— Чья это идея?! — рявкнул Капитан.

— Наша, — пролепетал второй голос.

— Ты знаешь правила, Максвелл! Вы совершили одно из тягчайших преступлений, совершили его вместе, но идея зародилась в одной голове – и она должна стать уроком для остальных! Линдси…

— Это не я, клянусь! — причитал Линдси Уркхарт. — Это Рой придумал её подкараулить! И вообще, он хотел её трахнуть после меня!

— Не свисти, Линдси! — хрипло заорал Рой. — Ты весь день носился с планом мести! Все уши нам прожужжал!

— Но вы же согласились! — голос Уркхарта сорвался. — Пожалуйста, Кэп! Я извинюсь! Я всё исправлю!.. Ну прости меня, слышь, ты, как тебя там?!

Это он мне? Я всё ещё здесь? Почему? Почему меня всё ещё не смыло вниз, в темноту?!

— Ты знаешь правила, — упрямо повторил Капитан, и в голосе его почувствовалась горечь. — Мой стыд за тебя безграничен. Ты недостоин называться человеком.

Грянул выстрел, что-то массивное тяжело рухнуло на доски рядом со мной.

— Максвелл, убери тело, а потом на гауптвахту, — замогильным голосом прохрипел Ричард Стилл. — Макс и Рой, проконтролируйте. С похоронами будем разбираться завтра. Остальные – по своим постам согласно очерёдности.

Многочисленные шаги шаркали по дереву, и большая ладонь легла на моё плечо. Я открыла глаза. Передо мной стояли чёрные армейские ботинки, ручейками с них струилась дождевая вода.

— Вставай, нечего тут валяться, простудишься…

Сильная рука потянула меня вверх и поставила на ноги, а я всё также прижимала к животу радиопередатчик. Тело было словно набито ватой. Мне казалось, ещё мгновение – и мои клочки во все стороны разметёт ветер. По крайней мере, я отчаянно надеялась на это. Вокруг, среди потоков воды, светлыми пятнами белели лица. Заспанные и бодрые, хмурые и заинтересованные, со сжатыми губами и приоткрытыми от волнения ртами – они все смотрели на меня. Силы покинули меня, ноги сами собой подкосились, и я обмякла.

— Эй, ты только не отключайся! — охнул Стилл, крепко обхватив меня за талию. — Пойдём. Никто тебя больше не тронет, я обещаю… Не на что тут смотреть, народ, расходитесь по домам! Человек нарушил закон, приговор вынесен и приведён в исполнение на месте! Шоу закончено!

* * *

— Чёртов дождь… — прохрипел Капитан, закрывая за мной дверь. — И так триста дней в году. Из трёхсот тридцати. Чтоб мне сблевать болотной молью! Неделю назад просмолил крышу, и уже подтекает…

Он снял мокрый дождевик и повесил его на гвоздик сбоку от двери. Сгорбившись и уставившись на решётку печки, в которой перемигивались угольки, я стояла на пороге и дрожала от смеси холода и нового, непонятного ощущения. На пол по ногам стекала дождевая вода.

Бережно, точно фарфоровую куклу, Ричард Стилл увлёк меня к столу и усадил на диван. Забросил в печь полено, достал откуда-то большую стеклянную бутыль, полную сверкающего янтаря, стукнул ею об стол и наполнил до краёв две рюмки. Пододвинул одну из них ко мне. Я тупо смотрела на прозрачную ёмкость, в которой отплясывали блики занимавшегося полена.

— Выпей, полегчает… Не брезгуй, я сам варил, настойка что надо, высший класс. — С этими словами он опрокинул стакан себе в горло и крякнул. — Давай. Тебе это нужно.

Рюмка переливалась всеми оттенками бронзы. Взгляд мой скользнул по заваленному каким-то барахлом столу к печке. Потом к верстаку, на котором так и лежала моя катана, спрятанная в ножны.

— Нельзя было её вам отдавать, — сипло выдавила я из себя. — Этого бы не случилось.

— Ты про оружие? Наверное, этого не случилось бы… — Он налил себе ещё и со скрипом опустился на колченогий табурет напротив меня. — Но я не мог тебя не обезоружить. Таковы правила, понимаешь? Если жить без правил, всё развалится к чертям. Оно и так уже на грани, потому что люди на поверку совсем не те, кем кажутся…

— Мне нельзя было отдавать оружие…

— Как знать, что могло бы быть, если бы я тебя не обезоружил? Может, там сейчас была бы гора трупов. А так – обошлись малой кровью, которая и так льётся потоками…

Малой кровью? Нет, они все должны были умереть… Все до единого. Вся их кровь должна была вытечь из кожаных мешков и окрасить это озеро багрянцем, не оставив ни единого зелёного пятнышка! Глаза мои слезились, из живота к гортани подступал большой и тяжёлый ком. Медленно, но верно приходило понимание того, что произошло несколько минут назад.

