За лабиринтом крепостных стен раскинулся город Кой. Где-то там садилось вечернее солнце, и в удлиняющихся тенях под облаком страха сновали люди. Чилтейцы уже приближались. Они шли сюда. И если я не сбегу, то застряну в городе, осажденном моим народом.

Безмолвная служанка принесла мне еду, чай, чистую одежду и воду, вошла и удалилась, кивнув стоящему у двери гвардейцу. Я поела. Пригубила мерзкий чай. Вымылась, переоделась и прилегла на циновку. Не так уж плохо для тюремной камеры, но, несмотря на относительный комфорт, я не собиралась здесь оставаться.

На замок спустилась ночь, и, лежа в темноте, я вслушивалась в шумы за окном – ржание коней, шаги и крики солдат, вой ветра, несущего прохладу в душную летнюю ночь. Внутри замка было тихо, но временами раздавались шаги – то мягкая поступь слуг, то резкое клацанье деревянных сандалий в сопровождении шепота. Шаги иногда замедлялись у моей двери, охранник ворчал, и они двигались снова.

И над всем этим звенел Ее неумолчный крик.

Я поднялась со своей лежанки. Сквозь дверь-ширму, которые так нравятся кисианцам, просачивался тусклый свет, отбрасывая на дверные панели силуэт охранника. Не просто чью-то далекую тень, а четкий контур стоящего прямо перед бумажной дверью.

Тень переступила с ноги на ногу. Я осторожно, медленными шагами подкралась ближе, стараясь, чтобы под ногой не скрипнул тростник. Гвардеец снова перенес вес на другую ногу, поправил рукоять меча. Потом почесался.

Я замерла. Мой нос был всего в паре дюймов от туго натянутой бумаги. Не слышно ни голосов, ни шагов. Ни звука, кроме скрежета его ногтей по грубой ткани штанов.

Я кашлянула. Силуэт развернулся, и я врезала ему кулаком в живот. Натянутая бумага затрещала. Охнув, гвардеец вытащил клинок и пронзил бы меня, если бы я не пнула его ногой с такой силой, что он пошатнулся и плюхнулся на четвереньки. Он поднял голову, я ухватила ее и повернула, шея хрустнула, как бумага в двери.

Втащив его в комнату, я с таким же щелчком захлопнула дверь и двинулась по темным коридорам замка. Они были узкие, с почерневшими и закопченными сводами, но я шла к Ней, на идущий сквозь стены зов. Следуя за ее криком, я спускалась с деревянных нижних уровней замка в каменные подвалы, куда не проникал свет. Ее страдания становились все громче и отчаяннее по мере моего приближения, пока крики не заглушили все, оставив в холодных каменных залах только нас двоих.

Я нашла Ее в узкой и длинной комнатке, освещенной висячими фонарями. Тело Джонуса лежало на каменной плите, а другие плиты тоже были заняты телами, и у каждого между ног стояла деревянная бадья. У стены разместился верстак. Кроме обычных инструментов, которые могут потребоваться при работе с трупами, на нем лежала стопка листков с записями кисийской вязью. Остальное напоминало рассыпанное содержимое сумки лекаря.

Я протиснулась внутрь, с отвращением ощущая холод и тишину этого места. Шевельнулась чья-то тень, шаркнул шаг. Хлопнула по каменному каркасу деревянная дверь, и из тени выступила императрица Хана в окружении клинков. Их держали гвардейцы, но это уже не имело значения.

– Ты удрала из-под стражи, прошла незамеченной и каким-то образом сумела вытянуть из моих людей сведения о том, где этот слуга, – сказала она. – И все это, не поднимая тревоги. Неплохо.

Я могла бы прояснить для нее кое-что, но предпочла промолчать. Когда я не ответила, императрица, все еще укутанная потоком черного шелка, продолжила:

– Скольких ты убила?

– Одного, – ответила я. – Не понравилось, как он пел.

– У тебя был спрятан нож и его не нашли мои люди?

Глядя на ее охрану, я облизнула губы.

– Нет, – сказала я, ощущая тяжесть ножа, оставшегося в сапоге. – Я сломала ему шею.

– Ого, – сказала она. – Этому меня никогда не учили.

– Отчаяние – хороший учитель.

Как и Иктус, и Алловиан. Священным стражам богадельни не дозволялось защищать меня от других детей или священников, но они были хорошими учителями.

