Тяжелый топот приближающейся армии становился все громче, и его сопровождали приветственные крики горожан. Боже, как я устала.

– Для того, кто все еще жив, у тебя, похоже, совсем мало стремления выжить, – язвительно произнесла женщина. – Давай заключим договор. Ты ответишь на последний вопрос. Если твой ответ меня устроит, я тебя отпущу… караулить в засаде доминуса Виллиуса. Если нет – отдам тебя первым же кисианским солдатам, которые пойдут через этот лагерь. Выбор за тобой.

– Это, скорее, зависит от вопроса.

Ее губы растянулись в мрачной ухмылке.

– Вопрос вот об этом… как ты сказала? Ходячий труп? – Она указала на давно мертвого кисианского возницу, и мой взгляд скользнул в сторону Кайсы. После первой отчаянной попытки освободиться она впала в глубокий ступор, как и Яконо – то ли от безнадежности, то ли из-за растущего неудобства внутри мертвой плоти. – Объясни, что это. Или я позволю кисианцам решать, что с тобой делать.

Собравшиеся вокруг нас левантийцы притихли, поглядывая на ворота. Кисианская армия разлилась по улицам, занимая город, или что там делают армии, но, похоже, основная масса солдат еще приближалась, отчего левантийцам было не по себе. На сей раз я была с ними солидарна. Кисианские солдаты или правда? Вроде бы простой выбор, и в любой другой ситуации так и было бы. Но здесь Яконо. Он по-прежнему не открывал глаза, но я знала, что он слушает так же внимательно, как и Кайса, напряженно смотревшая немигающим мертвым взглядом.

– Касс, – хриплым дребезжащим голосом проговорила она. – Скажи, или это сделаю я.

Мы пробыли в плену у левантийцев с тех пор, как нас обнаружили в повозке, нам всю ночь не давали спать, нашу речь не поймет тут никто, кроме этой женщины, и теперь, ко всему прочему, надвигается враждебная армия. Между нами и свободой стояло только признание. Я должна признаться не Костяной бабе. А Яконо.

Проклятье.

Я прикрыла глаза и сделала вдох поглубже.

– Я – Ходячая смерть, – произнесла я, посмотрела не на злобную левантийку, а на Яконо и продолжила: – Я родилась с… голосом в голове, только не с таким, какие слышат некоторые люди, это совершенно другая личность. Другая душа. Людям полагается иметь только одну душу, но я… я получилась неправильной. У меня их две.

Это прозвучало как нелепая и жалкая чушь, но Яконо открыл глаза и встретился со мной взглядом. Ни ответа, ни вопросов – просто ждал, что я скажу дальше. Левантийка выглядела более заинтересованной, я часто такое видела, когда приходилось рассказывать о моих странных способностях. Одни люди приходили от меня в ужас, а другие прикидывали, как с выгодой использовать для себя.

Поток кисианских солдат теперь хлынул мимо. Проходя по лагерю левантийцев, они замедляли шаг, но не останавливались. Кисианцы не удивились, обнаружив здесь левантийцев, а на нас смотрели так, словно мы и не существуем, будто я совсем недавно не выворачивалась наизнанку, чтобы прикончить одного из проклятых Лео и спасти другого.

– Остальное довольно просто, – поспешила закончить я. – Я Ходячая смерть и могу помещать одну из своих душ в недавно умершее тело, а потом забирать, когда труп становится бесполезным. Иметь тело, которое нельзя убить, потому что оно уже мертвое, очень удобно, когда нужно проникнуть в какое-то место или откуда-то выбраться.

– Теперь мы можем идти? – прохрипела Кайса, глядя так, как способен смотреть только труп, у которого уже не действует половина лица.

– Получается, твоя вторая душа сейчас в трупе, но ты можешь вернуть ее… в свое тело? – глаза Костяной бабы блестели от любопытства. – Покажи.

– Тогда скажи своим дикарям, чтобы никто не воткнул в меня нож, когда я сдвинусь с места, – ответила я, кивая на окружавших нас левантийцев.

Бросив им пару слов, левантийка кивнула. Делать нечего, надо было вытаскивать Кайсу, пока труп совсем не окоченел, но я предпочла бы не завершать этой демонстрацией мое гибельное признание Яконо.

– Твою мать. – Я вздохнула. – Наверное, теперь слишком поздно.

