Он уселся напротив, легко опустившись на липкий дощатый пол. Налил в чашу вино и предложил нам прежде, чем налить другую себе. Мы схватили чашу, торопясь запить странный вкус слов о дружбе.

Отхлебнув из своей, капитан продолжил:

– Он сказал, что север по-прежнему удерживают левантийцы, и оттуда доходит не так много вестей. А еще сказал, что императрица Мико Ц'ай не так давно была в Ахое, это чуть южнее столицы.

– Ахой? Но почему там? – спросила императрица, пряча дрожь восторга, когда услышала имя дочери.

Она жива. Она императрица. Еще есть время.

– Думаю, ради того, чтобы отбить Мейлян. Тут история немного запутанная, местные не сходятся в подробностях о том, кто и что сделал, но кажется, мальчик, называвший себя сыном императора Кина, мертв, а город…

Он оборвал речь, а улыбка, появившаяся от добрых вестей, угасла.

– Город? – переспросила императрица Хана почти прежним ледяным тоном.

– Его больше нет. Он сожжен дотла.

– Больше нет? Всего города, такого огромного? А дворец и дома, и рыночные площади, и…

– Я лишь повторяю услышанное, ваше величество, – сказал он, понижая голос. – Только это – одна из немногих деталей, по которым у всех местных мнение одинаковое. Целый город. Каждый дом. Уничтожен.

Императрица пошатнулась, и хотя я была уверена, что капитан Энеас продолжил рассказ, мы не слышали и не видели ничего, кроме череды домов, людей и событий, от дворцовых садов до шелкового рынка и святилища на площади Империи. Как все это могло исчезнуть? Как могло сгореть? И дворец? И алый трон? И усыпальница императоров? Там я простилась с Катаси.

– Извините, – наконец сказала она, прикрывая рукой стучащий висок. – Я… что вы сказали? Я… не слышала.

Она все еще слушала воспоминания – шум толпы и музыку, доносящуюся из чайного дома напротив, где готовили особенно вкусное сладкое мясо по рецепту с севера. На ближайшем углу стоял глашатай, люди останавливались, чтобы дать ему мелочь за труд, и монетки звякали в его кошельке.

– Я сказал, что сожалею о плохих новостях, – сказал капитан. – Это крайне прискорбно, и я понимаю…

– Прискорбно? Так можно сказать о случайно опрокинутой корзине яиц. Речь о городе, капитан, о…

Она замолчала. Слезы навернулись нам на глаза и сдавили горло. Не найти достаточно сильных слов, чтобы выразить глубину этого нового горя.

– Где императрица? Где моя дочь?

– Они точно не знают. – Капитан поморщился. – Говорят только, что была в Ахое со своим войском. Я уверен, если мы туда доберемся, то все узнаем.

Я кивнула. От противоречивых чувств глубиной с океан ныло сердце. Город полностью уничтожен. Но Мико в безопасности. И не просто в безопасности, но… она, кажется, преуспевает, несмотря на то, как мало нынешняя Кисия похожа на прежнюю, знакомую ей, на ту Кисию, которую я должна была ей оставить.

В этой свежей ране было так много горя, но я не всматривалась в нее, не могла. Меня и так переполнило слишком много эмоций, каждая тяжелее, чем я могла вынести. Пока удовольствуюсь тем, что с дочерью все в порядке. И надеждой, что еще увижу ее.

Мы в молчании ели суп, так же молча пили вино. Капитан Энеас теперь казался таким усталым. Он так часто выказывал недюжинную силу, выглядел человеком, который никогда не сдается, не нуждается во сне и отдыхе. Я давно замечала, как опустошение шаг за шагом проступает у него на лице, но теперь, может быть, впервые с тех пор, как мы встретили его в том жалком укрытии, с Септумом, взгляд капитана стал совсем потухшим.

– Благодарю, капитан, – сказала императрица, когда с ужином было покончено и сгустились сумерки. – Благодарю за то… что не оставили нас.

Его брови поднялись, но он скрыл удивление за легким поклоном над столом.

– Рад быть вам полезен, ваше величество. Септум важен, я в этом уверен, но вместе мы добьемся, чтобы доминус Виллиус не достиг своих целей. А теперь, не желаете отдохнуть? Я уже почти засыпаю.

