— Номер первый, позаботьтесь о сетчатке, — сказал кто-то сбоку.

Свет ослеплял, выжигал глаза, а безликий «номер первый» нацепил мне на лицо невесть откуда взявшиеся защитные очки на поллица.

— Наблюдение за собственной сепарацией обычно даёт лучший эффект на допросах, — сказал он, опуская на глаза тонированный щиток. — Но сегодня нам везёт с погодой. На полюсе, в царстве вечного дня в ясную погоду особенно хорошо…

Вздёрнув руку кверху, он зафиксировал её в железном обруче, а ложе моё с жужжанием повернулось набок. Потолок содрогнулся, прозрачной апертурной диафрагмой раздвинулся в стороны, образуя прямо надо мной зияющее отверстие в пунцовое небо.

Хлынула сверху ледяная стужа, пробирая до самых костей, моментально вымывая остатки тепла из помещения. Неведомая машина, до скрежета в сухожилиях растягивая конечность, подняла забинтованную руку по самое плечо – и, словно пробкой, заткнула ею адскую дыру, погружая вовне, в объятия нечеловеческого мороза.

— Итак, вы на правильном пути, — констатировал человек в сером халате. — Руководитель проектного бюро Владимир Агапов похитил ценный предмет и скрылся в каменистых пещерах под той самой купольной фермой, где вы некоторое время назад работали. Мы знаем, что путь его лежал примерно по тому же маршруту, что и ваш, но его поиски не увенчались успехом. Автоматы обследовали тысячу километров пещер радиусом в тридцать. Поэтому нам нужно, чтобы вы вспомнили всё, что сможете. Тогда, возможно, получится припомнить даже то, что вы не можете.

В стороне небо занимал огромный белый шар, из-за круглой груди которого на меня таращился фиолетово-червлёный полумесяц. Ослепительно мерцая, он обжигал глаза даже сквозь несколько слоёв защитного стекла и закрытые веки. Ощущения в руке менялись, оттенённый болью мороз постепенно переходил в жар. Ультрафиолетовый зной и холод танцевали вокруг конечности, вызволенной наружу – и, сомкнувшись в объятиях, они утопили её в себе.

И пришла боль – такая, которой я ещё никогда не испытывала. Я уже ничего не видела и не слышала, но явственно чувствовала, как за толстым фильтрующим слоем прозрачной кровли рука окостенела – и одновременно начала испаряться. Плавился бинт вместе с кожей, лопались от жаро-холода ногти, сгорала клетчатка, обращаясь в дым, который тут же превращался в иней, сдуваемый шквальным ветром, истлевавший без следа.

Карусель боли набирала обороты. Жгучие слёзы струились по щекам, смешиваясь с горячим по͐том, а я погружалась всё глубже внутрь себя…

… За окном виднелась округлая верхушка полимерной юрты и сизые камни за укреплённым стеклопластиком. Почему-то я точно знала, что они шершавые, как наждак. Владимир Агапов стоял возле прямоугольного окошка, сквозь которое по белой комнате разливалось сиреневое свечение.

— Человеческое тело – сложнейший механизм, в котором всё взаимосвязано, — скрипуче говорил он. — Но всегда находятся те, кто тратит его безграничные возможности на то, чтобы отбирать чужие крохи. Хотя под боком у нас невообразимые горизонты. Просто непредставимые…

— Видимо, такова человеческая суть, — констатировала девушка с цветастой прядью в волосах, взгромоздившись с ногами в кресле поодаль. — Может, всё дело в хватательном рефлексе? Ведь именно он появляется у младенца одним из первых. А значит, вытравить его сложнее всего.

— Без него младенец не смог бы выжить, — задумчиво возразил Агапов. — Здесь что-то другое. Потеря чувства меры, помноженная на осознание собственной конечности и утонувшая в страхе неизвестности…

— Я верю, что можно всё изменить, — произнесла девушка. — И Лиза тоже всегда в это верила, хоть и не признавалась.

Взгляд её карих глаз обратился ко мне. Я же замерла, словно мышь на ночной веранде, застигнутая врасплох включённым светом, и слушала этих двоих. Возникнув здесь из пустоты, я пыталась сориентироваться в пространстве. Обстановка не казалась угрожающей, старик и девушка были совершенно спокойны, и спокойствие это было заразительным.

