Кари глазами смертной женщины напоследок взглянула на раскинувшийся перед ней город, а потом крепко пихнула Черного Железного бога. Звон колокола прямо тут должен быть оглушающим.

Наверно, таким он и был. Кари не слышит его, она покинула тело.

Бросив взгляд на свою смертную оболочку, она воспарила над городом, вознесенная ввысь неуклюжим разумом Черных Железных богов. Город стелился под ней, как гобелен, и она всматривалась в его вышивку. Тысячи обитателей, тысячи душ связаны вместе сиянием жизненных нитей. Здесь и веретенщики, подобно черному пятну паразитной плесени на полотне жизни. Они вычесывали эти сияющие нити по одной и ткали из них новые облики. Так они поглотят всех живых в городе и из их отнятых судеб сваяют форму, пригодную к воплощению для богов. Веретенщиков не перечесть, не обозначить числом, они восставали из глубин, протискивались через стоки, туннели и станции подземки. Они чувствовали Кари, пока ее сознание проплывало над городом, но они не повиновались ей. Сейчас они воспринимали ее ровней, таким же, как они, орудием их Черных Железных хозяев.

Веретенщики до поры до времени ограничивались старыми городскими районами. Проносясь над Замковым холмом, она не увидала никого из них, и Могильник тоже в основном чист. Северная Мойка, скаты Дола Блестки, центральная часть вокруг площади Мужества кишела этими тварями, но на прочий город они покамест не посягали. Не было необходимости: любая проглоченная ими душа – это топливо, а в перенаселенном городе хватало душ утолять жажду вновь воссоздавшим себя Черным Железным богам.

Еще не воссоздавшим, подумала частичка Кариллон вопреки тому, что другая ее сторона – чужеродная грань, которая бодрствовала лишь в таком пограничном состоянии, – истово приближала эту их цель. Часть ее стремилась стать руслом для Черных Железных богов.

Покажите мне амулет, попыталась добиться своего она, но это как кричать в бурю, и она неспособна собраться с мыслями наперекор смерчу Черных Железных богов в их неистовстве и нетерпении. Приходилось подбирать осколки воспоминаний, выхватывать образы, пока ветер гонял ее над крышами взад-вперед. Невозможные ощущения и картины складывались в тошнотворный калейдоскоп.

Вот холодные усики веретенщика проползли по ее свинцовой спине – она разделила ощущения с церковью Нищего Праведника; мгновение спустя она смотрит на людей, спасавшихся бегством от надвигающейся шеренги сальников – восковая кожа у тех мягкая и одутлая, свежие свечки, только что с формовки, потому как алхимики отчаянно нуждаются в полевом подкреплении. Она – птица, старуха, сливная труба, она – безымянный проход под Священным холмом. Туннели подземки – ее вены. Резня в Мойке – это кровь, которую прокачивает ее сердце.

Она овладела собой, прежде чем ее снесло дальше. Шпат. Крыс. Друзья. Ведь можно же отыскать друзей. Она цепляется ими, как якорем.

Там – на коровьем гону, где Алина дралась против сальников. Упырь, древний упырь. Копыта скребут воск, рогатая бровь тяжела колдовством. Он слишком стар и велик, это не Крыс, но когда над ним проплывает ее сознание, он подставляет лицо дождевым тучам и видит ее. Желтые глаза Крыса смотрят на нее с огрубелого рыла старейшины упырей.

Встрепенувшись, Кари теряет ментальную хватку, и сознание сдувает прочь. Внезапно она горит, ее плоть тает, а кости раскалены добела. Закрытые отсеки, мостки, треск волхвования над первоэлементами – однако это знакомо. Она в горниле алхимиков; вон они, плавят ее, чтобы создать новую божью бомбу. Она – колокол с Колокольной Скалы, ее жалостный вопль о разбитом собрате не умолкал, даже когда легкие наполнились жидким металлом. Кари с расстояния сознавала, что ее тело – настоящее, исходное тело, смертная оболочка, жалкий ошметок мяса и кожи – лежит на холодных камнях далекой колокольни. Благословенный шок от прохлады, противовес невыносимому жару.

Роша тут, руководит сборкой второй божьей бомбы. Кари пробует на вкус страх Черных Железных богов. Она познала их в гневе, в унынии и в замешательстве, но этой ночью они напуганы. До сих пор действовало правило – богов нельзя убить, только источить их силы. Смерть – для смертных. Больше это не истинно.