– Что за скромность? Мне, пожалуй, потребуется ваша поддержка для того, чтобы подняться по лестнице. Еще одна услуга, последняя перед тем, как вы отправитесь на заслуженный отдых.

– Разумеется.

Утром мы встали до восхода солнца и покинули городок раньше, чем он проснулся. Только рыбаки направлялись к реке, когда мы в полумраке ехали по узкой дороге. На восток. К Мико. К будущему.

«Мне не терпится услышать, как ты объяснишь мое присутствие своей дочери», – сказала я, когда капитан пустил лошадь легким галопом.

Накануне он ее долго гнал, и сегодня не стоило ожидать многого, но рывок с утра поднимет нам настроение.

«Ну конечно, ты выбрала самую грубую и противную тему для разговора, – сказала она. – Просто чтобы мне насолить».

Мы опять сидели на лошади перед капитаном Энеасом, его руки, сжимающие поводья, окружали нас защитным коконом. Спину грело его тепло, ровный стук его сердца и порывистое дыхание на наших волосах успокаивали. Все мельчайшие знаки, что он здесь, рядом.

«Самую грубую и противную? А тебе известно, что если убить человека, когда у него стояк, то на некоторое время это так и останется?» – сказала я.

«Это очень… познавательно».

«Еще может и обмочиться».

«Все, все, я поняла».

«Если ты и правда росла на ферме, значит, вряд ли всегда была такой чистоплюйкой».

«Да пошла ты, госпожа Мариус. Если бы твои слова слышала мама Орд, моя приемная мать и, представь себе, очень достойная женщина! Все наставники, которых нанимал лорд Ларот, сетовали на отсутствие у меня утонченности и манер. Я была вульгарной девчонкой, проводила слишком много времени, лазая по деревьям и целуясь с деревенскими мальчиками».

Мальчик с размытым из-за давности воспоминаний лицом наклонился поцеловать меня, словно опасался подойти слишком близко. Почти сразу он исчез, сменившись Катаси Отако. Сильный, нежный, прекрасный Катаси. Тяжесть его тела. Прикосновения его языка к нашей коже. В свое время меня удовлетворяло много мужчин, но даже проблеск воспоминаний о том, что было у Катаси с императрицей, вызвал жажду, какой я никогда не знала. Я помнила, как прижималась к нему, как просила прикоснуться ко мне, поцеловать, взять меня. Осознание, что я никогда его не встречала и это все не мое, пронзило меня острым уколом горя.

«Может, ты признаешь, что «чистоплюйка» – не совсем точное слово?»

«А ты правда перетрахала всех при дворе?»

«Я уж было подумала, что предыдущими высказываниями ты дошла до предела своего хамства. Что за дикий вопрос?»

«Считай, любопытство, – сказала я. – И хватит об этом», – добавила я про себя, а может, и ей различить уже невозможно.

Я знала только, что охватившая нас усталость не имела отношения ни к мерному покачиванию лошади, ни к солнцу, едва поднимающемуся над прохладой утра.

«Нет, – сказала она. – Не всех. Я много раз рассматривала такую возможность как способ создать альянс, но… однажды сделала это и в итоге разбила тому человеку сердце. Не хотела больше повторять».

Прежде чем я успела спросить, о ком она, капитан Энеас свернул с дороги. На сырой земле с этой стороны росла группа плакучих ив, и он направил лошадь к небольшой полянке за свисающими ветвями.

– Куда это мы?

– Остановимся здесь. Солнце почти встало, и мне надо помолиться.

Я уже много лет назад отказалась от молитв, разве что иногда притворялась. Исполняла все необходимые телодвижения, если клиент этого ожидал, но по собственной воле не преклоняла колен для молитвы на закате или на восходе солнца. Тем не менее, я ощутила странный порыв присоединиться к капитану, когда тот соскользнул с седла.

Едва его ноги коснулись земли, он обернулся и помог нам спешиться. Он не ждал, что мы присоединимся к нему, лишь помог добраться до ближайшего дерева. Наши ноги совсем ослабли, и мы тяжело опустились наземь. Ствол был не таким теплым, как грудь капитана, но столь же надежным и крепким.

Прикрыв глаза, мы слушали, как капитан удаляется по траве, раздвигая шуршащие ветки ив. Скоро к музыке утра добавилось монотонное бормотание.