– Кисианцы? А какая разница, что подумают о нас враги?

Гидеон поднял руки.

– Просто остановись. Не нужно больше вопросов, Рах. Мы здесь закончили. Делай, как приказано, или я назначу капитаном Вторых Клинков кого-нибудь, кто умеет повиноваться.

Он ушел не оглядываясь.

Мы оставили души кисианцев запертыми в телах, валявшихся на дороге. Это противоречило всем нашим канонам, но никто не посмел ослушаться приказа Гидеона. Непослушание в первую очередь и довело нас до изгнания, а куда изгнать уже изгнанных?

Этот выбор терзал меня, пока мы скакали к Тяну – медленно, чтобы не отстали телеги с ранеными. Засада удалась, и чилтейцы ликовали. Многие левантийцы тоже, они наслаждались скачкой в закатных лучах, будто возвращались к своему гурту с удачной охоты. Я не мог радоваться ни скачке, ни виду, ни даже компании Дишивы. Я думал лишь о тысячах мертвецов с пойманными в ловушку душами. Я старался убедить себя, что они враги, но сам в это не верил. Пытался сказать, что их души не имеют ценности, но это была неправда. Говорил, что они отличаются от нас, но это было не так.

– Забудь об этом, Рах, – сказала Дишива. – Забудь. Мы больше не дома.

– Но мы все равно левантийцы.

– Что бы это ни значило здесь. Смотри, они поставили лагерь.

Не думал, что когда-нибудь обрадуюсь чилтейцам, но я устал и проголодался, а Дзиньзо требовался отдых, так что при виде лагеря у дороги я почти почувствовал себя дома. Но возле Гидеона происходило какое-то собрание военачальников, даже коммандер Брутус покинул авангард нашей триумфальной процессии, чтобы ехать рядом с ним.

Впереди поднимался дым. Что-то горело, а солдаты собрались на склоне холма.

– Это тот город, на который мы должны были напасть? – спросил я, когда мы замедлили ход.

Дишива вытянула шею.

– Похоже, они начали без нас. Вот и хорошо, тем меньше забот у нас будет утром.

Впереди Гидеон указывал на город, а потом на нас, и у меня внутри все опустилось.

– Ничего хорошего, я думаю. Он едет к нам.

Гидеон развернулся, чтобы проскакать обратно вдоль колонны.

– Ворота Тяна вот-вот падут, – крикнул он в меркнущем вечернем свете, и сотни левантийцев остановили уставших коней, чтобы послушать его. – Битва может закончиться уже сегодня. Город будет взят. Я прошу вас сразиться последний раз, прежде чем вы отдохнете.

– К чему спешка? – спросила Дишива, и я был рад, что она задала этот вопрос вместо меня. – Вряд ли к ним придет подкрепление.

Нехорошо смеяться над запертыми в своей старой шкуре мертвецами, лежащими на дороге.

Гидеон остановился и смерил ее свирепым взглядом.

– Ты что же, ложишься спать во время охоты и даешь дичи сбежать, капитан Дишива?

– Нет, но…

Не удостоив ее ответом, он пришпорил коня и поехал дальше, продолжая кричать о взятии Тяна.

– Проклятье, – вздохнула Дишива, проверяя свое оружие. – То, что нужно после целого дня скачки и сражений – еще немного скачки и сражений.

– Вы готовы? – выкрикнул Гидеон через несколько минут, вернувшись в начало колонны. – Никого не щадить. Таков приказ. Ни единого человека.

– Никого? – спросил я, но он не ответил, просто поехал дальше рядом с коммандером Брутусом.

Тем самым человеком, который с издевательским смехом велел отрубить Оруну голову. Брутус что-то сказал, Гидеон рассмеялся. А я крепче сжал поводья Дзиньзо.

– Мы скачем туда прямо сейчас, капитан? – спросил Джута, подъехав поближе.

– Похоже на то.

Мальчишка стал трясущимися от усталости руками завязывать волосы, которые он распустил на время поездки.

– Дай мне.

Я протянул руку, когда он едва не уронил кожаный ремешок, не в силах держать руки поднятыми так долго.

Джута благодарно отдал мне ремешок и подъехал как можно ближе, повернул голову и отклонился назад. Вскоре хвост был завязан, и, хлопнув его по плечу в знак того, что я закончил, я прошептал:

– Держись позади. Пусть впереди будут те, кто дольше отдыхал. Нет смысла так изнурять себя.

– А ты, капитан?

– Капитан должен всегда ехать впереди.

– Тогда я поеду с тобой.

