Отвесные, неприступные стены, нависшие, как утесы, над меньшими постройками Маревых Подворий, напоминали Бастону старый квартал Алхимиков. Потребовалось Помойное Чудо, мученичество и чудесное перерождение Шпата, чтобы разрушить прежнюю алхимическую цитадель. Чтобы пробить укрепления «Манделя и Компании», понадобится нечто столь же божественное.

Вир казался не менее обескураженным. Высмотрев пушечные гнезда и эфирные чаны на верхних ярусах, он покачал головой:

– Перед такой твердыней отступит даже Прадедушка.

– А мы должны справиться. – Стоя в тени входа в подземку, Бастон пробежался по крепости цепким взглядом, старательно подмечая подробности.

Напротив спуска к поездам стоял памятник какому-то покойному гильдмастеру с чашей алхимиков в руках. Бастон дотянулся и подкинул в чашу кусочек мрамора.

– Идем, – сказал он.

Вир расправил плечи. Приладил к лицу холодную усмешку, придававшую ему схожесть с Раском. С гордо поднятой головой он зашагал по улице, сторонясь повозок. Гулко стукнул в дверь. Вплотную стена казалась еще выше, нависая, точно кракенова волна из черного камня. Над дверью была вырезана ниша, и в ней укрепили стеклянный бачок с зеленой жидкостью – и огромным глазным яблоком, с Бастонов кулак. Живая тварь уставилась на Бастона сверху вниз и, казалось, взывала к нему с мольбой.

– «Мандель и Компания» ведут поставки по всему миру. – Вир посмотрел вверх, подставляя лицо под глаз. – Им не нужно объяснять масштаб возможностей Гхирданы.

Дверь открылась. Лакей пригласил их войти:

– Господин Мандель примет незамедлительно.

Их пропустили за внешние стены крепости, но вместо центрального дворика лакей направил их в другую дверь и повел по длинному коридору в коврах. Портреты на стенах повествовали о славных свершениях алхимической гильдии, увековечивая ученых мужей и жен. На их бледные лица падал свет стеклянных сосудов и горящих горнил. Некоторые из лиц Бастон распознал – рыжеволосая дама со свечой, должно быть, Роша, сгинувшая в Кризис прошлая гильдмистресса. Смутно помнились и некоторые политики – памятные в основном тем, что брали взятки у прежнего Братства. Групповой портрет изображал основание гильдии под угрюмым взором церковника из Хранителей.

Другие картины показывали плоды их трудов – как горят городские руины, как алхиморужие стирает в пыль целые армии, как в чанах нарождается новая жизнь. Вот сальник, и никакого таланта художника не хватило бы придать восковому страшиле достойный вид. Сальник в форме стражника стоял на рисунке под виселицей, выставляя тело Иджа напоказ, как трофей.

В конце коридора необъятный холст преподносил зрителю последние минуты вторжения. Богиня войны Пеш, расставив ноги над разгромленным городом, рвала когтями в прах церкви и башни. Здесь не было и следа скороспелого союза между городским дозором, святыми Хранителей и солдатами Хайта – всеми теми, кто давал захватчикам отпор. Никаких признаков и драконов, чья грозная мощь позволила скрепить перемирие. Вторжению противостояло одно – божья бомба в небесах, нарисованная как чистый, обжигающий свет. Сама великанша Пеш казалась не вполне материальной по сравнению с бомбой алхимиков.

Бастон подметил, что рама огромного полотна была украшена серебряным листом и сапфирами. Целое состояние вбухали в эту экстравагантную причуду, которую увидит лишь горстка избранных, тогда как в тени этих мрачных стен голодают люди. На картине гигантские ступни Пеш попирали знакомые улицы Мойки. Бастон провел по картине рукой. И спрятал в раме второй мелкий камешек.

За другими двойными дверями, куда провел их слуга, располагались покои Манделя. Длинное помещение – в нем поместилось бы все здание Крэддока, причем дважды, – освещенное золотистыми панелями, что бросали узорчатые огоньки на гладкие плитки полов. Мраморные стены восходили текучими формами к своду высокого потолка, придавая залу ощущение изменчивого движения, будто камень без предупреждения мог преобразиться в летучую ткань. На табурете у кафедры сидел темнокожий писец, царапал заметки в большой канцелярской книге, но непостоянный свет мешал разглядеть его лицо. Бастон даже задумался, настоящий ли он человек или некое порождение чанов. Только морщинистые руки виднелись отчетливо – беспрестанно двигались по странице, записывая вообще все.

