– Ты разучился.

Критическое замечание Гидеона нарушило мою сосредоточенность, и я споткнулся, едва не упав.

– А ты нет? – огрызнулся я.

– Я этого не говорил, но и не прячусь в лесу, изображая все более неряшливые замахи.

Его слова будто подрубили мне ноги, и с гортанным бессловесным криком я упал на колени. Ярость и горе рвались из горла, но мне не стало легче, когда в легких закончился воздух. Чувства захлестнули меня, и, когда Гидеон подошел ближе, мне потребовалась последняя капля самоконтроля, чтобы не ударить его клинком, кулаком или словом.

– Полегчало? – спросил он, присаживаясь на корточки рядом со мной.

– Нет.

– Рах…

– Только не говори, что я сделал правильный выбор, поступил правильно. Я сыт по горло этим лошадиным дерьмом.

– Иногда нет никакого правильного выбора, ты просто что-то выбираешь, и все. Ты чувствовал бы себя лучше, если бы позволил меня забрать?

Я в ярости смотрел на него.

– Я убил Клинка не в поединке.

– Нет, он сам себя убил. Ты передал должность Амуну. Ты не заставлял их приходить за мной. Они сами приняли решение и настаивали на нем, а теперь пожинают плоды.

– Я убил его, Гидеон, – резко возразил я. Глаза щипало от слез. – И сделал бы это снова.

Он тихо рассмеялся.

– Не сомневаюсь.

Из глаз полились злые слезы, и я не мог их остановить. Гидеон обнял меня, и, словно корабль в безопасной гавани, я прислонился к нему и выпустил всю боль и ярость. Я думал об Эске – друге, погибшем от моего клинка и которого я не смог оплакать, об Оруне и Кишаве, убитых чилтейцами. В нашем походе на юг я потерял так много Клинков и похоронил печаль под решимостью все исправить. Я не позволил себе оплакивать ни Йитти, ни Сетта, ни утрату единства среди левантийцев, ни потерю своего места, цели и предназначения, а просто шел вперед и вперед, не останавливаясь. Не давая себе сломаться.

Слезы лились сплошным потоком, горе словно вытекало из всего лица, а я цеплялся за рубаху Гидеона, превращая ее в мокрую тряпку, но он не отстранялся.

Одни боги знают, сколько мы так просидели, поток слез то ослабевал, то разражался с новой силой. Мне ничего не оставалось, кроме как выплакаться до дна и в конце концов медленно погрузиться в тишину.

– Теперь-то тебе легче? – пророкотал возле уха голос Гидеона.

– Немного. – Горло болело, а голос срывался. – Я тебе всю рубаху намочил.

Он отпустил меня, но не взглянул на свою одежду.

– Ничего, всякое в жизни бывает.

Я вытер лицо, чувствуя облегчение, как будто мог наконец идти вперед, а не застрял в этом моменте, как муха, застывшая в янтаре.

– Как ни приятно было вымокнуть в твоих слезах, – сказал Гидеон спустя некоторое время, – вообще-то, я пришел, чтобы отдать тебе это. – Он протянул книгу в смутно знакомой синей обложке.

– Что это?

– Я думал, ты знаешь. Тор сказал, что украл ее, потому что ты попросил.

Я вырвал книгу у него из рук.

– Попросил его…

– На здоровье, – сухо произнес Гидеон. – Не то чтобы мне требовалась благодарность, я всего лишь предложил отнести ее, чтобы ты откусил голову мне, а не ему. Может, теперь он перестанет хмуро пялиться на меня.

Не обращая внимания на его слова, я открыл книгу на случайной странице.

– Ох, да это священная книга Эзмы, – пробормотал я, и внутри снова вспыхнул гнев, когда я вспомнил торжество на ее лице. Она покидала лагерь с Амуном и моими Клинками, будто стала их предводителем. Я пытался отбросить ненависть и сосредоточиться, но она все равно билась в груди. – Не могу поверить, что Тор это сделал.

– Он умеет удивлять, – заметил Гидеон. – Этим он похож на Эзму, только не такой мерзкий.

– Когда ты успел с ней познакомиться? Или ты так сказал, потому что она хотела устроить тебе Отторжение?

Гидеон покачал головой.

– Я встречался с ней раньше. Вскоре после того, как нас изгнали. Она уже была здесь вместе со своим учеником, но не сказала тогда, что заклинательница.

– Не сказала? Я никогда не видел ее без короны, а уж сколько раз она упоминала…

– А тогда не сказала. Мы не знали. Мы думали, что они просто два изгнанных левантийца, и позволили им остаться с нами.

– Почему ты мне этого не рассказывал?

– А это важно?

Я провел пальцами по обложке книги.

– Может, и важно. Не знаю. Но если она была с вами, почему ее не захватили чилтейцы?

– Потому что тогда ее уже не было.

