– Я?

– Да, почему бы и нет.

– Я не из гурта Яровен.

– Да, но ты Клинок императора, а значит, такого же ранга, как и все другие мои Клинки, Яровен ты или нет. Кека в Когахейре, Локлан будет внизу, и здесь нет Ладони, из которой я могу выбрать. Так что это будешь ты. Давай, забирай свою половину. Ты пойдешь с госпожой Сичи. А я с Гидеоном.

Не дав ему возможности возразить, я пошла к Клинкам, уже разделившимся на два отряда. У подножия лестницы стоял Гидеон и разговаривал с человеком в длинном светлом халате, но не таком, как носил Лео, а подпоясанном в кисианском стиле. На нем не было дождевика, и ткань промокла насквозь.

Госпожу Сичи в дождевике едва можно было выделить в толпе людей, стоящих у подножия другой лестницы. Ясс присоединился к ним с половиной Клинков и, несмотря на присутствие светлейшего Бахайна, не стушевался. Он зашагал прямо в центр группы, и, хотя для левантийца был низкорослым и коренастым, возвышался над герцогом, положив ладони на сабли.

Я выдавила улыбку и стала ждать Гидеона.

– Какой высоты лестница? – спросила подошедшая ко мне Тафа эн’Охт.

– Понятия не имею, но если кисианские священники могут подняться, то и мы сможем.

– Уж не сомневайся, капитан.

По правде говоря, я сомневалась, но собрала в кулак всю свою решительность, чтобы забраться на гору. Поначалу идти было просто, но вскоре я поняла, что теперь кисианские союзники имеют преимущество над нами. В их домах было полно лестниц, а империя раскинулась на неровной местности из холмов и долин, торчащих гор и плато. Они привыкли карабкаться наверх. А мы привыкли к плоским равнинам и спим на земле, вот теперь и мучились. Я не знала, на какую высоту заведет нас лестница, но вскоре пожалела, что родилась на свет – так ныли и горели бедра. С каждым шагом я все больше убеждалась, что умру, стоит только сделать следующий, но кисианцы шли дальше, и я заставляла себя поднимать ногу, следуя за подолом алого плаща Гидеона.

Казалось, до вершины мы добирались целую вечность, но когда ступени наконец-то перешли в благословенно плоскую тропу, солнце еще стояло высоко. Вероятно, подъем занял около часа, а то и меньше, хотя и казался вечной пыткой. Многие Клинки глотали ртами воздух и охали, потирая сведенные ноги, даже Гидеон замедлил шаг, но возглавляющий процессию кисианский священник и не запыхался. К счастью, хотя бы кисианские солдаты и пара лордов выглядели утомленными.

Я ожидала увидеть нечто грандиозное, но на вершине горы нас встретил храм, похожий на птичье гнездо из сплетенных металлических прутьев, увешанных бумажными фонарями. В дальнем конце находился алтарь, у которого уже дожидался еще один священник в светлом одеянии. Ясс стоял у противоположного входа с половиной Клинков, но госпожи Сичи видно не было.

– Она прихорашивается, – сказал Ясс, когда я подошла к нему. – С ней ее слуги и Нуру, но я отправил еще Ануке и Эси, поскольку она явно предпочитает левантиек.

Я кивнула, но смогла бы остановиться, только если бы мои ноги окаменели, а потому сделала круг по храму. Гидеон снял дождевик, открыв великолепную алую мантию, а когда светлейший Бахайн, его сын и другие вельможи последовали его примеру, все вокруг засияло ярким сверкающим шелком. Но все же когда появилась госпожа Сичи в бледно-розовом платье, вышитом переливающимися серебряными нитями, у меня перехватило дыхание. В истории не останется моего имени, но останется этот момент. Потому что здесь, в храме Куросима, первый император-левантиец взял в жены кисианку с благословения ее народа.

Госпожа Сичи опустилась на колени у алтаря напротив Гидеона, и оба произнесли нечто похожее на молитву. Священник тоже бормотал молитвы, наполняя храм мелодичными песнопениями. В присутствии стольких левантийцев его уверенность не дрогнула, даже когда он повязывал белый пояс на талию госпожи Сичи. Узел был более замысловатым, чем обычно носят кисианцы, но священник завязал его умелой рукой, глядя в небеса.

