Я вскочила на ноги и что было сил побежала в противоположном направлении. Когда дроны экстренных служб будут здесь, мне нужно быть за много километров отсюда. Ноги мои двигались сами собой, увлекая меня через подлесок, сквозь кусты и бурелом, поверх оврагов и канав. Со стороны могло показаться, что я сошла с ума, увидев призрака, и теперь стремительно улепётывала без оглядки, но вокруг никого не было – никаких свидетелей…

Время текло незаметно, я монотонно перебирала ногами и руками, пока наконец мне в нос не ударил накопившийся во рту железистый привкус крови, как это всегда бывает от быстрого и долгого бега. Остановившись, я согнулась и принялась глубоко и тяжело дышать. Я покрыла километров пятнадцать, не меньше – и теперь мне оставалось понять, где я нахожусь, чтобы добраться до места встречи с Марком…

* * *

Что-то не давало мне покоя, одолевало, долбило в темя беспокойным дятлом, но я не могла понять, что. Сонное серое небо, затянутое дымкой, проплывало за стеклом. Автомобильное радио квакало и заикалось – Марк тыкал в сенсор приёмника, переключая частоты.

— Не понимаю, Марк, зачем было кончать их обоих одновременно? — спросила я. — Да ещё и таким образом. Ведь всё это дело с заводом провернул старший. Младший вообще не при делах.

— Не спрашивай. Вообще, меньше спрашиваешь – крепче спишь. — Марк перестал мучить сенсор и сосредоточился на дороге. — Так захотел заказчик, это было в условиях сделки, вот и всё. Мы сделали всё ровно так, как было нужно.

Что-то было неправильно. Но что?

— Он говорил, что у него семья, дети, — задумчиво пробормотала я. — А у старшего есть семья? Я, наверное, прослушала…

— Жены нет, разведён, — сразу же ответил Марк, видно, досконально изучивший биографию жертвы. — Есть дочь. Твоего возраста, кстати.

То белое пятно в джипе… Подсознание достроило картину, и я вспомнила чью-то обнажённую по локоть руку. Белая изящная ладонь, которая мелькнула за тонированным стеклом лишь на секунду, лишь на краткий момент, но этого хватило, чтобы мозг её заметил и аккуратно уложил в память… Мне вдруг стало нехорошо, в глазах поплыло, и я схватилась за пластиковую ручку над дверью.

— Марк, тормозни, пожалуйста. Мне… надо выйти.

Беспокойно оглянувшись на меня, Марк замедлил ход и остановил машину. Открыв дверь, я вывалилась на обочину. Ноги, даром что биомеханические, не слушались меня, навалилась тошнота и слабость…

Я опустилась на четвереньки в пыль. Тело выкручивало спазмами, из горла вырывалась едкая, голодная желчь, а тело разбивала крупная дрожь. Мир поплыл, в ушах стоял звон, заглушавший всё, и с горечью всё то немногое, что я съела с утра, покидало мой желудок. Каждая конвульсия, каждая судорога была расплатой. Рядом тут же очутился Марк с бутылкой воды, помог мне подняться и бережно прислонил к машине. Закрыв глаза, я пыталась отдышаться, и раз за разом перед глазами вспыхивала эта белая ладонь.

Я убила невинного человека. Я почти наверняка была уверена, что его дочь погибла в этом огненно-стальном аду – там вокруг было заложено столько сферитопласта, что любой броневик превратился бы в гору расплавленного металла. Высокопоставленные корпораты, наёмники, пресс-секретари, исполнители и советники… Они тоже были людьми, однако они также были и частью преступной схемы. Но безвинная девчонка, которую по своей дурости или самонадеянности на такую операцию взял отец?

— Лиз, что с тобой?! — Голос Марка звучал издалека, отражаясь эхом в гулкой черепной коробке. — Тебе нужна помощь? Может, поедем к нашему доктору в Ильвес?

— Нет, не нужно, — попыталась я отмахнуться. — Поехали лучше домой. Домой, только домой…

* * *

… Бледная и обессилевшая, я мешком валялась на кровати, а Дядя Алехандро взволнованно хлопотал вокруг. Холодный компресс на лоб, настойка реполины в кувшине на тумбе, мелко нарезанный портакал на тарелке… Алехандро то впархивал в комнату, чтобы в третий раз за десять минут проверить, как я себя чувствую, то исчезал внизу, его шаги по лестнице вверх-вниз раскатисто отдавались в моей голове. Наконец, он утомился, сел рядом со мной на кровати и сказал:

— Лиза, Лиза… Я чувствую, что это не болезнь. Это беда, которую вы сами на себя накликали в поисках богатства. Вы заблудились.