Я проковыляла вперед, одним глазом присматривая за вооруженными левантийцами, и дотронулась до руки Кайсы. Я уже так привыкла к ощущениям, когда Хана или она входили и выходили из моего тела, что сейчас почти об этом не думала. Это было похоже на вдох, глубокий и все-таки недостаточный, заполняющий пустоту, которую невозможно заполнить по-настоящему. Прошла лишь секунда, а мне показалось, что целая жизнь: Яконо не сводил с меня тяжелого взгляда.

Тело кисианского возницы, лишившись души, медленно завалилось набок, а потом, не сгибаясь, рухнуло как срубленное дерево.

«Слава Богу, там уже становилось совсем неуютно», – сказала Кайса, вместе с мыслями мне передавалось и ее облегчение.

– Потрясающе, – произнесла Костяная баба. – Если будешь искать работу за пределами Кисии и Чилтея, есть одна группа одаренных людей, работающих по найму. Сейчас они за морем Глаза, но уверена, их несложно найти, если кто-то вроде тебя поспрашивает нужных людей.

Кто-то вроде меня. Я всегда останусь нелепой случайностью, какой родилась, и никем больше.

– Это замечательно, – ответила я. – А теперь мы можем идти? Я удовлетворила твое любопытство?

Костяная баба по-левантийски выразила согласие, тряхнув длинными волосами.

– Удовлетворила и ответила на вопрос, почему ваши с доминусом Виллиусом судьбы связаны. Ничего удивительного, что он проявляет такой интерес к той, что в буквальном смысле живет с двумя голосами.

Кайса ахнула, будто ее ударили. Окружавшие нас левантийцы с недовольным видом отступили. Некоторые, потягиваясь и зевая, резали себе кожу и прятали клинки в ножны, но другие продолжали держать оружие наготове и смотрели на проходящих кисианцев с опаской.

«Супруга с двумя голосами, – сказала Кайса, когда я встала. Колени заболели так сильно, что пришлось подождать, пока они смогут меня держать. – Она знает о пророчестве».

Яконо поднялся на ноги гораздо легче, чем я, стараясь не смотреть на кисианского возницу, лежавшего на камнях.

– Получается, я… – начал он, – я единственный, кто не знал, что ты… ты – это два человека? – Он отвернулся от трупа, боль и грусть у него в глазах были как удар в живот. – Я правильно понимаю? Вы… вы разные люди?

– Да, я думаю, можно сказать и так.

– Капитану Раху было позволено это знать, а мне нет. Почему?

– Потому что мне наплевать, если он меня ненавидит!

Он разинул рот.

– Ты боялась, что я тебя возненавижу?

– С людьми так всегда. Я несчастный урод вроде Дуоса и его братьев.

– Разве ты пытаешься стать возрожденным богом, убивая всех на пути?

– Нет, но…

Кайса протиснулась вперед и взяла контроль.

– Это все очень мило, – перебила она. – Но тут полно встревоженных левантийцев. Надо выбираться отсюда, пока они не решили, что мы все-таки их враги. Если мы хотим спасти Унуса, второй раз попадаться нельзя.

Даже придавленная ее контролем, я услышала, что шум вокруг усиливается. Восторженные приветствия кисианских горожан сменились какой-то суматохой, левантийцы перекрикивались друг с другом, в явной панике отступая от солдат, продолжавших заполнять площадь.

Возвращая себе контроль, я как будто шаталась в собственном теле.

– Что здесь творится? – произнесла я, когда все вокруг обернулись к воротам.

Левантийцы встали в оборону, извлекая только что убранное оружие.

Мы с Яконо озирались, высматривая, что изменилось. Ни один кисианский солдат, кажется, не выказывал готовности напасть, тем не менее паника накалила и наполнила гулом воздух. Чтобы уловить имя, как шипящее ругательство распространявшееся среди левантийцев, не потребовалось знание их языка.

Доминус Виллиус.

– Быстрее, – сказал Яконо, так же, как и я, услышавший это имя. – Нужно спрятаться, пока он нас не увидел. Нужен план.

Он метнулся через площадь, огибая шатры и кострища и уворачиваясь от клинков. Я последовала за ним, мечтая хоть о капле его грациозной легкости. Ноги продолжали кричать, что они не забыли, как долго им пришлось прижиматься к камням.