Лемюэль сглотнул.

– Я засек их. Правильно вычислил, что происходит. И прошел мимо. Я прошел рядом с Дженни и даже не посмотрел на нее. И не оглянулся, когда сальники проводили захват. Не оглянулся, когда раздались ее крики. Я был для них просто случайным прохожим. Как будто она мне никто.

– Вы гордитесь тем, какая превосходная сволочь из вас получилась.

– Сам я из Мойки. Там, где я вырос, гордость – непозволительная роскошь. – Лемюэль, будто сраженный, драматически откинулся на сиденье. – Понимаете, как только вас узнают получше, узнают, кто вы в действительности, то станут использовать. Перед ними нельзя открываться. Как тот алхимик – когда я узнал, что он не слишком доволен жизнью, то подсунул ему Дженни и поймал его за волосатый хрен. Разных людей ловят на разное. Деньги, страх, месть, любовь. Не важно. Как только попадетесь на крючок, вы пропали. – Он согнул палец, изображая, как рыбацкий крюк проходит сквозь мягкую плоть.

– Лучше вам убраться, пока вас никто не закогтил, – добавил Лемюэль. А потом обратил все внимание на мелькание огней за окном. Лицо бесстрастно и пусто, словно они с Теревантом незнакомые попутчики и просто ненадолго столкнулись в вагоне.

«Гадость», – подумал Теревант. Подлюга навязывает свое помойное мировоззрение всему вокруг. Разумеется, Бюро не целиком из таких. По юношеской впечатлительности он начитался в Паравосе книг, где методы Бюро сплошь дерзкие уловки, дипломатия высшего уровня, мастерство и талант. А не бедные девчонки, которых ставят наживками, а потом бросают на улице выпотрошенных сальниками, точно рыбу.

Остановка за остановкой, Гвердон, как заправский мим, показывал множество своих лиц. На станции Пять Ножей город, словно уличный отморозок, подначивал их зайти в переулок. На Замковом холме он был усталый письмоводитель, беспокойный и занятой. На площади Мужества – воротила-предприниматель.

А за старыми причалами творилось и более странное. Они оказались на краю чуда – рожденного здесь Нового города. Эта станция едва не сгинула в Кризис, но уцелела божественным попущением. Ребра и балки призрачно-белого камня подпирали крышу, прорезаясь сквозь нее, как корни окаменелого древа. Железные рельсы кончались посередине туннеля, их продолжали рельсы из камня.

– Не отставайте, – сказал Лемюэль. – Вант встретил здесь свой конец. Было бы неловко, отправься вы за ним следом.

Очевидно, Лемюэль отлично знал Новый город. Он вел Тереванта по лабиринту лестниц, проходов, змеистых улиц, неожиданных поворотов. Теперь, среди диковинной архитектуры, он еще сильнее ускорил шаг. Тереванту хотелось не спешить, испробовать разные дороги. По пути он заметил рынок, улицу с часовнями, башню в убранстве красочных знамен, какие-то глыбы: жилища, памятники или надгробия чудовищ – однако на нетвердых ногах плелся за Лемюэлем.

Но Лемюэль остановился. В отдалении послышались крики, ружейный огонь. Рука Тереванта потянулась к мечу, но Лемюэль придержал его.

– Е-мое, – самонадеянность Лемюэля явственно пошатнулась. – Ждите здесь. Только, сука, не уходите. – Он метнулся за какую-то дверь и закрыл ее за собой.

Сбитый с толку, Теревант осторожно заглянул в проулок. Короткая очередь выстрелов стихла, и город зловеще молчал, сдерживая дыхание. Стены вокруг неожиданно заскрипели, как будто каменная твердь на минуту преобразовалась в парусину и затрепетала на морском ветру. Теревант вытащил меч, пригнулся. Чувствовалось чье-то присутствие, словно за плечом стоял некий бог. Походило на высадку в Эскалинд, перед тем как с небес словно пушечные ядра хлынули чудеса. Сердце заухало, желудок растекся. «Ванта убил святой», – сказал Лемюэль.

Лемюэль велел ему ждать. В пекло его. Теревант попытался отыскать дорогу в направлении стычки, но улицы невероятно перекручивались, и всякий путь, казалось, уводил в сторону от того места, где слышалась стрельба. Сделав петлю, Теревант попытался найти нужную дверь, чтобы отправиться за Лемюэлем. Оказалось, она заперта, но ниже по переулку ему попалась другая.