Я хотел объяснить, как глупо быть таким упрямым, но мои слова прервал боевой клич, и левантийцы устремились вперед.

– Вы все слышали, что нужно делать, – крикнула Дишива. – Давайте покажем этим Торинам! Больше пыли!

Неполный состав Третьи Клинки компенсировали громкостью, с криками и улюлюканьем они свернули с дороги и понеслись по равнине, как огромная волна, накатывающая на берег.

– В погоню! – крикнул я, неохотно добавив к всеобщему шуму свой боевой клич и пришпоривая Дзиньзо пятками.

Дишива исчезла в растущем облаке пыли. Через шквал копыт и хвостов было не пробраться, но Дзиньзо хорошо знал свой табун и скакал рядом. Когда в туче пыли, пронизанной криками, показались стены, он замедлил бег вместе с другими лошадьми.

Мимо пронеслась стрела, едва не задев мое ухо. Позади кто-то закричал, впереди упала лошадь, уронив своего седока в грязь. Засвистели новые стрелы, и пыль расцвела алым. Когда мы проходили через ворота к ожидавшим за ними солдатам, атака замедлилась, лошади перешли на шаг, но к моему появлению ряды врагов уже были сломлены. Без подкрепления им не стоило и надеяться устоять перед нами, мы прорвались вперед. Солдаты бежали. Летели стрелы. Клинок оцарапал руку Дишивы, и она повернулась, уносясь по дуге в пыль и хаос. Убегавший от копыт Дзиньзо человек в алом метнулся в сторону, когда я наклонился с мечом в руке. Дзиньзо проскакал по чьему-то телу, валявшемуся среди моря упавших флажков и смятых бумажных фонариков.

Вокруг меня вихрем кружили левантийцы, рубя метавшихся по площади солдат, прежде чем отправиться дальше по темным улицам. Закричала женщина, крик перешел в умоляющий визг и внезапно оборвался. Я обернулся на звук, сердце в панике билось в унисон частому стуку копыт Дзиньзо по мостовой.

«Никого не щадить, – сказал Гидеон. – Никого».

Солдат, за которым я гнался, лежал мертвым, исполосованный десятком кривых клинков. Его кожа стала красной, под стать плащу. Снова вопли. Выкрики. Лошади повсюду. На камышовой крыше ближайшей рыночной палатки заревело пламя, и радостные крики приветствовали поднимающийся дым.

Из-под другого прилавка выскочили дети и заметались между лошадьми. Гидеон сказал не щадить никого. Таков был приказ. Но это были дети, перепуганные дети. Старшая девочка держала за руку малыша, спотыкавшегося на истертых камнях, на его щеках пролегли грязные полосы от слез. Когда дети подбежали ближе, достаточно близко, чтобы я мог наклониться и скосить их всех, как колосья пшеницы, одним мощным ударом, девочка посмотрела на меня.

Обнаженный клинок должен напиться крови, или его надлежит отбросить. Таков наш закон, а передо мной были легкие жертвы.

Я позволил потертой кожаной рукояти скользнуть меж пальцев. Сталь ударилась о камни, и я слышал, как она подпрыгивает и снова ударяется, даже сквозь топот приближающейся кавалерии чилтейцев и рев пламени.

Прежде чем убежать, уводя за собой остальных к узкой боковой улочке, старшая девочка посмотрела на мой меч, а потом на меня серьезным и благодарным взглядом. На площади появились первые чилтейцы, копыта грохотали, как тысяча хвостов гремучей змеи. Пролетела стрела. Всаднику пришлось придержать коня, чтобы выпустить ее, но выстрел был мощным и умелым, стрела вошла малышу прямо в затылок.

– Нет! – В мгновение ока я слетел с Дзиньзо, приземлившись на окровавленную грудь мертвеца, но было уже слишком поздно.

Всегда слишком поздно. Просвистела еще одна стрела, за ней еще и еще, пущенные с других луков. Чилтейцы обнажили мечи и пустили коней галопом, оставив на камнях тела. Маленькие изломанные тела, безжизненно лежавшие лицами вниз.

Я стоял, положив руку на вздымающийся бок Дзиньзо, не в силах пошевелиться. Вокруг меня в вечернее небо поднимались столбы черного дыма, будто огромные стволы деревьев, поддерживающих облака. Чилтейские солдаты вышибли окна лавки и заулюлюкали, когда из дверей выскочил человек и попытался удрать вниз по лестнице. Брошенный топор попал ему в спину, и он с воем упал меж развороченных остатков двух прилавков. Солдаты хохотали, глядя, как человек пытается утащить свое переломанное тело к какому-то несуществующему безопасному месту.