Заиграла классическая музыка.

— Ваша гостья проводит время на балконе.

Я встала из плетёного кресла и вышла в комнату. Софи сбросила обувь и поспешила мне навстречу. Вид у неё был удручающий, заплаканные глаза поблёскивали на бледном лице. Я стиснула её в объятиях и спросила:

— Что случилось?

— Ну да. — Она всхлипнула, словно беззащитная маленькая девочка. — Не знаю… Был разговор с папой, он сильно расстроился из-за того, что я ушла с «Фидеса». И расстроился – это ещё мягко сказано. Он назвал меня вторым самым большим разочарованием в своей жизни после моего брата…

Я отчаянно хотела избавить её от всех невзгод и печалей этого мира, забрать их себе, но не знала, как. Прижавшись к ней всем телом, я ласково, насколько смогла, выдавила из себя:

— Всё наладится. Он погорячился, скоро остынет и поймёт, что был не прав.

— Вряд ли, — возразила Софи, а плечи её опускались и поднимались, тело расслаблялось, и взгляд её огромных карих глаз, словно двух сияющих хризобериллов, блуждал по моему лицу. — Но сейчас это всё неважно, моя хорошая, ведь у меня есть ты…

Моё раскалённое сердце билось, норовя выскочить на свободу. Она потянула меня к кровати…

Матрас прогнулся, будто принимая в себя не человека, а пустоту в бронежилете из плоти. Можно было встать, уйти, сказать, что нездоровится. Но я лежала, потому что двигаться было тяжелее, чем лгать.

София прижалась щекой к моей. Кожа была влажной от слёз, которые она даже не вытерла. Я чувствовала их солёный привкус на губах, которых ещё не коснулась.

— Папа прав. — Её голос был обрывком дыма. — Я свернула не туда. Но когда я здесь… Когда я здесь, мне всё равно, где дорога и куда она ведёт.

Её губы коснулись моей шеи. Это не было поцелуем. Это было запечатыванием – так кладут печать на документ о капитуляции. Её язык скользнул по моей коже – не со страстью, а с отчаянием молитвы: «Стань моим забвением».

И я не отталкивала её. Не могла. Я просто не держала. Я была кратером, а она – метеором в свободном падении. Рука её скользнула под край футболки, заставляя кожу сжаться, будто по ней провели лезвием – не раня, но оставляя след.

— Лиза… — её дыхание обожгло ухо. — Разреши мне… хотя бы на минуту… перестать быть собой.

«А кем ты станешь?» — пронеслось у меня в голове. — «Призраком в моих руках? Кем стану я? Кем ты меня видишь? Пластырем для души? Но я же не спасение! Я та, кто тонет и хватается за чужую руку, чтобы утянуть за собой…»

* * *

Горы в отдалении постепенно укутывались дымкой, а по небу плыли рваные перья облаков, облитые багрянцем невидимого отсюда заходящего Солнца. Ранние вечерние сумерки принесли с собой прохладу. Она шла откуда-то из-за седых сопок, падая на степь и едва слышно подвывая лёгким ветерком, угодившим в ловушку внутреннего дворика. Давешняя калитка была почти под нами, и с балкона я наблюдала те самые растения, которым по велению вздорного старика дарила драгоценную влагу несколькими часами ранее.

Кофе стоял между нами, будто нейтральный наблюдатель. Дымился, остывал, не спрашивал.

— Ты сделала то, что хотела? — спросила я.

— В общем, да. — Софи неопределённо мотнула головой. — Зашла через папин компьютер в сеть базы, загнала на расшифровку массив данных с астероида. Не знаю, сколько времени это займёт, но нейросеть должна справиться быстро. Лишь бы никто не заметил падения производительности на других операциях…

Со стороны гор по ушам били какие-то новые звуки – потрескивания и могучие раскаты, словно раз за разом в одной и той же точке за щербатыми утёсами сталкивались облака, порождая электрические оглушительные взрывы с напряжением в миллионы вольт – молнии.

— Помимо того, что ты инженер, ты ещё и хакер? — Я удивилась – так легко и непринуждённо она всё это сказала, будто делала каждый день.