«Боже, только не нотации. Пожалуйста, только не сейчас», — мысленно умоляла я.

Дядя Алехандро тем временем тихо и задумчиво произнёс:

— Знаешь, я когда-то не понимал этого, но в какой-то момент понял. Озарение случилось. Счастье – оно словно лёгкий мотылёк. Пока ты гонишься за ним, пытаешься его поймать, оно ускользает, улетает всё выше и выше, пока не скроется совсем. Но стоит только забыть о нём, отвлечься на другие вещи, оглянуться вокруг – как оно прилетит и тихо сядет тебе на плечо. Однажды и ты это поймёшь…

Он ласково провёл по моим волосам большой грубой ладонью, поднялся и тихо вышел из комнаты, а я прикрыла глаза…

* * *

Я летела над ночным мегаполисом. Рядом с неоновыми огнями, меж высоток, под мостами над водной гладью, взмывала ввысь и спускалась к самой земле на бреющем полёте, к самой воде широкой реки, заключённой в бетон…

Брезжил рассвет, небо светлело, а ветер бил мне в лицо. Я была всемогуща, а всё внизу, что выхватывали из тьмы фонари автострад и зажжённые окна домов, было крошечным, незначительным, как детальки конструктора, вываленные на пол из старой облезлой коробки. Лишь круговерть света имела значение – вверх и вниз, как качели, в стороны и назад, яркие красные, жёлтые, пурпурные всполохи, стены многоэтажек, опоры мостов и мачты радиовышек, несущиеся мимо…

Над парком, тёмная лесная громада которого была расчерчена светлыми дорожками фонарей, я стала забавляться – спускалась вниз и чёрной тенью проносилась прямо перед мамочками с колясками, рвала с верхушек деревьев листья и швыряла их сверху на головы гуляющих компаний…

Это было легко и приятно, но потом я задумалась над смыслом. Ворон живёт сто лет, но каков смысл этой долгой жизни? Появиться на свет, опериться, несколько лет учиться летать, и всё ради чего?

— И ради чего всё это? — задала я вопрос невидимому собеседнику.

Мы стояли бок о бок с ним возле открытого кафе. Утреннее солнце ещё робко, но всё уверенней осыпало нас моросью косых розовых лучей. Собеседник не ответил. Несмотря на ранний час, часть столиков в курортном кафе была уже занята, какие-то люди в праздной летней одежде сидели и двигали ртами – жевали, говорили, целовались, сосали через трубочки коктейли…

Полная решимости, я вошла на террасу, сидящие люди смерили меня, очередную посетительницу, секундным безразличным взглядом, и их челюсти снова пришли в движение.

Отсюда открывался умопомрачительный вид на большую воду – голубая бесконечная гладь, тут и там вздымавшиеся острые рёбра прибрежных скал, неровная коса, увенчанная одиноким маяком, выдававшаяся в море, как будто город вцепился бледной костлявой лапой в убегающий океан, не желая с ним расставания…

Столики, столики, низкий кирпичный парапет, который можно было просто перешагнуть, да полтора десятка метров жухлой жёлтой травы – вот всё, что отделяло меня от стометровой отвесной скалы, о которую внизу с шорохом разбивались невидимые отсюда волны.

И я побежала – стремительно, напрягая мышцы спины, на которой своего часа ждали сложенные крылья. Прыжок через парапет – под ногами мелькает твёрдый камень. Некогда удивляться тому, что на нём, превозмогая всё, растет трава. Позади – удивлённый вздох десятков глоток, дюжины разинутых ртов, которые наконец-то перестали суетиться.

Я чувствую крылья, они расправляются и бьются о встречный ветер. Ещё мгновение, ещё один рывок – и под ногами ничего нет, – есть только барашки волн, вечно облизывающих скалу далеко-далеко внизу. Мощь трёхметровых крыльев безгранична, с каждым движением мышц они поднимаются и опускаются, разгоняя меня над волнами.

Маяк приближается, я делаю вираж, огибая его, и наконец чувствую сердцем солёный ветер и свободу. Внизу голубое, сверху синее – краски вечности…