Видение города перед глазами истаивало, растворялось, а из-за океанского окоёма тем временем выскочила и поползла вверх небольшая пунцовая монета, оставляя блиставшую дорожку света на воде. Океан стремительно уходил – под нами теперь искрились огоньками неведомых рыб и кораллов десятки метров дна. Неосторожные живцы и мальки, не успевшие уплыть на глубину, отчаянно барахтались на разноцветном песке, огоньки подскакивали и опадали, трепыхались в тщетных поисках сбежавшей воды…

— Вы в этом уверены? — спросил Аллен. — Дело в том, что некоторые минералы обладают плеохроизмом. Они способны менять окрас в зависимости от того, под каким углом на них падает свет. Это очень похоже на то, как ведёт себя человеческая душа – она по-разному реагирует на разные входящие сигналы. Становится черствее, если её ранить. Открывается нежностью, если её приласкать…

Внизу всё постепенно замирало, искорки застывали и тускнели среди оцепеневших в ожидании прилива кораллов – какое-то время им предстояло прожить на суше, в чуждой для них среде, чтобы потом встретить прилив и с новыми силами перезапустить броуновское движение морской жизни. Горизонт тем временем всё сильнее изгибался, словно огромная линза – дуэт сходящихся навстречу лун вспучивал безбрежный океан, оттаскивая его от берегов, вытягивая его наружу, прочь с этой планеты, по водам его наводя на нас два световых меча – один алый, другой аметистовый.

Издалека казалось, будто на горизонте застыл девятый вал, готовый обрушиться на беседку, на пансионат, на весь наш остров со всей своей нечеловеческой мощью. Где-то там, далеко за горизонтом, под воду уходили целые острова, архипелаги скрывались в толще вместе со всеми своими обитателями и растениями, которые за миллионы лет приспособились к такому порядку вещей. Морская и наземная жизнь менялись местами, чтобы почувствовать, каково это – находиться не в своей тарелке.

— Теперь я понимаю, почему все здесь живут на высоких скалах, — завороженно произнесла я.

— Да, здесь, наверху мы в безопасности, — сказал Аллен. — Даже во время приливов вода никогда не достигает территории пансионата – только роботизированный причал снимается с места и занимает новую позицию, обеспечивая бесперебойное судоходство.

Я вдруг вспомнила о том, что буквально через несколько часов за мной должен будет приехать Марк. Неужели мне придётся покинуть это райское место и снова вернуться в привычное жизненное русло перекати-поля?

— Я бы хотела остаться тут навсегда, — дрогнувшим голосом произнесла я. — Любоваться этим небом, морской жизнью… Видеть эту красоту вечных вод.

— Поверьте мне, Элизабет, вы бы не хотели, — возразил андроид и встретил мой непонимающий взгляд. — Здесь слишком хорошо для того, чтобы ваша чёрная душа нашла тут покой. Сейчас вашим граням нужен другой угол падения света.

— Откуда вы… Откуда ты знаешь, что мне нужно?

— Молодость – не время для покоя. — Он снисходительно улыбнулся. — Ребёнок приходит в парк аттракционов и мечтает остаться там навсегда. Стать оператором в парке, чтобы быть поближе к машинам, создающим счастье – вот предел его мечтаний в этот момент. Если он сохранит, пронесёт свою мечту сквозь года и наконец станет оператором аттракциона – он будет сидеть возле рычагов и изнывать на жаре, наблюдая за тем, как радуются чужие дети. Понимаете, к чему я клоню?

— Понимаю. Но я не хочу тут работать.

— Рай – это место для пожилых, — сказал Аллен. — Молодые могут быть счастливы, лишь навещая рай проездом…

Мгновения бежали одно за другим, Айяс и Арас сближались, и наконец два световых потока слились в один – он на считанные секунды увенчал собой выпуклую линзу океана, рассёк её надвое. Два брата установились один над другим – большой и степенный Айяс будто бы поднял на руки маленького бойкого Араса, и последний начал менять цвет. По мере того, как луны, расходясь противоходом, продолжали движение, красноватый оттенок Араса сменялся оранжевым, становился всё мягче и теплее, словно по небу плыл огромный турмалин.