— Да прям уж. — Софи усмехнулась и сделала глоток. Рефлекторно поморщилась, когда ещё один, особенно сильный раскат захлестнул наш балкончик. — Папа свой пароль удалённого доступа уже лет десять не менял, а я за это время успела изучить сеть вдоль и поперёк. Они там вообще забыли о безопасности, все на расслабоне. Они все думают – чего им напрягаться? Космофлот исправно даёт деньги за аренду базы, «Крайслер» с подрядчиками обслуживает корабли… Знай себе, сдавай площади да послеживай за автоматикой, чтобы флотские друг в друга не вреза́лись и не сыпались кусками на головы персонала… Но теперь-то всё точно изменится.

— Почему? — спросила я.

Она ответила не взглядом, а рукой – легонько положила ладонь мне на запястье, как будто проверяла пульс. Я не отдёрнула руку. Позволила ей держать, позволила себе быть проводником. Не любви – просто тока, который ещё не выжег окончательно.

— Та история с Вратами… Наша с тобой история. — Она взглянула на меня и улыбнулась. — Там какая-то большая суета, связанная с Пиросом. Идут приготовления… Ты же слышишь, да? Весь день гудят, как пчёлы – аж уши закладывает… Папе теперь не до отдыха.

— А кем числится твой отец? — спросила я, повысив голос, стараясь перебить шум.

— Он командир базы и, наверное, самый дисциплинированный человек здесь… Но это не его! — Софи смотрела куда-то вперёд, а я любовалась филигранным профилем её лица. — Я из года в год вижу, как он чахнет в этом тухлом бюрократическом болоте! Он думает, что его списали за ненадобностью, и в чём-то он прав – что может быть хуже для боевого офицера, чем сидеть на складе – пусть даже за огромную зарплату?

Я проследила за взглядом Софи и повернула голову на звук. Неторопливо поднимаясь и помигивая многочисленными огнями, из-за горы показалась титаническая летающая машина. Чёрная, продолговатая, с рублеными изломами линий, она рокотала и трещала, ослепляя точками многочисленных двигателей, словно синими факелами десятков сварочных горелок. Рядом с ней, почти теряясь на фоне громады, нетерпеливо кружили полдюжины кораблей поменьше.

До взлетающего сверхтяжёлого военного корабля отсюда было километров десять, но пол под нами ходил ходуном. Под ударами раскатистого гула мы наблюдали за кружащей вдали россыпью огней, пока нагруженный исполин преодолевал притяжение Земли и натужно отдалялся от земной поверхности.

— Они что, загнали «Голиаф» на наземную базу?! — воскликнула я.

— Нет, ты что?! Это же «Колеоптера», транспортник! «Голиаф» раз в пять больше – и он никогда не сядет на Земле, потому что потом уже не сможет взлететь! — Софи показала большим пальцем через плечо. — Пошли отсюда! Здесь стало слишком громко!

Закрыв балкон, мы выбрались на внутреннюю балюстраду – здесь гул и треск были не такими оглушающими. Облокотившись на перила, мы глядели на вечернее море в отблесках уходящего дня. Правее, дальше по побережью, мерцало зарево курортного городка – там песчаная береговая линия представляла из себя сплошной прогулочный бульвар со жмущимися к нему дорогими отелями, утопающими в яркой иллюминации.

Проследив за моим взглядом, Софи пояснила:

— Раньше первая линия была дальше, ниже по побережью. Когда пришла большая вода, а берег отступил, она ушла под воду. Потом, когда уровень воды более-менее установился, отели отстроили заново. Это было ещё до моего рождения…

— Знаешь, мне кажется, для любого занятия есть своё время, — сказала я в продолжение разговора об оставшемся не у дел отце Софи. — Человеческий организм слабеет, возможностей всё меньше, а управлять космическим судном – это довольно тяжёлое занятие. Когда-то, наверное, всем нужно уходить на покой.

— Попробуй расскажи это человеку, чья мечта – погибнуть вместе со своим кораблём в каком-нибудь сражении, — хмыкнула Софи. — Он об этом не говорит, но я-то его хорошо знаю.

— Обрести боевую славу – не самое плохое желание. Я готова поспорить, что именно он вдохновил тебя на службу во Флоте.

— Не просто вдохновил, — кивнула она. — А буквально запихнул сначала в инженерное училище, а потом и на службу. И я ему за это безмерно благодарна, но… Иногда мне кажется, что я воплощаю его мечты. Глядя на меня, он будто второй раз переживает свою молодость, проживает ещё одну жизнь. И эти его слова – они, конечно, исходили из глубины раненого сердца. Я не могу его за это винить.