Где-то раздался звонкий щелчок, прокатившийся по всем коридорам комплекса, и в глаза ударил желтоватый свет ламп, сменяя собой тусклое аварийное освещение. После потной и душной ночи в неподвижном воздухе этот свет вызвал у меня искренний вздох облегчения…

Спустившись в столовую, я обнаружила там Сяодана и худую девушку со светлыми волосами, в очках и в белом халате – судя по всему, ещё одну лаборантку. Они о чём-то тихо переговаривались и при моём появлении затихли. Шен поднялся мне навстречу:

— Здравствуйте, Лиза. Я надеюсь, вы хорошо спали?

— Честно говоря, так себе, — пожаловалась я. — Кондиционеры у вас тут ночью, похоже, не работают. Духота стоит страшная.

— Да, с электричеством в последнее время дела обстоят не очень, и некоторыми удобствами приходится жертвовать. — Он немного помолчал и продолжил: — Позвольте представить вам Мелинду Уоррен. Она работает в группе биоантропологии. Мелинда, это Елизавета Волкова, консультант.

— Очень приятно. — Девушка натянула на лицо фальшивую улыбку и кивнула. — Шен, я, наверное, пойду. У меня дела.

— Хорошо, Мелинда, увидимся. — Когда она скрылась за поворотом коридора, Шен негромко произнёс: — Она нелюдимый человек и трудоголик. Предпочитает заниматься исследованиями всё своё свободное время.

— Ничего страшного, я не особо рвусь заводить новые связи, — пожала я плечами. — Я тоже работаю с людьми вынужденно… Но давайте сразу к делу, если не возражаете. У меня есть вопросы, и я буду благодарна вам за ответы на них.

— Конечно, — с готовностью согласился Сяодан. — Помогу всем, чем смогу.

— Вчера вы упоминали «Остиум». Что это такое?

— Пойдёмте. — Шен поднялся и сделал шаг в сторону одного из проходов. — Проще будет показать, чтобы наше положение стало понятнее…

Мы направились в глубь одного из коридоров. Шаги гулким эхом отдавались в металлические стены, и краем сознания я отметила, что привычного шелеста насекомых-переростков по крыше слышно не было. То ли они устали ползать и вернулись по норам, то ли их прогнало палящее солнце. Судя по тому, что вчера днём мы их не видели, я склонялась ко второму варианту. А это означало, что я могу вернуться к остаткам нашего отряда, чтобы привести их сюда. Первая хорошая новость за сегодня…

Миновав пару перекрёстков, мы очутились в небольшом центре управления. Многочисленные мониторы, бо́льшая часть которых чернела выключенными монокристаллами, мигающие лампочки и светящиеся сенсоры выдавали своего рода пункт наблюдения или пост охраны.

Я взглянула на экран – на нём отчетливо вырисовывался гребень стены, за которым зияла огненная пропасть. Из-под кромки противоположного берега едва виднелся убранный в нишу стальной каркас выдвижного моста, а на той стороне я узнала знакомую насыпь, с которой мы вели наблюдение. К огромному валуну был привязан тёмный трос, свисавший вниз, в каньон, но Дженкинса видно не было – то ли он не попал в поле зрения камеры, то ли сорвался вниз. Почему-то я надеялась, что его тело упало в каньон – вчерашний вечер не сулил ему ничего хорошего, и при мысли о том, что от него осталось, глубоко в кишках зашевелилась пищевая паста, съеденная с вечера.

Шен плюхнулся в кресло перед монитором, и его пальцы забегали по сенсорной панели с неестественной, почти лихорадочной быстротой.

— Минуточку… — пробормотал он, и в его голосе впервые прозвучало раздражение.

Изображения сменялись одно за другим – раскалённый квадрат посадочной площадки; серебристая крыша одного из зданий; исчезающий в кипящем мареве каньон с лениво ползущей алой змеёй потока на дне; огороженный стенами внутренний двор лаборатории, по которому слонялись пара человеческих фигур; провал каньона, за которым раскинулась бескрайняя серо-чёрная равнина с одиноко торчащими разрозненными взгорьями…

— Вон там. — Сяодан удовлетворённо кивнул. — Сейчас дам увеличение…

Изображение стало чётче, камера сдвинулась к горизонту, разделяя картинку на белое небо сверху и тёмную базальтовую поверхность снизу. Между ними я начала различать какую-то выпуклость, похожую на кучу мусора. Пейзаж всё увеличивался в размерах, и проступающие детали обнаруживали обломки какого-то механического устройства.

