другой рукой пытаясь нашарить лежащий в стороне шприц, а мой друг несколько раз дёрнулся и затих. Затем неуклюже подволок под себя руку и привстал. Повернул ко мне лицо и осклабился, обнажив ряд слегка желтоватых зубов.

Глаза его были налиты багряной кровью, в которой маленькими островками тонули чёрные смоляные зрачки. Изрыгая утробные хрипящие звуки, он недоумённо поднял брови – он пытался вспомнить, узнать меня сгорающим в огне инфекции разумом.

Я смотрела ему в глаза и дрожащими пальцами гладила его лицо.

— Рамон, это всё ещё ты! Останься со мной, — лихорадочным полушёпотом умоляла я. — Это ты, мой старый товарищ… Я здесь, с тобой, я никуда не денусь! Только будь рядом, пожалуйста! Останься!

Лоб его собрался в морщины, лицо исказила дикая животная злоба, и он резким рывком схватил меня за горло. Я сквозь слёзы шарила глазами по его оскалу – сопротивляться не было сил. Нечеловеческий хрип вырвался из его груди, а пальцы судорожно сжимались и разжимались, будто две его части – звериная и человеческая – боролись друг с другом на краю пропасти. Аккомпанементом к отражённой на искривлённом лице внутренней борьбе за стеной надсадно горланил Джон.

— На дверях висел замок, взаперти сидел щенок, — зажмурившись до фонтанов горячих искр, фанатично твердила я старый стишок, всплывший из подсознания. — Все ушли до одного, не осталось никого…

Считанные мгновения спустя остатки человека покинули Рамона, и пальцы на горле сжались… Воздух уходил из меня, замещаясь болью в гортани, в глазах рябило и темнело… Сделай это, мой друг… Давай же… Я желаю принять судьбу и уйти на ту сторону вместе с вами, моими друзьями – всё, что мне осталось в этой тесной запертой камере… Это всё, что осталось…

Нет!!!

Дикий, нечеловеческий страх забился в животе, звериная же воля к жизни вдруг проснулась, завопила всем нутром, буквально на части разрывая черепную коробку. Запястье щёлкнуло, рука метнулась вперёд. Комнату заполнил душераздирающий крик и оглушительное шипение расплавленного мяса. Рамон выгнулся дугой, стальная хватка пальцев ослабла, а из спины его вырвался ослепительно белый поток пламени и вибрирующего воздуха.

Ещё один щелчок – плазменный факел угас, мой друг и наставник обмяк и уронил голову, грузное тело его осело на мои колени. Отверстие в его спине дымилось, крошечное помещение заполняла вонь горелой плоти. Ничего не соображая, я сделала первое, что пришло в голову – трясущимися пальцами машинально взяла с пола упавший наушник и сунула его в ухо.

Голос не пел, он будто навылет прорубался сквозь отчаянный крик гитарных струн и отбойные молоты барабанов:

… Я здесь, с тобой,

(I’m right here,)

Когда мир взлетает на воздух;

(When the world explodes,)

Попытайся вспомнить эти слова,

(Try to remember these words,)

Когда мир взлетает на воздух;

(When the world explodes)

Самой тёмной ночью всех ночей

(In the darkest of nights)

Ты – моё внутреннее неиссякаемое пламя;

(You are my endless fire inside)

Сквозь бурные воды вперёд, к потерянным берегам

(Across the waters and back to shore)

Ведёшь ты меня вдоль лезвия времени…

(There’s space in time, you guide me…)

За вязкой пеленой влаги на глазах, за заполонившим всё запахом палёного мяса лязгнул дверной запор. Время почти замерло, дверь медленно-медленно отворилась, и исподлобья взглянувший на меня офицер безопасности комплекса отступил куда-то вбок. В помещение решительно вплыло бирюзовое пятно – человек, с ног до головы закатанный в костюм биологической защиты, в перчатках и непроницаемом шлеме, с медицинской сумкой на плече. Следом за ним вошёл ещё один, и ещё…

… Боюсь, времени слишком мало;

(Afraid there’s not much time)

Жизнь – это дело мгновений…

(Life’s a matter of moments

Взгляни правде в глаза –

(Face the truth)

Я не могу убежать;

(That I cannot run)

Я всегда это знал…

(I always known…)

Разум уплывал далеко-далеко по бурным волнам, я едва осознавала происходящее, а нежданные гости стали расчехлять сумки и доставать какие-то предметы. Один из медиков принялся водить в воздухе неизвестным устройством, второй очутился рядом и ввёл мне в шею шприц с мутным содержимым. Привалившись к стене, я судорожно, крепко прижимала к себе Рамона и машинально гладила его остывающую сухую лысину…