Нахлынуло отвлечённым знанием: стая, оставшаяся выть по ту сторону взломанного льда, собирается неожиданное препятствие переплыть. Да, холодная вода — неприятная штука, но голод неприятен не меньше. Некоторые отдельные звери уже спустились в воду и гребли лапами в сторону вожделённого мяса.

Волк прижал уши и прыгнул. Хрийз не успела воткнуть кинжал, она вообще ничего не успела, даже 'мама' вскрикнуть — мощные челюсти впились в предплечье, мгновение, удар затылком о лёд, а сверху — тяжеленная туша; Хрийз била кинжалом наотмашь, не понимая, попадает или нет, и в какой-то миг ей остро, жадно, до потери сознания захотелось, чтобы эта тварь наконец сдохла.

И вновь сквозь тело прошёл разряд бесконечного тока, отзываясь на страстное желание обезумевшего разума.

&nb4sp; Волна смерти разошлась кольцом, захватывая всё, что попадалось на пути. Всё живое. Хрийз чувствовала, как замирают, останавливаясь, их сердца — не только волков, но и тварей в глубине и ночных стервятников, круживших в небе. Всех, оказавшихся рядом. Хрийз словно бы смотрела сверху на саму себя и на то, что сама же и выпустила: смерть, стремительной волной расходившуюся во все стороны.

К Жемчужному Взморью. К междугородним ледовым трассам. К Островам, скрывавшимся за горизонтом. К морскому дну и зарывшимся в донный ил рыбам. К звёздам, равнодушно глядевшим с небес…

Бесконечный магический ток внезапно схлынул в никуда, пропал, будто его и не было. Резко и сразу обрушился купол черноты, обрубившей сознание.

А потом пришла боль.

Пошёл снег. Косые колющие строчки, пока ещё редкие, ложились на лицо и не спешили таять. Боль накатывала волнами, рождая хриплый воющий крик. Надо было как-то спихнуть с себя тяжёленную дохлятину, перетянуть руку, посмотреть, что с ногой, в которую, кажется, тоже успели вгрызться… Сознание держало это где-то за барьером боли, тусклыми вялыми вспышками. Боль забивала всё.

В какой-то момент Хрийз поняла, что зовёт бабушку, как маленькая… Когда-то давно въехала на велосипеде в угол дома и сильно разбила голову, тоже было очень больно, и бабушка промывала затылок и упрашивала потерпеть, но слёзы не останавливались. Тогда рядом была бабушка. А здесь? Никто не спасёт, никто не знает, где ты и что с тобой, никому не нужна.

— Бабушка, — простонала Хрийз сквозь слёзы. — Бабулечка…

Где-то далеко, на расстоянии, которое не измерить шагами или километрами, пожилая женщина смотрела в зеркала. Огоньки свечей, обыкновенных церковных, стояли неподвижно, истекая оранжевым теплом.

— Ба…

В безжалостном пространстве вздрогнула и зазвенела невидимая струна. И почти тотчас же оборвалась, будто её перерубили по чьей-то злой воле. Свечи выгнулись, полыхнули с переходом в ослепительную белизну и угасли. Резко, рывком, вернулись холод и боль. В темноте, пропахшей мокрой шерстью, мочой, замёрзшей кровью и страхом, валил ливневой снег. Рядом, совсем рядом Хрийз разглядела сотканную из мрака тёмную фигуру человека, только понять было невозможно, кого именно — моревича или берегового.

— Помогите, — хрипло крикнула Хрийз. — Помогите же!

На самом деле, с губ сорвался лишь полузадушенный шёпот вместо крика. Фигура не пошевелилась. Метель летела словно бы сквозь неё. Обман зрения? Но откуда, откуда тогда это зримое, тяжелое ощущение недоброго присутствия?!

Слёзы вмёрзли в ресницы, снег на щеках уже не таял. Боль отдалилась, уступая сонному покою. Кошмарный незнакомец выглядел как негатив со старой плёнки — тёмное лицо, белёсые волосы и белые глаза. От него несло уверенной спокойной жутью. И ещё казалось, будто видела когда-то нечто подобное… кого-то подобного…

Пальцы сами нашарили на груди низку деревянных бусин, рядом с погасшим раслином. Ненаш…

Как давний сон вспомнился тот разговор во владениях семейства Црнаев. Буду нужен, позови, я приду.

