Нет! Не смей думать об этом! Шанс избежать самого худшего пока ещё есть!

В какой-то момент, когда почти совсем стемнело, в коридоре послышались тяжёлые шаги, и в дверь постучались. Гостей я не ждала, а голос Василия с той стороны глухо спросил:

— Лиз, ты чего там как мышь сидишь весь вечер? Войти можно?

— Да, сейчас открою.

Что ему могло от меня понадобиться? Может быть, он получил ответ на радиограмму? Мигом подскочив к двери, я впустила шефа охраны.

— Ответили? — с надеждой спросила я.

Тот вошёл и со слегка виноватым видом огляделся. Почесал затылок, очевидно, не зная, что сказать. Наконец, произнёс:

— Твой друг – хороший человек…

— И вы специально пришли, чтобы мне это сказать? — разочарованно протянула я.

— Нет, я хочу тебя предостеречь. Что бы ни случилось, не пытайся открыть камеру.

— Я и не…

— Да всё в порядке. — Он успокаивающе поднял руки. — Я сразу понял, что ты не зря тут затихарилась. Ясно, что собираешься вломиться к нему в закрытый блок, и я могу тебя понять. Иди после того, как отключится штатное освещение, а вместе с ним – камеры и сканеры для физиономий персонала. Аварийная разблокировка двери в блок – вот этим ключом. — Вынув из кармана, он протянул мне небольшую пластинку. — И вернуть не забудь утром. Камеру я предусмотрительно запер на ключ, и его я тебе по понятным причинам не дам.

Я недоумевала. Последние дни он всё твердил про безопасность, режим, старательно отбирал оружие и прятал его в арсенал, а теперь просто дал мне в руки ключ?

— Я, конечно, всё могу понять, — пробормотала я, вертя в руках электронную пластину, — но это вот так вы охраняете режимный объект?

— Охрана – моя работа. — Он машинально потрогал кобуру, будто проверял, на месте ли она, и продолжил: — Но есть кое-что поважнее инструкций. Мы же не роботы, в конце концов… Я знаю, ты не последний человек в его жизни, он о тебе рассказывал… Восхищался. Сказал, что у тебя было намного больше причин сдаться, чем у него, но ты так и не сдалась… Короче, ближе к ночи… На глаза Адлер не попадайся. Камеру не открывай. Выпустишь его – сам посажу тебя в соседний карцер. Будете там втроём петь в унисон и перестукиваться… — Будто вспомнив что-то, он легонько ткнул меня указательным пальцем в плечо. — И да, если в следующий раз решите разбирать станцию на запчасти, я хочу знать об этом до, а не после…

С этими словами он развернулся и ушёл, а я продолжила ожидание возле оконной щели, за которой вскоре совсем стемнело. Когда где-то вдали щёлкнуло, освещение переключилось на аварийное, а за дверью всё окончательно стихло, я выждала для верности ещё с полчаса и покинула комнату.

Крадучись я шла по хорошо уже знакомому маршруту. Несколько поворотов коридора – и вот я в лифтовом зале возле огромной платформы подъёмника. Винтовая лестница, уходящая в тёмную бездну, в красном свете представала передо мной зловещим порталом в ад. Воображение рисовало людей, которые спускались и поднимались по ней до меня. Учёных и их эксперименты, подопытных и чудовищ…

Постукивая ботинками по металлу, я спустилась на дно колодца и вышла в холл. Двустворчатый проход впереди, дверь в тюремный блок – справа. С полминуты поискав скважину, в которую нужно было вставить ключ, я наконец обнаружила её вверху, в самом углу. Ключ оказался в пазе, раздался щелчок, и дверь с шипением сдвинулась с места на пару сантиметров. Чтобы открыть её, мне пришлось приложить усилия – аварийная пневматика то ли была неисправна, то ли вообще не предусмотрена. Цепляясь за текстуру, я кое-как сдвинула тяжёлую металлическую плиту с места и протиснулась в образовавшуюся щель – в мрачный тюремный коридор.