Когда наконец Гидеон поднялся от алтаря, кисианцы одобрительно поприветствовали его, как своего. Он женился на одной из них, скрепил клятвы верности, и все же с мрачным видом отозвал меня в сторонку, когда мы начали готовиться к спуску.

– Когда вернемся к лошадям, отправь кого-нибудь в Мейлян с посланием к Сетту, – сказал Гидеон.

– Кого-нибудь из моих Клинков?

– Да, это не может подождать до нашего возвращения в Когахейру. Церемония завершится только через семь дней, но… – Его ноздри раздулись, когда он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Мне нужен Сетт, и побыстрее. Боюсь, время на исходе.

– Семь дней? – Обнаженный Ясс лежал на моей циновке для сна. – Семь дней? Хочешь сказать, после того как мы забрались по этим проклятым лестницам, вернулись обратно и устроили для богов пир, ему придется ждать еще семь дней, прежде чем жениться?

– Видимо, так. Они выжидают семь дней, чтобы получить благословение богов, и лишь тогда ему позволят развязать узел и уложить ее в постель. Тогда они будут считаться женатыми.

Он покачал головой, царапнув подушку короткой щетиной на голове.

– До чего же странные эти кисианцы. – Ясс рассеянно похлопывал по моей голой руке, но его лицо стало серьезным. – Значит, у того, кто не хочет, чтобы они довели дело до конца, есть в запасе семь дней для убийства одного из них. Кто в карауле?

– Все Клинки до единого, которые не пошли с нами.

Когда Гидеон так поспешно затребовал своего брата, мне пришло в голову то же самое, и, как бы ни старалась, я не сумела избавиться от страха.

Ясс вздохнул.

– Семь дней будут долгими. Сегодняшний день включается?

– Не знаю. Спрошу утром у Нуру.

Он по-прежнему поглаживал мою руку, своим теплом облегчая ноющую боль во всем теле. После утомительного дня не то вино, не то его постоянное присутствие привели нас сюда, и я не собиралась больше никуда двигаться, как, похоже, и он. Он сидел рядом со мной во время пира, и после серии молчаливых взглядов мы оба поняли, чем все закончится, и он подтвердил свои намерения, спросив, на какой стадии своего цикла я сейчас нахожусь. «Вот как я понял, каким был ослом в тот первый раз с тобой, – сказал он тогда. – Я отбросил многолетнее уважение, даже не задумавшись. Гурт должен меня стыдиться».

Кто-то постучал в дверь, и пальцы Ясса замерли.

– Кто там? – спросила я, приняв позу стрелы, готовой вылететь из изгиба его руки.

– Матсимелар, – раздался спокойный голос переводчика, приглушенный дверью. – Я принес то, что ты просила.

Я аж подпрыгнула, соскочив с циновки, и тут же схватила одежду.

– Погоди немного, – сказала я, засовывая ноги в потрепанные штаны и трясущимися руками завязывая пояс.

Смутный силуэт по ту сторону двери раздраженно хмыкнул, а Ясс тихо прошептал:

– Мне спрятаться?

Я покачала головой, натянула рубаху и шагнула к двери, старая тростниковая циновка впилась в ступни тысячью острых иголок. Дверь легко скользнула в сторону, я выглянула, убедилась, что Матсимелар один, пригласила его внутрь и закрыла дверь.

Низко висящий фонарь высвечивал пустую комнату, и седельному мальчишке не на что было смотреть, кроме как на Ясса, который лежал, подперев голову локтем. Молодые люди кивками поприветствовали друг друга, и Матсимелар, встряхнув длинными прядями, выбившимися из хвоста, вытащил из-под рубахи книгу. Это был потрепанный томик, на котором держала руку Ливи, когда мы разговаривали, но седельный мальчишка не сразу отдал его мне.

– И что будешь с ней делать? – спросил он, открыв книгу в ладони. – Она на чилтейском, – добавил он и облизал палец, чтобы пролистать несколько страниц. – Даже я понимаю только половину. А то и меньше. Они предпочитали учить нас устному языку, а не письменному, да и то самым простым словам. А книга написана… так поэтично. Вот тут, например, что-то про дверь на берегу, и если войти в нее, то выйдешь в пустыне. Как будто кто-то записал свои сны, а теперь люди им поклоняются.