На той стороне елейный голос с воодушевлением промурлыкал:

— Я знал, что на вас можно рассчитывать. Но есть небольшая проблемка – вас ищут, и в район операции в данный момент стягиваются высотные патрули. Удивительное дело – над этой областью утром почему-то образовалось окно в графике патрулирования. И непогода так кстати… Впрочем, это лирика. Сейчас всё идёт к тому, что посыплются головы. А когда головы под ударом, в стороне не останется никто. Вам необходимо залечь на дно, и чем глубже – тем лучше.

— Хорошо, мы что-нибудь придумаем. — Я уже прокручивала в голове стремительный вираж в сторону Луны под многочисленными софитами средств наблюдения.

— Вы большие выдумщики, — прервал мои фантазии голос, — но сейчас будет вот что – вы заглушите все приборы, засядете где-нибудь в горном массиве и будете ждать дальнейших инструкций по защищённой почте.

— Пожалуй, так будет даже лучше. — Я не стала возражать – решение было разумным.

— И ещё кое-что. Россы прошли на бреющем над Институтом и теперь спешно покидают орбиту Земли. Видимо, они уже в курсе, что остались с носом. А в Содружестве объявлен режим чрезвычайной ситуации. Скоро местные запрягут, станут искать и их, и вас, и ни для кого не секрет, кого они найдут намного быстрее.

— Хорошо. Затеряемся на время. Никаких исходящих, работаем только на приём с окном в шесть часов с этого момента.

— До связи.

Динамик пиликнул, и воцарилась тишина.

— Надюша! — громко и отчётливо позвала я. — Где мы находимся?

— Евразийское Содружество, Республика Алтай, Катунский горный хребет, — отрапортовал механический голос. — Высота над уровнем моря: три тысячи двести метров, направление движения…

— Достаточно. Гаси всю вспомогательную электронику – транспондер, ретранслятор, приёмо-передатчики. Полное радиомолчание. Найди укромное место для посадки и снижайся. После приземления ничего не включать – только климат-контроль.

— Будет сделано, Лиза…

Спешно покинув каюту, я направилась в лазарет. Дядя Ваня орудовал манипуляторами над Марком, обрабатывая две алые раны в его левом боку. Марк лежал с закрытыми глазами – бледный словно сама смерть. Грудь его слабо вздымалась и опадала.

— Как он? — негромко спросила я.

Не отрываясь от процесса, дядя Ваня прожужжал:

— Крупный калибр задел лёгкое, много крови потерял, но жить будет – бронежилет спас. Прошло по касательной. Сейчас я его залатаю и волью гемодинамику… Кстати, принеси, пожалуйста, термос. Там, в холодильнике, на нижней полке.

Старик неопределённо махнул манипулятором, а я распахнула дверцу холодильной камеры. Из освещённой полости повеяло холодком, и лёгкая дымка поползла над полом. Выудив серый металлический цилиндр на свет, я хлопнула дверцей и вернулась к операционному столу.

— Спасибо, Лизуня. — Дядя Ваня принял из моих рук ёмкость. — Тебе нужно отдохнуть, я позабочусь о нём.

— Ладно, деда. Но помни – я слежу за тобой…

Хлопнув его по металлическому боку, я понуро побрела в свою каюту, сбросила с себя экипировку, выудила наконец из утомлённых глаз тактические линзы и завалилась на кровать. Тело гудело, готовое хладнокровно выполнять отточенные движения, а разум мой, настигнутый встречной волной, жаждал отдыха. Почти сразу меня сморила какая-то тягучая полудрёма – не сон…

* * *

… Стояла жара, беспощадное белое солнце выжигало покрытую трещинами почву, из которой тут и там робко пробивались сухие корявые ростки мёртвой растительности. Я полулежала в сиденье кабриолета, забросив ноги на лобовое стекло, а Марк одной рукой расслабленно вёл машину по абсолютно пустому, прямому как палка шоссе. На нём была пёстрая гавайская рубашка, на носу темнели солнцезащитные очки, а волосы его трепал южный ветер. Он повернулся и сквозь свист и шум прокричал:

— Как думаешь, до заката доберёмся?!

— Конечно, доберёмся! Разве было когда-нибудь, чтобы мы не успевали?! — Я понятия не имела, куда мы едем и куда должны добраться, но это было неважно – ведь мы всегда справлялись. Справимся и на этот раз.

