Постепенно я научилась пользоваться протезами. Механические кисти позволяли работать даже с иголкой – главное сжимать её покрепче, фиксируя в машинке винтом иглодержателя, – а передвигалась я, используя обычный костыль под локоть. Часто свободное время мы проводили вместе с Отто, гуляя по территории и болтая о том о сём. Я привыкла к простому быту интерната, в котором двадцативосьмичасовые каптейнские сутки сменялись следующими, словно бы припаиваясь к монотонной череде дней, сливая их в одну монолитную массу, в непрерывное дыхание живого организма – днём вдох, ночью выдох…

Грузовики, до отказа набитые детским трудом, периодически прорывались во внешний мир через главные ворота. Машины прибывали через ворота в сопровождении охраны и пару часов стояли на площадке за складом, где ребята-грузчики из старших наполняли их тюками и паллетами.

Иногда мы с Отто, как два лесных зверька, пробирались через бурелом вдоль стены периметра и залегали в кустах на небольшом холмике, откуда была видна вся площадка. Мы наблюдали за погрузкой, считали ящики и прикидывали, сколько и чего увезут на этот раз. Но самое интересное начиналось, когда из фургонов доставали коробки с “гуманитаркой”. Иногда из своего убежища мы видели, как пацаны в отсутствие охраны вскрывали ящики и рассовывали по карманам какие-то бутылки и упаковки. Частенько охрана не просто не закрывала на это глаза, а сама участвовала в дележе.

— Смотри-ка, сигареты привезли, — тихонько пробормотал Отто, вглядываясь в тень у складских ворот. — Сейчас Маккейн с шакалами свою долю отгрызут, а потом будут младшим менять на «услуги».

— Какие ещё услуги? — не отводя глаз от распахнутых дверей прицепа, спросила я.

— Да какие угодно! — Он горько усмехнулся. — Чтобы в цеху за них отпахали, завтрак свой отдали… Раздобыли для них что-нибудь или “ушками” поработали. Вон тот крысёнок Бруно, мой бывший сосед по комнате… — Отто негодующе сплюнул в траву. — Мы вместе с ним вместе сюда попали, а теперь он вечно возле них трётся на побегушках… Слил им, что у меня есть музыкальный плеер, а потом и вовсе стащил его и отдал Маккейну за пачку. А тот мне в глаза: «Ничего не знаю, я его купил»!

— Бруно же тощий совсем, его бьют все, кому не лень. — Я вспомнила тщедушного паренька, чьё лицо и вправду было похожим на вытянутую крысиную мордочку. — Может быть, он просто так выживает? По мере сил?

— Выживать за счёт других – великое достижение… Неужели ему самому не противно? Должны же быть какие-то представления о чести. — В его голосе звучала не злоба, а растерянность, словно он только что обнаружил, что таблица умножения перестала работать. — Мы ведь тут все товарищи по несчастью. Зачем ещё сильнее гадить друг другу?

— Как это «зачем»? — Я исподволь поразилась тому, какая в нём живёт детская наивность – та самая, которую я успела подрастерять за эти месяцы. — Чтобы самому не быть на дне. Прибьёшься к сильным – и вот ты уже лучше других, не последний. Встанешь кому-то на горло и ещё приподнимешься. А то, что твой комфорт оплачен чужой болью… Ну, знаешь, чужая голова – чужие проблемы. Вот Бруно, наверное, так и рассуждает: «лучше буду сволочью, зато при власти». Раньше каждый так и норовил ему затрещину отвесить, а теперь – только его «дружки».

— Нельзя так, Лизка. Зла и так слишком много. Я же к нему хорошо относился, ни разу руку на него не поднял, а он…

— А он принял за слабость, — холодно резюмировала я. — Что, думаешь, можно своим благородством перешибить глубинную человеческую суть?

— Не знаю. — Отто почесал затылок. — Но что же теперь, даже не пытаться, что ли?

Тем временем грузчики захлопнули створки фургона, щёлкнули задвижкой и потянулись в сторону внутрь склада.

День стоял ясный и обманчиво мирный. Местное солнце Каптейн, редкое явление по меркам здешних дождливых мест, припекало макушку, лёгкий ветерок колыхал траву, а невдалеке тарахтел невидимый сверчок-пылеглот. Навалилась внезапная тишина, и мне вдруг показалось, что мы с Отто, сбежав сегодня с обеда, остались одни в этом целом забытом богом мире. Я завороженно следила, как движется скула Отто, пока он жуёт травинку. Вверх, вниз, вбок… Вверх, вниз…

Он поймал мой взгляд и повернулся.