В этом зале нигде не было постоянства, ничего твердого, исключая большой черный алтарь – письменный стол Манделя на дальнем конце.

Сам Мандель был похож на судью – длинные белые волосы касались воротника темного костюма. Золотой талисман на груди, алхимический глаз в чаше, был его единственным украшением. Руки в перчатках он выставил перед собой, смыкая кончики пальцев.

Все это постановка, догадывался Бастон. Чтобы посетители чувствовали себя ничтожными. Сам он держал голову прямо, вопреки подавляющему взору Манделя. «Братство все равно до тебя доберется, – молча пообещал Бастон, – мы все помним и без картин». Тем не менее его поступь замедлилась, и пришлось бороться с желанием опустить голову. Не поддавшись, он сел в одно из двух низких кресел перед массивным столом.

И тихонько вынув из кармана третий камешек, подсунул его под обивку кресла.

Вир обнажил и поднял свой кинжал.

– Я представляю здесь моего двоюродного брата, а также нашего прадеда – Тэраса Красного. Я говорю от имени Гхирданы.

– Тогда говорите, – зычно прогремел голос Манделя.

– Мы предлагаем простые условия. Моя семья накопила большой запас илиастра. Мы просим вас впредь приобретать весь илиастр исключительно у нас, взамен текущих источников.

– Уже имеющиеся условия меня вполне устраивают. Я не заинтересован в договоренностях с вами. Доброго вам дня.

– Ага, – сказал Вир, – но ведь наши расценки куда дешевле. На этом соглашении вы неслыханно обогатитесь.

– Ваши поставки идут с Ильбарина. – Писец сделал запись. – Этот остров находится намного дальше моих текущих источников илиастра. Ваши расценки не могут быть дешевле – разве что дракон намеренно покрывает разницу в своих целях. Я не намерен отдавать контроль над илиастром гильдии в руки Гхирданы.

– Ваши… – Голос Вира сорвался. Он сглотнул и начал снова: – Многие из ваших конкурентов уже приняли условия дракона, и было бы мудро последовать их примеру. Лучше быть другом дракона, а не врагом!

– Птенчик угрожает нам, Тим, – захохотал Мандель, и секретарь начертал очередную запись. – Птенец спутал нас с чумазыми скупщиками мусора. Из уважения к дракону – а не к тебе и уж тем более не к твоему брату, которому не достало храбрости явиться самому, – скажу вот что: гильдия алхимиков не считает выгодной бесполезную ссору с Гхирданой, но вымогательства и нападок мы не потерпим. А теперь уходи, птенчик, и я забуду твои неразумные речи.

Не зная, что на это ответить, Вир раззявил рот, как рыба на крючке. Настал выход Бастона. Пора оскалиться, побыть свирепым громилой, чтобы Вир по контрасту смотрелся рассудительным и дипломатичным. Он испустил рык, переходящий в рев, подался вперед всем телом, словно собрался броситься через стол и стиснуть Манделю глотку.

– Слушай, жирный козел, коли вдруг не заметил: гильдии больше не хозяева этому городу. Ты не самая большая шишка. Ты в жопе и небось сам это понял! – От такого запугивания даже секретарь отложил перо и вывернул ладонь в странном жесте.

Бастон не ослаблял напор, капельки слюны пятнали безупречно чистый стол. Он ждал, что Вир хоть что-нибудь скажет, осадит его, положив руку на плечо, но тот так и сидел, выпучив глаза. Слова Бастона вылетали и взрывались, как штурмовые снаряды. Он встал и грохнул кулаком по столу:

– Ты упустил из кармана парламент. Твои барыжники в том году проиграли, и у тебя нет денег на новые голоса, чтобы прикрыть свой позор. Нынче на Священном холме король, и каждая собака на улице знает, что он не за тебя, а за нас. Хранители вернули силу, и они тоже вас ненавидят, ведь на Мойке сейчас куролесят чужие боги. А у вас восковых болванов и то нету. Вас ненавидит весь город! Погоди, улица восстанет – и мы тебя кончим!