Измученный, с больной после слез головой, я с трудом воспринимал сказанное.

– Тебе придется поведать мне все с самого начала, потому что я слишком устал, чтобы складывать историю из кусков.

Гидеон вздохнул и провел дрожащей рукой по лицу.

– Однажды они с Дерккой пришли в наш лагерь и сказали, что их вдвоем сослали, и попросились остаться. Конечно, я согласился. Каким чудовищем надо быть, чтобы отказать двум левантийцам, пусть и не из моего гурта? Они остались и старались быть полезными. Мы построили лагерь и просто пытались держаться подальше от всех в надежде, что никто нас не заметит до конца ссылки.

– Вы собирались вернуться?

– Тогда еще да. – От его взгляда у меня заныла душа и заколотилось сердце. – Конечно да. Жизнь была тяжелой. Мы были растерянны, обижены и злы на то, что нас изгнали без всякой причины. Но я собирался вернуться к тебе. Тогда.

– И что случилось?

Я понадеялся, что он не заметит, как сорвался мой голос на этом простом вопросе. Гидеон собирался вернуться, но мне пришлось оплакивать его.

Он устало передернул одним плечом.

– Случилась она, если можно так выразиться. По крайней мере, с этого все началось. Она рассказывала истории, которые слышала от других гуртов, и объяснила, что наш гуртовщик не единственный, чей разум был расстроен. Она называла это болезнью…

– Значит, это она ее так назвала?

– Да, и это казалось уместным. Я слушал, потому что в ее словах была правда, а мне требовались ответы. Мне следовало бы поинтересоваться, откуда она столько знает, но я не сделал этого. Я ни в чем не сомневался, пока она не заговорила о Вельде.

Он вздохнул и посмотрел вверх, на сплетение ветвей, танцующих на ветру.

– Сначала это были мелочи, прощупывание почвы. Потом она попыталась убедить меня, что Вельд Возрожденный – левантиец. И что он построит империю для нашего народа. Новый дом. И в конце концов, что я и есть Вельд. – Гидеон прижал руки к лицу. – Боги, ну и дурак же я, что послушал. Но я так долго был беспомощен и зол, что должен был что-то сделать. Решил, что если не могу исправить дела в степях, то построю нам дом здесь.

Он оторвал дрожащие руки от лица.

– Я думал о маленьком поселении, которое мы могли бы защищать, где нам не грозила бы болезнь. Ни о какой империи речь не шла. В то время. – Он медленно покачал головой. – Мы поссорились из-за Вельда. Она изо всех сил старалась убедить меня, что я избран Единственным истинным Богом, но ты меня знаешь, я упрямый и никак не мог перестать думать о том, как это меня изменит. Ты меня не узнал бы. Никто бы меня не узнал, даже я сам.

В итоге она стала слишком настойчивой, я разозлился, и они ушли. К тому времени мы провели в изгнании почти полный цикл, и пришло время решать, задержимся ли мы еще ненадолго и попробуем основать поселение или вернемся домой. Мы все сомневались, но в итоге решили остаться и попробовать через порты узнать, как обстоят дела дома, посмотреть, не отправят ли после зимы в изгнание новых левантийцев. Вскоре после этого появилась Йисс, и мы лишились выбора.

Он снова пожал плечами, и, несмотря на всю покорность в этом жесте, на его лице отражалась тяжесть пережитого. Я хотел бы избавить его от этой боли, но должен был разобраться. Каждая новая крупица знаний об Эзме царапалась в голове, словно семя сорной травы. Каждый раз, когда мне казалось, что я наконец-то понял ее или ее цель, сходил новый слой, и под ним обнаруживалось нечто еще более сложное.

– Чилтейцы явились ночью, – продолжил Гидеон. – Мы так давно жили здесь, что утратили бдительность. Но даже если бы мы их ждали, они привели с собой слишком много солдат. Я сдался, как ты и все капитаны, которые пришли позже. После этого я видел ее лишь однажды. В полных регалиях, полагающихся ее титулу, и знаешь, теперь я понимаю, что она могла попасть ко мне только с ведома чилтейцев. Не хочу думать, что это значит, но она дала мне последний шанс строить вместе с ней наше будущее, а я ее послал. – Он рассмеялся, одновременно дико и слабо. – Стали приходить другие гурты. Мои планы изменились. Если я не мог вернуться домой, то решил обратить ситуацию, в которой мы оказались, нам на пользу. Но я знал, что Эзма будет верна слову и пойдет против меня, поэтому передавал весточку о прибытии гуртов чилтейцам, чтобы все изгнанники попадали ко мне, а не к ней. Вышло не так хорошо, как я надеялся, но к тому времени, как я понял, какую радость доставляет чилтейцам жестокость, было уже поздно. Какими бы порядочными ни были некоторые из них, многие видели в нас угрозу, которую нужно подчинить силой.