— Один момент, мне надо отлить, — сказал Марк и заворочался, а кабриолет замедлил ход.

— Мог бы и молча всё это сделать, — фыркнула я. — Я надеюсь, ты хотя бы отойдёшь за куст?

— А зачем? Ты хоть наконец мужчину увидишь, в первый-то раз в жизни, — сострил он. — Что естественно – то не безобразно!

Машина, поднимая пыль, сползла на обочину и остановилась. Марк, не открывая дверь, ловко выпрыгнул наружу и поднялся на высокий придорожный холм. Приложив руку ко лбу, несколько секунд он всматривался куда-то вдаль, словно заправский морской волк на палубе корабля, после чего скрылся за насыпью.

В уходящем вдаль полотне дороги, словно в зеркале, отражался знойный, вибрирующий в причудливом ритме воздух. Он плыл, извивался и перетекал из одной формы в другую, подобно восточной красавице из старых сказок. Зрелище было завораживающим, и я не могла оторвать взгляд от вечного движения этого горячего духа пустыни, от дыхания её песков.

Шли тягостные минуты, а Марка всё не было. За это время можно было дойти до самых лавовых полей и вернуться… Он что там, присесть решил?

Покинув машину, я стала взбираться на холм, на кромке которого пару минут назад стоял Марк. На вершине я остановилась. Передо мной открылся раскалённый оранжевый океан, раскинувшийся в бесконечность – покрытая волнами дюн голая пустыня без единого признака жизни. Вдоль барханов ветер без устали гнал песок, подбрасывая его в небо и закручивая в пылевые вихри, убегающие прочь, за горизонт. Марка не было.

— Марк! — позвала я. — Хватит прятаться!

По песку пробежала рябь, в лицо повеяло прохладой. Никто не отозвался. Бездонное одиночество сдавило сердце тисками, я набрала в воздух лёгкие и что было силы закричала:

— Марк! Не уходи!

* * *

— Марк… — прошептала я и открыла глаза.

Было темно и тихо, корабль покоился на месте, и только тускло горела синеватая лампочка ночника. Я взглянула на часы – стояло раннее земное утро. Голова раскалывалась, как это обычно бывало на следующий день после «Персистенса» – и это только начало. Порой окончательно прийти в себя я могла лишь через неделю.

Я наскоро оделась и вышла в коридор, чтобы проверить раненого. Заглянув в приоткрытую дверь, я увидела его. Заметно порозовевший, он сопел теперь в койке, накрытый одеялом из серой овчины. От сердца отлегло, я вернулась в свою каюту и наконец позволила себе принять душ.

Мимолётный взгляд в окно выхватил заснеженные деревья и непролазные сугробы. Судя по всему, Надюша всё-таки нашла неплохое место, где и спрятала корабль…

Горячая вода расслабляла, смывая свинцовую тяжесть с уставшего тела. Наверное, нет ничего лучше, чем просто постоять под потоком нежной, ласковой воды… А потом, конечно же, съесть что-нибудь, чтобы порадовать желудок. Я вспомнила принесённый Марком со станции жареный палтус, бесконечно далёкий и столь же бесконечно вкусный – таким он казался мне сейчас, когда живот ворчал, требуя себе занятие…

В кают-компании одинокий профессор Мэттлок, сидя у окна, вглядывался в раскинувшуюся по ту сторону ферропластика гладь озера. Будто кристальное зеркало, оно было обрамлено щербатыми, почти отвесными горами. Обернувшись, археолог улыбнулся мне:

— Какое великолепие, Лиза, вы только поглядите! Никогда не думал, что окажусь в столь красивом месте!

— Не потому ли оно такое красивое, что сюда не ступала нога человека?

Я прошла к синтезатору пищи и выбрала блюдо. Пожужжав, механизм выплюнул тарелку с овощным рагу и рыбным стейком, и желудок тут же нетерпеливо заворочался внутри. Я присела напротив профессора.

— Я думаю, — заметил тот, — что за эти сотни лет на матушке-Земле не осталось места, где бы человек не побывал.

— Профессор, есть очевидный способ узнать, где нога человека всё же ступала, — сказала я, подув на горячее. — Если вы видите кучу мусора – значит, здесь были люди. Мусор – это наш главный признак, наш след в мироздании. А здесь мусора нет. Значит, и людей никогда не было.