Императрица кивнула своей охране.

– Можете опустить оружие. Двери заперты, госпоже Мариус нет смысла убивать меня здесь.

Императорские гвардейцы подчинились, но не выглядели особо довольными тем, что заперты в этом мрачном подвале в компании мертвецов.

– Вы знаете мое имя, – сказала я.

– Я знаю многое. – Она направилась к плите с телом Джонуса. – Впрочем, мне неизвестно одно: почему его тело мертво, но по-прежнему продолжает цепляться за этот мир.

Вслед за ней я подошла ближе к телу, и Ее зов перешел в отчаянный крик. Джонус был обнажен до пояса, и, хотя прошло много дней, он выглядел лучше, чем я ожидала. Кожа посерела, тело осунулось и обмякло, но еще не сочилось. А открытые глаза трупа не мигая глядели в каменный потолок.

– Его исследовали лучшие умы Коя, – сказала императрица. – Все они говорят, что он мертв. Много ран от стрел. – Она указала на одну глубокую, на щеке. – Они ясно указывают, что он мертв. Он не дышит. Его сердце не бьется. Он должен разлагаться. Но стоит только закрыть ему глаза, как они опять открываются. Как живые.

Я видела много трупов, убила много людей, но не было ничего ужаснее этого тела, захваченного между жизнью и смертью. Я коснулась холодной кожи, и жар, как внезапный укус змеи, пронзил запястье и ударил в висок. Тело Джонуса обмякло. А Она завопила в моей голове. Замелькали воспоминания. Боль умирающего, коченеющего тела, раны от стрел и разрезов, сделанных лекарями, чтобы выпустить злой дух. Темнота и страх. Ее, расслабленную, тащили на эшафот, выставляли напоказ как трофей, и Она оказалась в ловушке, из которой нет выхода.

Я отшатнулась и отвернулась – как раз вовремя, меня вырвало на пол, а не на ноги императрицы.

– Что ты сделала? – спросила она. – У него закрылись глаза.

Императрица Хана стояла передо мной, но зрение затуманилось, и меня снова вырвало так, что камни забрызгало остатками ужина.

– Я не знаю, – с трудом выговорила я, утирая рот рукавом. – Я его только коснулась. Не знаю.

«Уведи меня отсюда».

Сначала это была мольба, слабая и жалостная. Но, пока императрица Хана осматривала тело, мольба превратилась в крик. «Забери меня отсюда! Я хочу уйти из этого замка, от этого тела, от тебя, от всех и всего! Сейчас же!»

Ее крик заглушал мои мысли.

– А ты нечто большее, чем казалось, – сказала императрица Хана, снова останавливаясь передо мной. – Протяни левую руку.

Я безмолвно подчинилась, и не думая отказываться. Императрица Хана схватила мою руку, повернула ладонью вверх, но поморщилась и отпустила.

– У тебя есть родимые пятна?

– Нет.

– Ничего? Никаких необычных отметин?

– Нет.

Она покачала головой.

– Не может быть. Я, наверное, что-то упустила.

«Возьми его голову».

– Что? – спросила я. Вслух.

«Забирай проклятую голову, тащи Знахарю, и пускай он вырежет меня из тебя. Видит Бог, я больше здесь не останусь».

Императрица Хана покачала головой.

– Твое прикосновение. Ты что-то сделала. Потому-то тебе и нужна была его голова?

«Забери, и все!»

– Я… нет-нет, голова нужна мне, чтобы выполнить контракт. Доказать, что этот человек мертв. Это все, что я знаю. Прошу, позвольте мне ее взять. Отпустите меня. Ведь у вас теперь есть Лео, а какую ценность я еще могу для вас представлять?

– Хороший убийца неоценим.

– Только не запертый в осажденном городе.

– Да. Но можешь не сомневаться, никого из нас не постигнет такая судьба.

Комната продолжала кружиться, а Она выкрикивала проклятья, заглушая все мои мысли.

– Что?

– Я тебя ждала здесь не ради приятной беседы, – сказала императрица Хана. – Хотела видеть, насколько ты хороша. Ты прошла испытание. Теперь у меня есть для тебя другая работа, и, когда ты ее выполнишь, можешь вернуться за головой.

«Соглашайся, чтобы мы могли забрать голову и уйти».

– Хорошо, хорошо. Все, что скажете.