Хрийз отключилась на мгновение, затем новой вспышкой боли сознание вернулось обратно. Ненаш возник прямо из ничего, не было, и появился, заступил дорогу незваному гостю и оскалился на него с шипением. Хрийз в тихом ужасе поняла, что голливудские режиссёры не имеют никакого понятия о клыках настоящего вампира и что волки сейчас сдохли ещё раз, от зависти.

Сознание погасло снова, и снова включилось от прикосновения к щеке.

— Ненаш…

— Я здесь, — отозвался он. — Всё хорошо.

Всё хорошо, повторила девушка про себя сказанное Ненашем. Всё хорошо. Радость оказалась чрезмерной для измученного тела. Хрийз снова потеряла себя.

Очнулась в полной темноте, услышала голоса…

— Ненаш! Живой, чертяка, — знакомый голос, Хрийз его уже слышала, но где, когда?

Не могла понять. Ей было холодно, мокро, страшно, в спину что-то упиралось и давило, в горло рвалась тошнота. Ещё немного, и вывернет наизнанку… вот прямо сейчас…

— Что мне сделается… Здрав будь, Счай.

— И тебе поздорову, друг. Я-то думал, тебе конец.

— Не дождутся, — угрюмо сообщил Ненаш. — Но вышло скверно. Если бы не артефакт от нашей новой Вязальщицы, видел бы ты меня тогда…

— У вас появилась Вязальщица? — искренне удивился сЧай.

— А вот она. Вызови сюда Ичкрама, он у тебя лучший. И вообще… позаботься.

— Понял, — ответил сЧай, и начал распоряжаться.

Хрийз слушала его команды, силясь опознать этот уверенный, знакомый до дрожи голос. Да кто же он такой?! Внезапно вспомнился случай острого бреда у Хафизы Малкиничны и её же голос, ответивший на точно такой же вопрос: — твоя судьба. В мозгу сама собой вспыхнула картинка: тот самый офицер морского флота Островов, страшный дядька с плешью на макушке, злой как тысяча чертей, именно он не дал ей утопиться на том празднике, будь неладен, и вообще.

Судьба.

С ума сойти.

На лоб легла прохладная рука, и другой голос спросил участливо:

— Как ты?

Хрийз не сразу поняла, что спрашивают у неё. Но ответить не смогла, только застонала слабо. На большее не хватило сил.

— Господин Нагурн, раз уж вы здесь… Не хотелось бы тревожить Дахар, она сейчас спит. Поможете?

— Да, Ичкрам. Конечно. Прямо сейчас?

— Вы же сами видите…

Хрийз обессилено выдохнула. И утонула в забвении снова.

Она снова брела по бескрайнему ледяному полю, и холод разъедал тело, пронизывая до костей и до мозга костей; синие огни светили откуда-то снизу, из-под замерзшего в бурю моря. Волков не было, не было и страха, только тревожная, муторная какая-то тоска. Время уходило, проливаясь струйками песка сквозь пальцы. Что будет, когда оно просыплется до конца?

Пошёл снег. Мелкие сухие искорки резали кожу как осколки стекла. Скоро начнётся буран. Хрийз знала как это будет: усиление ветра до ураганного, резкий мороз, стена снежного ливня… Странным образом её это не волновало, хотя буран в её положении грозил смертью. Но смерть не пугала так, как должна была. Ну, умру. Эка невидаль. Все умирают, рано или поздно…

Впереди, в стылой позёмке, рождался мираж. Синеватое призрачное сияние обретало объём и форму. Хрийз напряжённо всматривалась в него. Картинка казалась знакомой до боли.

Она и была знакомой. До боли!

Собственная комната в потерянном навсегда доме. В городе Геленджике, стоящем у Чёрного моря. Странный ракурс, будто смотришь… да, будто смотришь из изнанки зеркала. Столик, две свечи. Бабушка…

Бабушка сидела за столиком, по ту сторону зеркальной плёнки. Родное до боли лицо…

— Бабушка! — закричала Хрийз, срываясь на бег. — Бабушка-а!

Мираж не приближался. Девушка бежала, сходя с ума от напряжения сил, и ледяная пустошь летела назад, но мираж не приближался.

— Бабушка!

А вот крик долетел. Пожилая женщина по ту сторону прозрачного зеркала вздрогнула, и губы её шевельнулись: Христина.

Хрийз с разбега ткнулась в прозрачную стену, мгновенно вспыхнувшую зелёной ажурной сетью. Сеть была такая же, как и та, что накрыла дыру в скале Парус. Может быть, та же самая. Хрийз вломилась в неё на полном бегу, и сеть спружинила, отбросив её назад, под режущие осколки снежного ливня.