Эладора стоит под дождем, на мече в ее руках дымится кровь матери. Она закована в небесную сталь; вместо сердца пылает солнце, затапливает ее немеркнущим светом.

Из мрака появляются люди, вооруженные. Эладора узнает некоторых из них, лица из ее кошмара. Это те, кто нападал на нее в прошлый раз, на улице Семи Раковин. Они не говорят ни слова, но окружают ее, с оружием на изготовку, все же они опасаются подступать близко к святой. К ней.

Появляется еще один, одетый в церковную сутану. Жрец приволакивает с собой пленника, молодого парня, возраста цветочной девчушки. В другой руке священника длинноствольное ружье. «Снайпер, – делает вывод Эладора, – он подстрелил Тереванта». Жрец швыряет парня на землю и упирает тяжелое оружие ему в плечо. Эладора узнает и его – ее он тоже знает.

– Эладора Даттин! – кричит Синтер, и возглас срабатывает как заклинание. Боги покидают ее, не полностью, но этого хватает спустить ее на землю. Сломанная рукоять становится сломанной рукоятью. Ее одежда, как прежде, поношенные, запыленные платье с плащом, а не сияющие доспехи.

Синтер скалит щербатый рот.

– На охеренно тонком волоске все висело. Возблагодарим богов, что ставка окупилась сторицей. Вот это приз!

Он бросил взгляд на тело Сильвы.

– Пойми, эта кровь не на мне. Она на них. Это, черт подери, они наслали на нас заваруху. Боги. А я еще предупреждал твою мать со мною не связываться. Упертая баба. – Он пожал плечами. – Вылечи ее.

– Ч-ч-тт…

– Вы-ле-чи. – Его человек навел на Эладору пистолет. – Я видел, как врачевала долбаная Алина. Если смогла она, сможешь и ты. Остаточная благодать, так это называется?

– Я не умею.

– Она же твоя, сука, мать, – привел довод Синтер. – Попробуй. Пресвятая Милосердная Матерь, исцели пришедших к тебе за утешением, угу?

Эладора склонилась над телом матери. От пальцев исходил странный жар – и слова молитвы Милосердной Матери тут же впорхнули в сознание. Она произнесла их, и благодать потекла сквозь нее, теплая, медвяная. Раны Сильвы затянулись.

– Хорошего понемногу. – Синтер попытался отвести руку Эладоры, и ему едва хватило сил. Пришлось подналечь двумя руками, чтобы сдвинуть ее одну. – Не следует ей просыпаться и опять тут устраивать махач, согласна? Никому из нас этого не надо. Извини, пришлось поступить нехорошо, но какой у меня был выбор?

– В-в-вы и-использовали меня. – Эладора была заранее духовно уязвлена, открыта перед богами. Прежде она пропускала сквозь себя Хранимых. Синтер воспользовался этой связью, сыграл Эладорой, запутал ею богов. Выдайте ей меч самой Святой Алины, почаще приводите к матери – и вот с каждым днем у Эладоры все больше сходства с Сильвой. Достаточно, чтобы одурачить Хранимых Богов. «Охренеть, как они прекрасны, сердце мое замирает, – однажды сказала Алина, – и какие же они полудурки – так бы и врезала».

Неспособные разграничить Сильву и Эладору, боги поделили дар святости между ними – и Сильва ослабла достаточно, чтобы Синтер ее поверг.

– Ну да. Нельзя оставлять на свободе бешеную собаку. Нельзя позволять чокнутым бабам раздражать богов. Но, я клянусь тебе, ее пощадят, – заверил Синтер. Повысил голос: – Как там другие?

Подручные Синтера рассыпались по улице. Один возле Кари.

– Еще жива.

Другой у цветочной святой.

– Здесь тоже. Едва-едва.

– Так, эту тоже давай, – приказал Синтер. Они перенесли цветочную святую в ее перекореженной форме, положили рядом с бесчувственной Сильвой. Во второй раз Эладоре было труднее призывать силу, но она и с этим справилась. Цветочная дева охнула, задыхаясь, повернулась, и ее вырвало смесью крови, желчи и лепестков. В ужасе она уставилась на окруживших ее незнакомцев.

Синтер перетащил к ней парня, повалил возле девушки. Она потянулась было к нему, но сапог Синтера перегородил ей дорогу.

