Будто никогда ее здесь и не было.

Эладора вздохнула. Глаза защипало от слез, но она их решительно вытерла. Не до рыданий. Времени нет. Надо спускаться к причалу, искать лодку до Чуткого.

Сознавая, что лодка долго не будет ждать, она поспешила обратно в лабиринт переходов под Мысом Королевы. Рамигос уходит в архив, в закут разума, где уже содержались Онгент и Мирен – очередным глупым разочарованием. Не занести ли в тот же раздел и Келкина? Она выполнила их уговор: добыла ему Новый город, если опросы не врут. Убедила его не вступать ни в какой отживший союз с Хранителями. Но, несмотря на все это, они друг друга не понимали. Кого он видит, глядя на нее – мать? Деда? Он отмахнулся, когда она заклинала, что Теревант Эревешич невиновен. Позволить церкви отдать его Хайту равносильно убийству.

В этих туннелях совсем нет воздуха и горячее, чем на Фестивальном поле. Эфирные фонари мигали вследствие утечки волшебства где-то в другой части крепости.

«Я не туда повернула», – дошло до нее. Здесь уже должны были начинаться ступени к причалам. Сюда уже доносился бы запах моря: гнилые водоросли, машинное масло и вонь городских отходов, она же чуяла только стерильный привкус химического очистителя. Это отделение базы опустело, спросить направление не у кого. Сердце подпрыгнуло – если лодка уйдет без нее, то Кари и Алик застрянут на Чутком. Их некому спасти, а она заблудилась в подвале Мыса Королевы.

Обратно. Надо найти правильный поворот. На мгновение, заходя за угол, она уловила удалявшийся от нее какой-то косматый силуэт. Оборванец в лохмотьях, с фонарем – а потом он пропал. Испарения сделали свое дело. Мерещится всякое… Здесь, внизу, химический запах резче, им веяло от той двери спереди по коридору, и оттуда же по-кхебешски матерился знакомый голос.

– Доктор Рамигос? – Она толкнула дверь. Это морг. У стены штабель пустых гробов плотной закупорки – в такие кладут жертв алхимических катастроф. На каталке лежит труп под серой, поеденной молью простынью. Подле него Рамигос как уборщица на четвереньках отскребает пол тряпкой с химсредством.

Она подняла суровый взгляд на вошедшую и тут же расплылась в улыбке, увидав Эладору.

– Родная моя! Боялась, не повидаюсь с тобой перед отъездом.

– Что вы делаете?

– Пролила немного, пока вещи укладывала. – Рамигос встала, аккуратно повесила тряпку на край, другим куском ткани вытерла руки.

– Вы не сказали мне, что уезжаете.

– Моя работа завершена, и я нужна дома, в Кхебеше.

– К-келкину по-прежнему не обойтись без ваших советов.

– Я окончила дела, – словно защищаясь, отрубила Рамигос. Эладора поняла, что та часто приводила этот довод в последнее время. – Я сделала все, что могла. Но, Эладора, перед нами не Кризис. Вам всем пора прекращать относиться к тому, что происходит, как к разовому событию, пора перестать думать, будто город сможет вернуться к прежней жизни. Будто буря пройдет, а потом море опять успокоится. Мир стал другим. Все боги посходили с ума. – Она вздохнула. – Не в моих силах вывести город невредимым из шторма. Я дала Келкину шанс выстоять в драке – большего дать не могу.

– И на этом конец? Вы удираете тишком, как вор?

Вид у Рамигос был совершенно убитый.

– Эладора, беда у порога. Я продержалась столько, сколько могла, но не позволю Божьей войне меня здесь настигнуть. – Она помедлила, потом протянула руку. – Не оставайся и ты. Поедем со мной. Уплывем в Кхебеш. Тебе там понравится – рядом с нашими школами твой университет от стыда покраснеет.

– Нет. Не могу.

– Эл… они уже близко. Гляди. – Рамигос перешла к другому столику, где лежала набитая сумка. Она вытащила медальон с божьими талисманами и поднесла к Эладоре. Пока цепочка разматывалась, божества звенели и клацали. Некоторые изображения вроде бы двигались и меняли позы, покачиваясь на цепочке. Лапки Ткача Судеб сокращались. Ревела Царица Львов. Святой Шторм бряцал оружием. Нищий Праведник поднимал фонарь истины. А Матерь Цветов сложила руки, словно укачивала свои больные ладони. – Ты же сама их чувствуешь, скажи? На город надвигаются боги. Твоя сестра не без причины бежала из Гвердона – ей надо было держаться отсюда подальше. Нет ничего ужаснее благосклонности богов. Поедем в Кхебеш.