Изо всех сил стараясь не шуметь, чтобы не разбудить существо, бывшее когда-то человеком по имени Джон, я на цыпочках прокралась к камере Рамона. Бесшумно открыла смотровую щель и заглянула внутрь. Мой наставник лежал на кровати в позе эмбриона, поджав ноги к животу. Он не шевелился – только едва заметное движение грудной клетки выдавало робкое дыхание…

Я стояла у смотровой щели и боролась с искушением вырезать замок плазменным резаком и вытащить его оттуда. Через минуту внутренняя борьба окончилась победой здравого смысла, я закрыла окошко и отошла от двери. Из соседней камеры послышался приглушённый, будто бы вопросительный возглас, а следом утробное рычание – Джон почувствовал моё присутствие.

Всё также на цыпочках я поспешила выйти из тюремного блока и задвинула за собой дверь. Ничего не добившись, я могла только ждать и надеяться, что утром Рамон проснётся всё ещё человеком. Я собралась было подниматься по лестнице наверх, но в этот момент моё внимание привлекла дверь со знаком опасности, и жгучее любопытство потянуло меня войти внутрь…

Двойная дверь оказалась незапертой – к моему удивлению, помимо электронного замка, который отключился с наступлением ночи, никаких запоров больше не было. Толкнув створку, я оказалась металлическом возвышении. Воздух был густой, стерильный и холодный, пах озоном и чем-то сладковато-кислым, почти приторным. Из глубины огромного зала струился призрачный синеватый свет, отбрасывая пульсирующие тени на стены. Передо мной, перемигиваясь разноцветными лампочками, к потолку поднимались какие-то консоли, сверху нависала сетчатая металлическая рампа с перилами, уходящая в стороны и огибавшая помещение по периметру. Со всех сторон доносилось гудение многочисленных агрегатов.

Я сделала несколько шагов вперёд, ступила на небольшую лесенку, ведущую вниз, на широкую площадку, и моему взору предстали полдюжины операционных столов с разложенными на них медицинскими инструментами. На одном из столов лежало накрытое материей тело, надёжно зафиксированное ремнями. Оливер…

Грудь его неторопливо вздымалась и опадала, глаза его были закрыты, лицо выражало безмятежность. Он был жив. Аппарат рядом с ним мерно попискивал, отмеряя ровный безмятежный пульс.

Вдоль дальней же стены площадки, излучая синее свечение, за толстенным бронированным стеклом стояли два гигантских аквариума, один из которых был пуст, а во втором, полностью погружённая в прозрачную жидкость, тихонько колебалась огромная раздувшаяся «стрекоза». Сбоку от аквариума высился громоздкий тёмно-зелёный чан с надписью: «Биологические отходы».

Внутри оборвалось, дыхание перехватило, словно я получила удар в солнечное сплетение. Я не могла пошевелиться, не в силах отвести взгляд от существа в аквариуме. Из распухшего бугристого тела торчали многочисленные провода, кабели и патрубки, уходящие куда-то вверх, в потолок. Конечностей и крыльев не было – они, похоже, были просто-напросто ампутированы. Завидев меня, существо колыхнулось и вперило в меня пронзающий взгляд бирюзовых фасеточных глаз размером со спелые дыни. По спине моей кавалерийским галопом поскакали мурашки, сердце стремительно провалилось в пятки…

Нет, это был не взгляд хищника. Это был взгляд пленника. Бесконечно усталый, полный боли и немого вопроса. Возникший было страх сменялся приступом леденящего чувства жалости и вины – такого острого, что сводило скулы.

«Мы, если можно так сказать, выжимаем из неё последние соки…» — вспомнила я слова Шена.

С трудом наконец выбравшись из ступора, я сделала несколько шагов к бронестеклу, перед которым на столе светился экран включённой консоли. На мониторе был открыт документ, и взгляд мой инстинктивно зацепился за буквы:

«…Подопытный №183, время жизни: 271 час, состояние: активно-возбуждённое, наблюдается некроз капилляров, продолжаются регулярные подкожные кровоизлияния. Признаки разума отсутствуют, сохраняются базовые моторные функции. Прим.: уже седьмой день справляет нужду прямо на месте, не снимая одежду; доставить обслуживающий персонал для проведения уборки…»

Я рухнула на железный табурет, схватила сенсор и рванула ползунок вверх. Взгляд побежал по строчкам, выхватывая обрывки фраз, палец проматывал отчёт об исследованиях страницу за страницей.

«…Группа поиска по запросу доставила одиннадцать рядовых образцов. Два образца с внутренними образованиями помещены в стазис, излишки переведены на побочный проект и подготовлены к комплексным испытаниям…»