— А ведь здесь, если подумать, не так уж плохо, правда? — спросил он вдруг, и в его голосе пробилась робкая надежда. — И за стеной уже давно перестали стрелять. Может, скоро и нас выпустят?

— А куда? — после паузы спросила я. — Там, снаружи – чужой и неизвестный мир, о котором мы ничего не знаем. Ты готов к тому, что тебя там ждёт?

— Нет, — честно признался он. — Но я буду готов, когда придёт время.

— Если оно придёт, — безжалостно добавила я. — Но нас там никто не будет ждать. Мы там будем сами по себе. Одни.

— Да хватит тебе хоронить нас раньше времени! — всплеснул руками Отто. — Нас и тут никто не ждал, но мы здесь, мы вместе, и мы тоже строим этот мир, каждый день привносим в него что-нибудь.

— Ага, строим. — Я горько усмехнулась. — Привносим в него вручную сшитые рукавицы и свитера… А где-то этим занимаются роботы на огромных фабриках и заводах…

— Чёрт, Лизка, я совсем тут с тобой заболтался! — Отто хлопнул себя по лбу. — Это у тебя сегодня выходной, а мне бежать пора, там без меня конвейер стоит, меня живьём съедят!

— Ну давай, беги тогда, — кивнула я. — Не пропадай.

Треща кустами, он скрылся у меня за спиной, и я осталась одна. Сонное и жаркое послеобеденное время тягуче наваливалось сверху, поэтому я решила вернуться в барак. Пробравшись вдоль стены до корпуса, я почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась наверх и встретилась глазами с охранником на вышке. Он неодобрительно покачал головой, но тут же демонстративно отвернулся, делая вид, что высматривает что-то за периметром. Мне вдруг стало неловко, как будто я подглядывала за каким-то интимным занятием. Об этих складских делах, впрочем, знали почти все. Таков был порядок вещей, и никто не собирался его менять.

* * *

Добравшись до своей комнаты, я услышала за дверью приглушённый шёпот и сдержанные взрывы смеха. Ручка не поддалась – было заперто. Я постучалась, и звуки прекратились.

— Кто там? — спросил голос Веры.

— Свои, — сказала я. — Открывай.

Через несколько секунд замок щёлкнул, дверь распахнулась, и Вера, завёрнутая в простыню с видом античной статуи, ехидно поинтересовалась:

— Ну что, как ваша тайная вечеря с Отто?

Только теперь я разглядела, что её волосы были окрашены цветом спелой сливы.

— Отлично, как всегда, — ответила я, не подавая виду. — А вы тут чего разошлись?

— Оцени наш креатив! — Вера с гордостью кивнула в сторону Ани, которая расчёсывала огненно-рыжие кудри. Казалось, её голова – это костёр, вспыхнувший в серой комнате. Засмущавшись, Аня покраснела, улыбнулась и принялась орудовать расчёской с удвоенным усердием. Я проследовала к своей койке и плюхнулась на матрас. Вера, встретив мой скептический взгляд на фиолетовое недоразумение на её голове, тоже смутилась, и, чтобы прервать повисшее молчание, перевела тему:

— Ань, помнишь Серёжку, что за мной по пятам бегал? Всё ухаживал. Ещё до всей этой… — Вера неопределённо махнула рукой, — … эпопеи.

Аня кивнула.

— Так вот, позвал он меня как-то в парк. — Вера мечтательно закатила глаза, переносясь в прошлое – она была уже не здесь, а где-то в своём собственном мире. — Гуляем, бродим по дорожкам, а к нам прибивается пушистый комочек. Такой милый пёсик. Я его погладила, мы пошли дальше, а он за нами и увязался. Ну бежит и бежит, мне что, жалко, что ли? И вот мы с Серёгой останавливаемся в тенистой аллее… Целуемся. — Она заговорщицки понизила голос. — А эта предательская зверюга подкралась и облила мне все джинсы! Представляешь?! Я в шоке, а этот придурок стоит и ржёт: «Смотри-ка, обссыкалась, а теперь всё на собачку валишь? Не стыдно?» Ну, я ему в бубен дала и пошла домой. Он потом целую неделю ко мне ходил и цветы таскал.

— Простила? — спросила Аня.