– Скажи ей, что она не должна позволять Эзме решать судьбу Гидеона.

Нуру поклонилась императрице и начала переводить, но вместо моей горячности она говорила уважительно и сдержанно, как настоящая кисианка.

– Я не понимаю, – ответила императрица. Она стояла там, где я ее оставил, ее руки замерли. Руки, которые несколько мгновений прижимали меня к себе. – Разве не левантийцы должны определять его участь?

– Конечно, если бы нас направляла истинная заклинательница лошадей. Если бы мы могли полагаться на ее суждения. Если бы…

Я вздохнул, поддавшись разочарованию. Нет таких слов, какими я мог бы заставить ее понять.

Нуру перевела, но я не закончил предложение, и Мико вопросительно посмотрела на нее. Нуру ответила своими словами, и я пожалел, что не могу доверять ей и должен спросить, что она сказала.

– Я просто объяснила, что Эзма изгнанница, но это ей и так уже известно, а заклинатель лошадей – вершитель судеб, что она вполне понимает, – раздраженно ответила Нуру. Несомненно, ей, как и Тору, надоело постоянно присутствовать при подобных разговорах и быть нужной только из-за умения переводить. – А сейчас она спрашивает, согласен ли ты с решением Эзмы относительно судьбы Гидеона.

– Нет.

Мико наконец опустила руки, как будто признавая, что теперь это встало между нами, хотя я все еще чувствовал вкус ее губ.

– Я знаю, что он твой брат по гурту, – перевела Нуру. – Но он отнял у меня империю. Мой народ…

– И избавил твою империю от чилтейской армии. Разве он нападал на тебя с тех пор? Или же он пытался заключить мир с твоим народом?

Императрица Мико отвернулась, между ее бровей залегла складка, которую я так хотел бы разгладить. Но она должна меня выслушать.

– Нуру, расскажи ее величеству об Отторжении, пожалуйста.

Поначалу нерешительно, Нуру начала объяснять. Я наблюдал за лицом Мико, гадая, достаточно ли времени она провела с нами, чтобы понять всю глубину бесчестья. Ее взгляд метнулся ко мне, в выражении лица появилась настороженность, поскольку Нуру, похоже, не упустила ни единой детали.

– Разве ты не можешь поговорить с ней об этом? – спросила Мико, когда рассказ был окончен.

Я горько рассмеялся.

– Она считает меня угрозой и пойдет на все, чтобы причинить мне боль, даже если для этого нужно будет использовать других людей.

Мико долго молчала. Она стояла в своих великолепных доспехах, ее волосы были заколоты изящными шпильками, и смотрела на меня, а я смотрел на нее, гадая, не конец ли это.

– Мне жаль, – произнесла она левантийские слова, которым я научил ее и с таким удовольствием слушал из ее уст.

– Жаль?

Во мне остался только гнев, на все и ни на что. На Эзму, Лео и Гостей. Но также и на Сичи, Мико, Дишиву и Нуру, на мир, который продолжал разрывать на части мое представление о том, кто мы такие.

– Она говорит, что решения приняты, и она ничего не может сделать, – перевела Нуру.

– Она ничего не может сделать? – Слова вырвались из меня на волне кипящей ярости. – Ничего не может сделать? Ты же императрица! Это твоя империя. Твой народ. Ты вручила Эзме его судьбу и можешь забрать ее обратно. Ты можешь поступить как угодно!

Нуру переводила, и в этот момент Мико обрушила на меня собственную ярость, оскалив зубы.

– Хотела бы я, чтобы это было так, чтобы хоть что-то из этого было правдой. У меня нет никакого положения, кроме того, которое мне дали. Я занимаю его не потому, что меня уважают, а лишь потому, что от меня трудно избавиться. – Она прижала руку к груди, в голосе звенели переполняющие ее чувства. – Мы не такие, как вы.

Она посмотрела на Нуру, смысл ее слов был вполне ясен. Здесь ее считали ниже из-за того, что она не родилась мужчиной.

Отвернувшись, Мико глубоко вздохнула, а затем повернулась с таким же невыразительным, похожим на маску лицом, как у Сичи.

– Решение принято, – произнесла она устами Нуру. – Дальнейшее обсуждение ничего не даст. Ты можешь обратиться к заклинательнице Эзме. Если выскажешь ей свои тревоги, она, возможно, прислушается.