Эладора потеребила дырку на простыне.

– Я должна плыть на Чуткий, – сказала она. – Карильон арестована и доставлена туда. И Алик…

– А это кто? – спросила Рамигос, укладывая обратно медальон.

– Он… – Мелкие дырки напоминали ей точечки ожогов на щеках Карильон, отметины после первого соприкосновения с Черными Железными Богами. Будто искорки прожгли простыню.

– Не трогай, – прикрикнула Рамигос. – Тело заражено. Иссушающей пылью.

Под простыней было что-то еще. Не только тело.

– Но он погиб от огня, – сказала Эладора и сама не знала, откуда к ней пришли эти слова.

Ее рука дернулась, и простыня упала на пол. В ответ на нее уставился изувеченный труп Эдорика Ванта. Когда она видела труп в прошлый раз, останки не были так покорежены. Ужасный ожог на голове она помнила. Зияющий разрез на глотке тоже. Складки и вмятины на груди – простреленной, пробитой ножом и обгорелой. Эти раны ей знакомы по улице Семи раковин, где она прежде глядела на тело. Но теперь загнившая кожа покрылась язвочками и облезла от мертвопыли, обнажая ломкие кости. Появились шрамы и швы в тех местах, где некромант добирался до вживителей. Свежие порезы на руках – там застряли осколки стекла. Из пробитого бока торчало сломанное ребро.

Основной ущерб от пыли приняли на себя его предплечья; с них отшелушилась вся плоть, и одна кисть полностью отвалилась – пыль сделала кости рук крошащимися, как мел. Другая рука обуглена неким волшебным разрядом – мясо обесцветилось и отсвечивает радугой. Тело несчастного будто бы приняло на себя все мучения, какие только сумел измыслить ему этот город.

Поверх трупа, зажатый в его побитой заклятьем руке, лежал меч Эревешичей. Она узнала его по знаку на эфесе. Такой же знак был у Тереванта на мундире, у Ольтика – на дверях.

– Это вы его взяли. – Эладора в ужасе вытаращилась на наставницу. Новое предательство. Ее опять выставили полной дурой. Как Онгент. Как Мирен. Как боги. Память, что не ее, выплеснулась в разум – в руках пылающий меч, лицо Ванта исчезает во вспышке праведного огня. Его убила мать. – ЭТО ВЫ ЕГО ВЗЯЛИ, – повторила она, и голос ее запел громовыми хорами. На минуту покойницкую затопил свет лучезарного лица Эладоры.

Рамигос воздела руки, ворожа охранное заклятье.

– Я надеялась, если за мной придут, то это будет твоя мать, а не ты, – вздохнула Рамигос. – Или ты перешла к их богам по наследству?

– По доброй воле – ни за что, – твердо ответила Эладора, скорее самой себе, чем Рамигос. – Синтер – он навлек их на меня. Подставил под удар материной святости. – Она глубоко вдохнула, прочищая сознание. Прочитала про себя чародейское взывание. Давление Хранимых Богов спало. «Последнее эхо от матери», – надеялась она.

– Ты стала уязвимой и восприимчивой после обряда, проведенного твоим дедом, – проговорила Рамигос, интерес в ее голосе боролся с настороженностью. Она все еще готова к броску заклинания. – Я могу попробовать по-другому…

Эладора махнула рукой.

– Уже не важно. Почему меч Эревешичей здесь? Куда вы его денете?

Рамигос немного расслабилась, опустила руку, отменяя заклинание.

– Отвезу домой, как я и сказала. В Кхебеш. А почему… это более сложный вопрос. – Она взяла тяжелый журнал, долистала до нужной страницы – вернее, до отсутствующей страницы. Вырван целый лист записей. В такие журналы заносят случаи колдовства, чудес, божественного вмешательства, возмущений эфира.

– Из-за божьей бомбы.

– Молодец, – сказала Рамигос. – Когда бомба взорвалась, я была в Лириксе, по делам повелителей Кхебеша. К тому времени, как я добралась до Гвердона, Кризис уже завершился. Шпат разрушил половину гильдии алхимиков, включая лаборатории. Их гильдмистресса, Роша, погибла. Большинство записей по созданию этого оружия тоже пропало – а Карильон еще и выкачала силу из Черных Железных Богов, укрытых в нетронутых колоколах.