– Генерал, – сказала я, забравшись в седло, и лошадь подо мной встрепенулась. – В Ахое вы сказали, что никогда не хотели так сильно полюбить мою мать, но разве все это началось не из-за любви?

Он огляделся, а потом снова посмотрел на меня, подняв брови.

– Сейчас явно не время и не место для такого разговора, ваше величество.

– Вряд ли для такого разговора когда-либо найдется подходящее время и место.

Он снова огляделся, но поблизости не было никого, кто мог бы подслушать.

– Я… у нас были одинаковые идеалы. И гнев. Думаю… гнев важнее всего. Так много значит, когда можешь рассказать кому-то о своих обидах. Сначала гнев, потом обиды, затем честность, и вот ты уже готов на все ради этого человека.

– На все?

– На все, кроме того, о чем этот человек пожалеет, когда успокоится.

Стоя на лестнице, она приказала своей охране убить меня, если понадобится, чтобы добраться до императора Кина. Как всегда, она смотрела сквозь меня, сосредоточив всю энергию, все замыслы, всю любовь на Танаке. Но мало-помалу я начала понимать почему.

– Спасибо, генерал. За ваш ответ и ваше решение.

– Я… рад служить вам, ваше величество.

– А это еще что? – спросил генерал Мото, не обращаясь ни к кому конкретно. – Похоже, ничего хорошего.

Внутренние ворота открылись, и по полоске травы, разделяющей двойные стены замка, к нам бежал стражник.

– И впрямь ничего хорошего, – сказал Рёдзи, когда мы пытались протолкнуться верхом через толпу солдат.

Многие прекратили разговоры, чтобы поглазеть, и когда я добралась до министра Мансина у ворот, все уже смотрели на приближающегося стражника. Мансин едва успел произнести «ваше величество», прежде чем стражник склонился перед нами, тяжело дыша. Несколько секунд он еще не мог говорить, и мне хотелось вытрясти из него слова.

– Ваше величество, – сумел наконец выдохнуть он. – Там… горожане… у город… у городских ворот. И здесь тоже. Кричат. Они хотят… чтобы вы… ответили… на обвинения в… измене, ваше величество.

– А братья Коали, случайно, не с ними? – поинтересовался Мансин.

– Я… Кажется, да, министр.

Министр Мансин посмотрел на меня, как будто хотел произнести «А я же говорил», если бы мог.

– И в какой же измене меня обвиняют?

Стражник по-прежнему еле дышал, но поклонился.

– В убийстве… законного… герцога Сяна, ваше величество. Назначенного… императором Кином.

Я могла бы возразить, что сама императрица, и именно меня они должны слушать, ведь я последняя Отако, и империя принадлежит мне по праву, однако богом данные права Отако умерли вместе с императором Кином, и Кисии станет лишь лучше, если у нее будет правитель, обладающий не только именем. Мысль о том, что императорские династии устарели и не нужны, зародилась в моей голове после слов Дзая, что теперь императором может стать любой. Но мы вели войну.

Для восстановления империи требовалось нечто большее, чем одна славная победа на поле боя, которой мог добиться любой генерал. Нужна тысяча крошечных стежков, как для починки порванного платья. Каждый стежок – это отношения, разговор, сочувствие и внимание, и желание улучшить жизнь народа, чтобы создать более сплоченную, единую нацию. Матушка давно научила меня показывать людям то лицо, которое они хотят видеть, говорить то, что они хотят услышать, и сейчас были необходимы именно эти навыки, а не грубая сила генерала.

– Мы выйдем к ним.

– Вы уверены в мудрости этого решения, ваше величество? – спросил Мансин.

– Разговор мудрее бегства. Вы можете предложить что-то получше?

– В данных обстоятельствах – нет.

Мы обменялись хмурыми взглядами, и было отрадно снова обнаружить, что я с ним согласна, пусть даже временно.

– Если мы выступим в полном составе, вряд ли найдутся безумцы, которые попытаются нас остановить, что бы ни говорил губернатор Коали.

Мансин кивнул.

– Очень хорошо, ваше величество. Идем?