Полным ненависти взглядом смерив Капитана, расплывавшегося во влажной поволоке, я улеглась на диван, свернулась в позе эмбриона и закрыла глаза. Тяжёлые шаги заскрипели по половицам, сверху на меня легло тёплое шерстяное одеяло.

— Не бывает лёгких решений, Лиза, не бывает, — устало произнёс Стилл. — И справедливости не бывает. Мне жаль, что моё решение привело к… этому. Я правда искренне сожалею и мне стыдно перед тобой. Но я не умею заглядывать в будущее, а если бы умел – меня бы тут не было…

Огромный Ричард Стилл казался маленьким, сжавшимся в размерах. Он говорил искренне, и от этого становилось ещё хуже, ведь теперь мне было сложнее его ненавидеть.

— Я дам тебе сухую одежду, оставлю тут, на спинке, — пробормотал он. — Она у меня для Элли на случай, если она заглянет. Надеюсь, тебе подойдёт. Ты переоденься, не залёживайся в мокром. Не хватало ещё простыть…

Скрип деревянных досок, треск полена в печи… Шелест тяжёлой материи – и тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сгорающего в топке дерева. Темнота и усталость… Новое чувство обретало очертания – это была смесь стыда и ненависти к самой себе. Бессилие, стыд, ненависть. К ним. К Стиллу. К себе… Вот и всё, что от меня осталось…

* * *

Гигантские многоглазые пауки тянули свои волосатые лапы ко мне, окружали, чтобы опутать своей паутиной и затянуть под землю, где я высохну дотла в тугом коконе… И я распахнула глаза.

Всё также трещала печурка. В комнате было тихо, лишь из-за глухой непроглядной ширмы раздавался могучий храп, сотрясавший стены. Снаружи на кровлю с шелестом равномерно сыпался ливень, за окном было темно. Сколько времени прошло? Совсем немного, судя по тому, как горело лицо и слезились глаза – так бывало всегда после очень короткого сна. Плечо отдавалось болью, и я всей душой надеялась, что живой сустав не был вывихнут.

Усевшись на кровати, я впала в ступор…

Перед глазами из мрака восставала сцена – ночь, до боли знакомое побитое временем крыльцо при входе в здание. Топот многочисленных ног, рёв двигателей в отдалении. Детей, собранных по всей территории интерната, ведут в девичий корпус – они не сопротивляются, они в полном смятении, послушные, будто барашки в стаде. Они не понимают, откуда взялись все эти незнакомые мужчины с оружием в руках. Скалящиеся бородатые хищники с обветренными лицами, готовые воплотить в жизнь кровавую задумку безумных убийц – осуществить отбраковку…

Вдруг возле самого крыльца кто-то срывается и бежит против потока – расталкивая сверстников. Один из ребят ломится в сторону кустов, но под самыми ступенями дорогу ему преграждает здоровяк в военных брюках и разгрузке. Мальчик нападает первым. Сцепившись руками, они борются – слабый, загнанный в ловушку отчаянный зверь и сильный, упитанный хищник, предвкушающий трапезу. Мелькают руки, сыплются размашистые удары, тонкие бледные пальцы цепляются за выпавшую из-за пазухи головореза цепочку. Она рвётся, соскальзывает с шеи и со звоном проваливается во тьму, а лицо мальчика встречается с прикладом оружия… Мелькнула синяя вспышка, озарившая прутья ливневой решётки…

Я моргнула, скидывая наваждение, а рука тем временем сама нашарила в мокром кармане и вытащила на свет маленький кусочек нержавеющей стали, повисший на цепочке. Армейский жетон с лаконичной гравировкой: «Азанчеев Рефат Г., 1514056-2134, Каптейн».

Мне нужно идти. Я не могу здесь оставаться. Я должна уходить – прямо сейчас, не дожидаясь утра. Не дожидаясь пустых слов и неловких извинений за чужие прегрешения, за деяния убитого подонка. Не дожидаясь взглядов – виноватых и любопытных, осуждающих и боязливых. Я обязана уйти, мне лучше быть одной. Мне всегда лучше одной. Но я не уйду так просто…