И тут я увидела. Это был космический корабль. Вернее, то, что от него осталось. В сторону камеры тянулся неровный чёрный шлейф, усеянный обгорелыми кусками обшивки и осколками двигателей – корабль рухнул, удаляясь от лаборатории.

Отсюда можно было различить уцелевшую головную и часть центральной секции военного транспортника класса «Першерон», но остальное – двигатели, массивный грузовой отсек, стабилизаторы, воздушные промежутки – было разбито в оплавленную труху и беспорядочно рассыпано по обгоревшим камням. Так себе посадка, что и говорить…

— Это «Остиум», — сообщил Шен. — Он был нашим билетом отсюда. Посадка проходила в спешке, царил полный бардак. Меня развернули у самого трапа – мест не хватило. Я был вне себя, но… оказалось, что это спасло мне жизнь.

— А что случилось с кораблём? — спросила я, машинально потирая затылок.

— Его сбили. Днём. — Шен сглотнул, но быстро взял себя в руки. — Какое-то время назад Совет Научного Корпуса решил перебазировать наш проект на Землю, потому что здесь мы достаточно далеко продвинулись в наших исследованиях. — Лаборант развернулся ко мне вместе с креслом и сцепил руки на груди. — Всё происходило в жуткой спешке. «Остиум», который должен был за несколько рейсов перевезти нас и оборудование, скорее всего был нужен где-то ещё… Сперва перевезли подопытных мирметер, документацию и образцы. Последними двумя рейсами должен был отправиться весь персонал и две захваченные матки. Первая матка была на том рейсе. — Он обвёл ладонью в экран. — Вероятнее всего, она погибла при крушении.

— Вы говорити, его сбили? — спросила я, облокотившись на дверной косяк. — А кто?

— Мирметеры, — выдохнул он. — Как только судно оторвалось от площадки, они налетели на него, словно… пираньи. Средь бела дня…. Они не обращали внимание ни на наземный персонал, ни на системы охраны. Они просто облепили корпус корабля, лезли на обтекатели, в дюзы двигателей, клевали обшивку… Буквально сразу после взлёта корабль быстро потерял высоту и рухнул на той стороне каньона, в трёх километрах отсюда.

— Что случилось с людьми? — Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Носовая часть выглядит более-менее целой. Кто-то же должен был выжить?

— Часть экипажа действительно покинула корабль, — кивнул Сяодан. — И на них сразу же напали мирметеры. Учёные не смогли оказать должного сопротивления, а охрана были слишком малочисленна. Они пытались обороняться, но силы были слишком неравными. — Шен нахмурился, предаваясь воспоминаниям. — За день насекомые растерзали тела и утащили останки в гнездовье южнее по течению потока. Спрятался ли кто-то внутри корабля, мне неизвестно. Сильно сомневаюсь, что там кто-нибудь выжил. Мы долго наблюдали за кораблём с этой стороны каньона, и больше не засекли никакого движения.

— Вы говорите, что мирметеры, как ни странно, напали днём, — заметила я, подтверждая собственную догадку. — Сейчас их снаружи нет, не было и вчера. Это значит, что активность они проявляют в основном ночью, верно? Значит, нападение днём – это аномальное поведение?

— Они, конечно, довольно непредсказуемые создания, но днём в таких количествах не нападали никогда, — кивнул Шен. — Даже когда Спецназ Научного Корпуса брал матку, рядовые особи не защищали её столь рьяно, как мешали «Остиуму» покинуть планету. По ночам осаждать лабораторию они стали только тогда, когда мы начали работы с маткой, да и то – не очень энергично. Серьёзные проблемы начались с тех пор, как рухнул «Остиум» с маткой на борту.

Я нахмурилась и взглянула на экран, на котором, словно угли от разорённого кострища, беспорядочно валялись металлические обломки.

— Вы говорили, что матки было две. А вторая…

— Вторая здесь, внизу. Мы, если можно так сказать, выжимаем из неё последние соки. Доктор Адлер считает, что исследования нужно продолжать при любых обстоятельствах – даже если вокруг всё горит и рушится. Она настоящий учёный, преданный своему делу.