– Тупорылые сафидисты. Чутка повеет святостью, и вот они уже воображают себя избранными. – Он отвесил парню затрещину. – Значит, так, тупорыленький мой сафидистик. Отныне ты работаешь на меня! Не на нее! – Он махнул на неподвижное тело Сильвы. – На меня! На истинную Церковь. Ты понял?

Парень повертел головой. Неслышно прошептал кровавыми губами:

– Лжесвященник.

Синтер подал жест. Один из его людей провел кинжалом поперек горла парня. Опять кровь, алой, страшной струей. Эладора подалась вперед, пальцы ожгло целительными чарами, но убийца взялся за пистолет и поцокал языком. Она помнила его по улице Семи Раковин. «Тело Ванта подбросили люди Синтера», – заключила она. Ей хотелось поделиться открытием с Теревантом, но тот истекал кровью в нескольких футах от нее за стеной.

Синтер встал на колени возле девушки, сжал ей голову, заставляя смотреть, как умирает парень.

– Итак, родная, отныне ты служишь мне, усекла? Ты по-прежнему их святая, но работать будешь на меня. А ну, мразь, клянись небесной Матерью!

Она беспомощно кивнула. Эладора задумалась, заставят ли и ее приносить такую же клятву.

– Клянусь небесной Матерью, – произнесла цветочная святая, и Синтер ухмыльнулся выбитыми зубами.

– Милое дитя, – сказал он, целуя ее в лоб. – Помолись за меня. И за него помолись.

Эладора угрюмо сверлила жреца взглядом.

– Карильон я тоже должна вылечить. – Чувствовалось, как нить, соединяющая ее с хранимыми Богами, ускользает. Она бы могла побороться за эту связь и за силу, которую та влечет, но не забывала о безумии матери. Вот чем заканчивается этот путь.

– Вылечить Карильон? – эхом отозвался Синтер. – Не смей.

– Убить ее? – предложил стрелок.

Синтер поднялся, поглядел на горящие вдалеке башни.

– Последний раз, когда я попробовал, дело обошлось мне в два пальца, а она тогда еще не обрела полноценную святость. Нет, будем держать у себя живой, пока не поймем, как от нее безопасно избавиться. – Он громко обратился к своим людям. – Значит, так. Эту… – он ногой подтолкнул Кари, – на Чуткий. Посадить в глухую камеру, это важно. Для специальных заключенных. – Он покосился на цветочную святую: – Нашу новую сестру проводите в Обитель Святых, и пусть пребывает там. С надлежащими обрядами и подношениями. Покойного выбросьте в море, камней набейте, чтоб не всплыл. А мисс Даттин поедет обратно в свою келью, ладненько? – Он вынул пузырек, по виду как с ароматической солью, откупорил и посыпал на кроваво-измочаленную одежду Сильвы. Сильва дернулась, но не очнулась. То же самое он проделал с Карильон.

– В моего друга попала пуля. Он в доме, – сказала Эладора. – Прошу вас, пустите меня к нему.

Синтер выпрямился, покрутился по сторонам. Заглянул в дом и рассмеялся.

– Вот это да! Мы еще и беглеца нашли!

Еще двое Синтеровых подручных забежали в дом, забирать Тереванта.

– Что будем с ним делать, шеф? Отвезем обратно в посольство?

Синтер взвесил расклады.

– Не. Хрен этому дерьмовому Лемюэлю. Везите его во дворец, пусть Лиссада Эревешич с ним разбирается. Скажите, что это утешительный подарок.

– Меча Эревешичей с ним нет, – заметил один из подручных.

– Хватит уже с меня мечей, – сердито проговорил Синтер, пинком отшвыривая остатки меча Сильвы. – После них потом заметать задолбаешься.

Вынесли Тереванта. Он жив, но побелел, и его била дрожь. На землю сочилась кровь.

– Его тоже лечи, – распорядился Синтер.

Она послушалась. Что еще оставалось делать? Она могла попытаться призвать с небес райский доспех, вымолить благословение у Святого Шторма, но любая заминка – и ей конец, и она чувствовала себя опустевшей. Разбитой наголову. Она макнула пальцы в кровавую чашечку раны, ощутила твердую форму пули и сконцентрировалась. На этот раз сила текла значительно медленнее, неохотно, однако же действовала. От Эладоры устремился жар, и его плоть зашлась судорогой, противодействуя ей. Выталкивая обратно ее пальцы, пулю и все мелкие осколочки. Рана сомкнулась, осталось безобразное клеймо багрового шрама.

Она взяла предложенный Синтером платок, вытерла с руки океан крови. Почувствовала озноб и слабость.