— Плеохроизм – вот, о чём я говорю вам, — произнёс андроид, указывая рукой на бегущий по небу оранжевый диск. — Люди могут быть разными. И когда вы вернётесь домой из дальнего плаванья, что-то обязательно изменится. Однако, будьте готовы к тому, что изменения будут совсем не те, на которые вы рассчитываете.

— Признайтесь, Аллен. Вы ведь никакой не андроид, правда? — спросила я, заглядывая ему в лицо.

— А кем считаете меня вы? — парировал он вопросом на вопрос.

— Вы слишком похожи на человека для того, чтобы быть роботом. Может, вы даже более человечны.

— Люди давно уже свыклись с мыслью о том, что среди них живут машины. — Аллен повернулся ко мне и облокотился на каменный парапет. — Они их даже не замечают, однако подсознательно боятся – отсюда и возникло правило пятидесяти процентов. Чего боятся люди? Того, что не могут себе позволить обращаться с вещью так, как обычно обращаются с вещью – ведь эта вещь может обогнать их в развитии.

— К тому же, андроиды не стареют и не болеют, — заметила я. — Здесь явно замешана зависть.

— Не надо завидовать, — усмехнулся Аллен. — В наших жилах течёт всё та же обычная кровь, культивированная биоинженерами. И эта кровь нуждается в капитальной чистке каждые три года. Мы прочипированы, и о наших перемещениях известно всё. Снятие метки – это тяжкое преступление, за которое нам грозит деактивация… Единственное наше преимущество перед людьми – правило «не спрашивай, не отвечай», которое ввели в Кодекс Личности, дабы избежать старомодных предубеждений. Да и то – пользоваться им мы можем только на Циконии.

— Я слышала, андроидов в отсталых анклавах вроде Нового Сеула или Североамериканских Штатов до сих пор официально считают предметами, — заметила я. — Там, похоже, на Кодекс плевать хотели.

— Эти гетто изолированы. — Он совершенно по-человечески пожал плечами. — Нас не пускают туда, а произведённых там андроидов не выпускают во внешний мир. Мне повезло, что я был произведён здесь – в передовом сообществе с передовыми нравами.

— И всё-таки, я не могу понять, что тебя здесь держит, — сказала я, глядя в глаза человекоподобному роботу. — Неужели тебя устраивает такая жизнь? Целыми днями мять кости старикам и доходягам, выписывать препараты, гонять жирдяев по бесконечным гимнастикам… Пока твоих собратьев отправляют к далёким мирам, пока они добывают для человечества ценнейшие ресурсы… Я бы на твоём месте уже давно завыла от тоски.

— Как я уже говорил, кибернетические организмы лишены детства и юности, а вместе с ним и всех их треволнений. Мы можем сохранять спокойствие в любом месте и в любой ситуации…

Арас убегал прочь от Айяса. Цвет его постепенно возвращался к исходному, наливаясь багрянцем. Степенный Айяс уже подползал к видневшемуся вдалеке острову – ещё одной застроенной роскошными зданиями скале на кромке обширного Сангирского архипелага.

— Я хочу сделать вам подарок, Элизабет, — неожиданно сказал Аллен.

— Спасибо, но мне давно уже ничего не нужно.

— Это не материальный предмет. Это – врачебный секрет моей специализации, и я готов раскрыть его только вам.

— Но почему именно мне? — в недоумении развела я руками. — Через тебя, наверное, сотни людей в день проходят…

— Вы – человек будущего, — не моргая, Аллен посмотрел на меня. — Вы готовы видеть родство человеческого существа с любым другим существом – в том числе с роботом. Вы принимаете нас такими, какие мы есть… Запоминайте: «Анри-Марианна-Шарль». Этот аварийный код вшит во все современные процессоры. Он может поднять на ноги даже сильно повреждённого андроида.

— И зачем мне это? — Я пожала плечами. — Разве что на случай, если я открою мастерскую по ремонту роботов… Кстати, что означает этот код?

— Это имена трёх автоматонов, созданных Пьером Жаке-Дро и его сыновьями в восемнадцатом веке – автоматических художника, музыканта и каллиграфа, — совершенно серьёзно произнёс андроид. — Считается, что термин «андроид» произошёл от фамилии изобретателей. Эта версия, впрочем, до сих пор является предметом для обсуждений.