Она открылась в резкий, прохладный мрак небольшой молельни. Над алтарями начертаны знаки Хранимых богов. Молельня новенькая, рождена тем же каменным чудом, что и вся улица, но на алтаре древний ларец. «Святой реликварий, – догадался Теревант, – куда старше Нового города. Может быть, старше и города старого».

В церкви ни души, кроме лысоватого священника, который поднялся с передней скамьи.

– Отложите меч, добрый сэр. Здесь вам никто не причинит хлопот.

– Вы не слышали стрельбу?

Чудаковатый священник сложил ладони. На одной руке у него недоставало двух пальцев.

– Округа полна опасностей и страхов, но здесь нас сберегут от бед руки Милосердной Матери. – Он блаженно улыбнулся сквозь сломанные зубы. – Меня зовут Синтер.

– Вот она, – сказала Барсетка. – Улица Семи Раковин. – Короткий ряд уютных домиков с видом на открытое море. Здесь Новый город заступал в океан. Часть скоса набережной выцвела до болезненной желтизны, и с нее капала слизь. Наверно, по ходу чуда случайно оказался заложен канализационный колодец. Внизу лазали беспризорники, искали среди камней раков или прибитые морем обломки. Позади домов изгибалась стена, кривая, подобно застывшей волне. Будто кто-то построил на берегу волнолом высотой в двести футов, а потом решил добавить рядок домишек у его основания. Смысла в этом ровно столько, сколько и в остальном Новом городе.

Улицы пусты, но шпион подметил, что в окнах мелькали испуганные лица. Нюх чуял неприятности.

Неприятности и копоть.

Последний дом в ряду выгорел. Дверь вынесли, пустоглазые окна почернели. Со стен ниспадали полосы сажи. Без единого слова Эладора побежала туда, перескочила порог. Все внутри первой комнаты сгорело дотла. То не был естественный пожар. Даже если бы каждую щепку и клочок ткани в этом доме сложили бы в кучу и запалили костер, не получилось бы этакой геенны. Стало быть, волшебство. Или божье чудо. Или алхимия.

– Здесь… Карильон здесь жила.

Шпион наскоро оглядел останки жилища. Остальные две комнаты уничтожены сходным образом. Других выходов нет.

Барсетка принюхалась, помедлила, опять посопела, потом заскреблась в кучке пепла. Там лежало тело, частично обожженное.

– О нет, боги, нет, – таращась в ужасе, пролепетала Эладора. Она отвернулась, держась за обугленную стену.

Шпион стал на колени, помогая упырице разгрести останки. Несколько ребер раскрошены – пулевое попадание. А на запястьях… металлические вживители.

Он одернулся, показалось, что скелет сейчас подымется и на них нападет.

Барсетка с упырьей ухмылкой подняла на них смешливую морду.

– Вы чего, решили, что это Кари? – Она почти с нежностью провела когтем по обгорелому бедру. – Труп-то мужской.

– Мужчина из Хайта, – проговорил шпион. – У него вживленные обереги.

Барсетка поизучала маленький подкожный талисман на лодыжке трупа.

– Ой, так вот какие они, эти штуки? – неприязненно произнесла она. – А он не должен сейчас скакать, а не валяться мертвым?

Эладора, все еще смертельно бледная, присоединилась к ним. Прикоснуться к телу она не осмелилась.

– Что… Можете сказать, что с ним произошло?

– Застрелен. Зарезан. Сожжен, – отвечал шпион, по очереди показывая на раны. Тело обгорело, но не так сильно, как мог предполагать шпион, учитывая уничтоженную обстановку. Он собрался начать объяснения… как позади него разлетелся подоконник, обдав осколками и пылью. Пронзительный треск алхимического пистолета, едкий запах флогистона. Нападение снаружи, с улицы.

Он тут же упал на бок, уходя с линии огня. Барсетка скакнула к двери, жеманно сняла с себя вуаль и шляпку, а потом заревела животным ревом. Эладора замерла в неожиданности. По щеке бежала кровь, но ей повезло – только царапина от пролетавшей шрапнели. Шпион метнулся к ней и утянул под прикрытие стены, пригнул ей голову книзу. Кровь налипла на его пальцы. С улицы новые выстрелы, вдобавок зашуршало, будто кто-то скребется по крыше. Кто они? Хороший вопрос. Но для шпиона только второй по неотложности – сразу за «Есть ли у меня оружие получше, чем этот рулон плакатов?».