Подорви божью бомбу над Гвердоном, что тогда случится? Невидимая ударная волна. Духовная аннигиляция. Черные Железные боги умрут – даже запертые в колокольном облике. После этого не будет других божьих бомб, разве только алхимики отыщут новый пантеон, заключенный в форму, которую легко преобразовать в оружие. Веретенщики исчезнут, город спасен. Для Роши цена, пожалуй, приемлема, но ставки огромны, особенно с учетом риска поубивать и Хранимых Богов заодно. Гвердон окажется духовно беззащитным пред Божьей войной. Кари не ведала, что останется от нее, если грохнет такая бомба, – насколько в этом смысле божественна ее душа и на какую часть смертна. Есть серьезные сомнения, что она переживет этот взрыв.

Бог Колокольной Скалы уступил огню, и Кари опять утянуло прочь. Шпат – она видит Шпата, на складе в Мясницком ряду. Он жив. Эмоции придали ей легкости, и она взмыла над городом выше прежнего. Она закричала, то есть хотела закричать, но тело далеко внизу и далеко в стороне.

Покажите мне Хейнрейла. Прежде с ним не срабатывало никогда, но в этот раз – сработало. Он в экипаже, карета стучит по дороге от Могильного холма к Вдовьим воротам. Он уезжает из города. Рэптекины рвут удила, кучер нахлестывает их до остервенения. Хейнрейл вне старого города, а значит – вне опасности. С ним чародейка Мири и тьма ползущих – готовы защитить его от любой угрозы, сверхъестественной или обыденной.

Почти от любой. Кари вкладывает свою мощь, дотягиваясь до крошечного, злобного разума правого рэптекина. Она берет бешеную, загнанную душу создания и сдавливает ее. Рэптекин визжит и судорожно бьется, дергает экипаж вправо и влепляет прямо в каменную стену. Кари смеется нотками грома, когда ее враг врезается в камень, его тело плющит между стеной и золотым сундуком.

Но амулета при нем нет.

Кари идет по следу назад, выискивает слепые пятна. Как вдруг – Эладора? – Кари скорее чует, нежели видит родственницу – мгновенный мысленный оттиск шелеста мантий, книг, презрительного неодобрения – прежде чем разряд психической силы таранит ее с небес. Сбитая влет, она кувыркается через город назад в свое тело, душа вмазывается в него с такой силой, что по всей коже вылазят синяки. Последним, перед вторым ударом колокола, она видит, как войско веретенщиков разевает тысячи похищенных ртов в гимне благоговейного почитания.

Шпат протопал еще пару шагов, но Крыс сгинул. Упырь быстр, как всегда, пускай и раздался втрое прежних размеров. Шпат покачал головой, не в силах поверить перерождению друга. Это страннее сверхъестественных способностей Кари – Крыса он знал много лет, и упырь всегда был существом из проулков и сточных канав, равно далеким от богов и демонов, как всяк его возраста.

Шпат помог Барсетке встать на ноги. Она в сердцах одернула смятое платье, шишковатые пальцы перебрали ткань, пряча прорехи.

– Лицо у меня нормальное? – спросила она, утирая слизистую жидкость – вероятно, упырье замещение слез.

– Чудесное. Сама-то как, ничего?

Она кивнула.

– Старейшие не разговаривают на наших языках, поэтому они пользуются ртами упырей помоложе. Мной уже говорили раньше. Не так оно и погано.

– Крыс не старейший – он может измениться назад? Я могу его сделать прежним?

– Я не знаю, кто он и кто еще в нем, – призналась Барсетка. – Я его предупреждала, я ему талдычила, да! «Пребывай в свете», другого я не советовала! – Она опять прижала ладони к лицу, сокрушаясь. Шпат присмотрелся – неужели ее черты чуточку более собачьи и менее человечьи, чем до того, как ею заговорил Крыс? Сразу не разобраться, и некогда тратить время.

– Ступай за ним. Или обгони и предупреди Кари, или образумь его… в общем, сделай, что сможешь. Я пойду искать другую помощь.

Барсетка оглядела платье – бальный наряд, прибранный в лавке для малоимущих или на помойке Брин Авана, и подрыгала головой в знак согласия. Оторвала расшитый подол, выставив на обзор козлиные ножки с копытцами, тщательно отбритые от волосков. А потом вскарабкалась по сточной трубе и припустила по крышам, держась выбранного Крысом направления.