— Она так и не поняла всей важности этого предмета, — с горечью произнёс старик. — Будь у неё больше информации, всё могло бы закончиться иначе.

— Ничего ещё не закончено! — неожиданно громко возразила девушка, но тут же понизила голос. — И, знаете ли, было как-то не до этого. Перед ней, как и передо мной стоял вопрос выживания в принципе. То, что мы сейчас здесь, на Ковчеге – это просто сродни чуду.

— Да, я и вправду несколько завысил собственные ожидания. В конце концов, всё пошло наперекосяк с самого начала. И не без участия старины Мэттлока с его предосторожностями…

— Она говорила, что он избегал рассказывать ей о будущем, — прищурилась Софи. — Если вообще что-нибудь о нём знал, но я так и не нашла рационального объяснения тому, что он тогда оказался на пляже… Представляете, у него был с собой самый обычный полиэтиленовый пакет – и только это спасло мой ноутбук со всеми вычислениями…

— Тогда маяк для «Аркуды» включал бы уже «Фидес». — Вздохнув, пожилой мужчина обернулся, смерил нас по очереди взглядом сквозь толстые линзы очков и принял какое-то внутреннее решение – я поняла это по изменившемуся выражению лица.

Просеменив к стулу напротив, он опустился на сиденье и заявил:

— Я расскажу вам всё, что знаю о «Книге».

Повисла тишина. Старик прокашлялся, выдержал паузу и продолжил:

— Этот предмет открывает доступ к временно͐й сингулярности.

— Временно͐му… чему? — скривилась Софи.

— Она названа так для удобства, — пожал плечами профессор. — Временна͐я сингулярность – это возможность оглядеть и запечатлеть один и тот же объект на всём протяжении его существования. И сделать это в один момент времени.

— Как это? — спросила девушка.

— Представьте, что существование объекта протянулось вдоль отрезка, лежащего перед вами. Вы одновременно видите и начало, и конец его бытия, и всё, что происходило с ним в каждый момент времени.

— И этот объект…

— Вы сами, — кивнул он. — Временна͐я сингулярность подобна выходу за пределы существующих четырёх измерений в некое пятое, где время превратится в такую же наблюдаемую со стороны величину, как длина, ширина или высота.

— Допустим, «Книга» позволяет увидеть прошлое, не полагаясь на собственную память. — Девушка скептически подняла бровь. — Это можно сделать с помощью обычной омниграммы.

— Слепок сознания точно также выцветает со временем и почти такой же нечёткий, как и большинство наших воспоминаний, — отмахнулся Агапов. — А здесь – детальный и подробный путь собственного сознания с самого зарождения до текущего момента. Всё вплоть до щекотки в носу и солнечного блика на глазах.

— Вы сейчас серьёзно? — недоверчиво протянула София. — Увидеть собственную жизнь с начала и до самого конца? Включая то, что ещё не случилось?

— Вот здесь и начинается самое интересное. — Старик потёр залысину и устремил взор в никуда. — Всё, что находится дальше засечки настоящего времени – назовём её так, – постоянно меняется. Буквально хаотичные изменения. Настолько частые и зависящие от стольких мелочей вокруг вплоть до положения отдельных предметов, что увидеть достоверное будущее не представляется возможным. «Книга» пишется в реальном времени, прямо сейчас, и прямо сейчас мы наблюдаем бесчисленные вариации будущего.

— Но ведь можно из этих вариаций найти одну, правильную, — пробормотала девушка. — Или хотя бы предвидеть беду и избежать её.

— Безопасность и достаток любой может выбрать и без особых подсказок, — усмехнулся Агапов. — А что, если попытаться взять под свой контроль всё вокруг до малейшего движения атомов?

— Даже научившись воспроизводить законы Вселенной, вы не обуздаете одну вещь, — заметила Софи. — Чужую волю.

— С чужой волей сложнее, но не для того ли существуют единомышленники?

Владимир Агапов улыбался…

… — Ассистент номер три, введите ещё одну дозу анестетика, — донёсся из темноты задворок сознания бесцветный голос. — На сегодня мы поработали достаточно. Ассистент номер пять, распорядитесь об уборке и поддерживайте стабильный сердечный ритм. На случай отголосков омниграмму снимать постоянно вплоть до передачи в отдел паранормальных явлений…