Я уставился на нее, не веря своим ушам.

– Если ты больше ничего не хочешь обсудить, то у меня еще много других дел. Мне жаль, Рах.

Ее слова потушили огонь моей ярости. Я так же плохо понимал кисианскую политику, как она – противоречия между мной и Эзмой или суровость выбранного наказания. Крики ничего не изменят, как и мольбы. Ее сожаления были искренними и читались в ее глазах так же ясно, как в словах. Она не хотела причинить мне боль. Она хотела дотянуться до меня и дотронуться, так же как я хотел дотронуться до нее, быть с ней, но момент был упущен, и мы остались в одиночестве, каждый в своем мире. Эти миры ненадолго соприкоснулись, но никогда не могли бы стать единым целым.

Оставаться было бессмысленно. Больно. Поэтому я поклонился, сложил кулаки и произнес единственно возможные слова:

– Больше ничего, ваше величество. Прощайте.

Это слово она знала, ее рука дернулась, как будто хотела потянуться ко мне, и мне пришлось отвести взгляд.

– Спасибо за помощь, Нуру. Теперь мы можем идти.

Мы вместе пошли к двери, и Мико не задержала нас.

Не замечая никого и ничего, кроме буйства собственных мыслей, я зашагал обратно к комнате Гидеона. А вдруг Эзма права, и он заслужил Отторжение, а я просто слишком близок с ним, чтобы это увидеть? Или слишком зол на Эзму, чтобы принять? Тогда я спросил себя, согласился ли бы с таким решением, если бы его принял кто-то другой, и ответ оказался отрицательным. Я никому не позволил бы это совершить.

Амун снова ждал меня возле комнаты Гидеона. Я схватил его за руку.

– Я не могу здесь оставаться. Постой, не перебивай. Я не жду, что ты или кто-то еще пойдет со мной, но Эзма приговорила Гидеона к Отторжению, и я не могу позволить ей это сделать. Не могу. – Амун вздохнул, и я поспешил продолжить: – Я знаю твое отношение к нему, но умоляю помочь мне. Не ему, мне. Скорее всего, он с радостью умер бы прямо сейчас, но это не его вина, и я не позволю Эзме убить его только для того, чтобы причинить мне боль. Мы должны вытащить его отсюда.

– И что потом?

– Я встречусь с тобой где-нибудь, как только смогу. Я забираю его домой.

– Домой?

– Да. Ты можешь пойти с нами или наконец избавиться от меня.

Амун скрестил руки на груди и покачал головой.

– Нет. Так не должно быть. Ты должен бросить ей вызов и защитить свой народ, помочь нам, а не бежать.

– Что я могу сделать? Я не могу остаться, это подвергает Гидеона опасности. Не могу, я просто… Я не могу снова потерять его, Амун.

– Так не оставайся. Просто возьми нас с собой. – Он схватил меня за плечи. – Теперь ты знаешь, кто такие Гости и что творит Лео. Мы можем узнать еще больше. Можем отправиться домой и бороться с ними, исправить все до того, как города-государства нас уничтожат. Но сначала ты должен выйти и все им рассказать. – Он махнул рукой в сторону собравшихся левантийцев. – Напомнить, что у нас есть свой дом, за который нужно сражаться. Да, ты не убедишь всех и сразу отвернуться от заклинательницы лошадей, но можешь попробовать!

Его яростным взглядом смотрели из прошлого мои погибшие Клинки. Вся моя вина за их смерть сконцентрировалась в единственной оставшейся паре глаз. Может, у меня и получится. Может, я смогу сделать и то, и другое. Не все левантийцы пойдут за мной, и даже не все станут слушать, но, может, их будет достаточно, чтобы разрушить планы Эзмы. Я подумал об императрице Мико. Если бы все сложилось иначе, Клинки, которых я уведу, могли бы сражаться за нее, но все случилось так, как случилось, и ничего уже не изменить.

– Ладно, – сказал я. – Возьму, сколько смогу. Но ты должен увести Гидеона отсюда задолго до церемонии. Уйдите в какое-нибудь безопасное место и ждите меня. Если я не вернусь…

Я не был готов думать о том, что случится, если Эзма обратится против меня, и не закончил фразу.

– Договорились, – сказал Амун. – Мне понадобится помощь, но у меня уже есть кое-какой план.