Я сунула написанное Тором письмо за кушак, а Мансин удалился отдавать приказы. Мы уходим. Видимо, Тор был где-то поблизости, потому что вскоре раздались крики и на левантийском, и двор наполнился стуком копыт и топотом готовых к походу людей.

Я не стала оглядываться из опасений снова увидеть Раха и повела лошадь к открытым воротам. Полоска травы между стенами была пуста, но сразу за воротами улица кишела людьми. Кричащими, как сказал стражник. Я знала, что это за крики.

– Мы готовы выдвигаться, – сказал Мансин, вернувшись ко мне.

– Тогда вперед.

С генералом Рёдзи с одного бока и министром Мансином с другого мы тронулись к внешним воротам. Внизу, у подножия грязного травянистого склона, утро прорезали приглушенные звуки. Резкие, пронзительные крики, похожие на песнопения. Низкий ритмичный топот. Я заставила себя держать голову высоко поднятой, смотреть вперед и не сжимать поводья слишком крепко, хотя того, что нас там ждет, я боялась больше, чем чилтейской армии у Рисяна.

Когда мы подъехали ближе к воротам, между ними появилась полоска света, и они начали открываться с пугающей неизбежностью, как челюсти, собирающиеся нас сожрать.

Сквозь них проник шум. Всю улицу заполонили кричащие люди, море синих, зеленых и коричневых плащей и рубах, некоторые были в дождевиках, а другие с обнаженными головами. В нашу сторону полетела хурма, за ней другая. Следом пожелтевшие кочаны капусты. Генерал Рёдзи поймал один кочан, а другой разбился о стену над нами и осыпался дождем увядших листьев.

Генерал Рёдзи приказал паре гвардейцев идти вперед, и люди расступились, пропуская их, хотя и с неохотой. Народ продолжал тесниться, кричать, издеваться и выплескивать на нас свою ненависть. Я держала голову высоко поднятой и старалась дышать. Просто дышать. Больше я ничего не могла делать, ни о чем думать, только дышать, а лошадь сама несла меня к городским воротам.

Толпа следовала за нами весь путь. Вокруг летели фрукты и комки грязи, забрызгивая мои доспехи, но я была дочерью императрицы Драконов. Была рождена, чтобы носить гордую маску, которую всегда носила она. Я спряталась за маской, думая о том, как часто матушка надевала гордость, потому что иначе просто сломалась бы, и в этот момент я скучала по ней так, как не скучала никогда прежде. Впервые в жизни я почувствовала близость с матерью.

– Толпа слишком плотная, – предупредил генерал Рёдзи. – Держитесь рядом.

Мы уже приближались к городским воротам, но теперь почти ползли. В толпе находилась городская стража, солдаты не кричали и не сотрясали кулаками в воздухе, а стояли на месте с угрожающим видом.

– Осторожнее, ваше величество.

Ворота были открыты, как и когда мы возвращались в предрассветных сумерках, но с таким же успехом могли быть и заперты – между нами и свободой стояла стена людей. А перед толпой, в самом центре собственной армии, сидели верхом на лошадях братья Коали. Выглядели они крайне довольными. Хотелось содрать с их лиц эти омерзительные самодовольные ухмылки.

– Расступитесь перед своей императрицей! – потребовал министр Мансин, не обращая внимания на сумятицу, когда стражники перед нами засуетились, а их лошади попятились.

– Мы не уйдем, пока ваша императрица не ответит за свои преступления!

Толпа притихла, лишь злобный шепот впивался в мою кожу, отвлекая внимание.

– Императрица и есть закон.

– У вашей императрицы здесь нет власти. Она не коронована. Не принесла присягу. И пока на троне нет императора, мы верны только нашему господину, светлейшему Бахайну, и его благородной семье. Тому самому господину, которого ваша императрица убила этой ночью, совершив преступление против власти последнего истинного императора Кина Ц'ая.

– Господину, который заключил союз с варварами, разорвавшими наши земли надвое?

– А ваша императрица разве не заключила? – Он указал за наши спины. – Кто скачет вместе с вами? Чьи сабли сразили нашего господина?

Толпа одобрительно загудела, напирая на мою охрану. Что-то пролетело мимо меня и шлепнулось на поднятую руку Рёдзи.