Человеческая особь любого из ста сорока полов… Интересно, много ли осталось человеческого в том, кого так и тянет радостно откликнуться на ласковое похлопывание по холке и прозвище «особь»?

«… И наконец, о погоде. Сегодня в Москве ясно и солнечно, столбики термометров застыли на отметке в минус десять градусов – это рекордно холодный показатель за последние тридцать два года. В целом, нынешняя зима бьёт все рекорды последних лет – как температурные, так и по количеству осадков. При выходе на улицу будьте осторожны и не забывайте головные уборы. Под прямыми солнечными лучами не рекомендуется находиться более получаса подряд, поскольку безозоновый пояс в этом сезоне продвигается ещё севернее, расширяясь за счёт центрально-европейской равнины… На этом пока всё. Следите за развитием событий на нашем канале. Далее – реклама, а после рекламы мы продолжим показ любимого зрителями сериала «Каха и его игривые мальчики наносят ответный удар…»

Новости оставили гнетущее впечатление какого-то бесконечного эксперимента, который проводят над людьми из года в год, и чем дальше – тем этот эксперимент становится чудовищнее. Дальше началась реклама. Незнакомые мне марки товаров хаотично мелькали среди частей тел – чьи-то гладкие длинные ноги, бицепсы, широкие белозубые улыбки, и снова ноги, округлые зады и бегущие куда-то в замедленной съёмке обнажённые люди. Умом среди этого хаоса мелькающей анатомии и слоганов невозможно было ничего понять, и я выключила экран.

Прикончив завтрак, я вышла на середину комнаты и принялась отрабатывать удары в «бою с тенью». Второй руки мне катастрофически не хватало, но после вчерашнего визита к Митяю исправленный механизм работал идеально, реагируя на каждый нервный импульс движениями всех элементов, поэтому я чувствовала себя намного увереннее прежнего. Через некоторое время, запыхавшись, я приняла УЗ-душ, привела себя в порядок, оделась и вышла на улицу. Сверху гудел нескончаемый поток машин. Словно лапы огромной многоножки, стоявшие вплотную к домам массивные опоры путепровода вздымались и упирались в полотно, уходящее за высотку и исчезающее где-то вдали. Дворик был абсолютно пуст, дверь «Весёлого Саймека» была заперта, поэтому я решила прогуляться.

Прошагав сквозь грязный и тёмный переулок, я вышла под яркий искусственный свет – уличные фонари освещения всё также, как и ночью, горели – их, похоже, вообще никогда не выключали. Над улицей нависало стальное нагромождение галерей, переходов и балочных конструкций, скреплявших небоскрёбы, словно гигантские скобы. Серо-коричневые стены уходили ввысь, наглухо пряча небо. Чернели бездонными провалами бессчётные одинаковые окна с торчащими тут и там коробками кондиционеров. Солнечные лучи – опасные, но не менее желанные – до мостовой не добирались, гибли в паутине металлоконструкций, разбивались о щербатые углы высоток и терялись средь балконов где-то в вышине. Их место теперь занимали россыпи разноцветных неоновых огней и рекламных экранов.

Человеческий муравейник – перенаселённый, грязный и тесный – нисколечко, впрочем, не унывал. Вокруг царила оживлённая атмосфера праздника. Пахло жареными сверчками, играла музыка, кое-кто выволок на улицу пластиковые ёлки с человеческий рост, украшенные блестящими шарами. Неизменно горели жестяные бочки, собирая вокруг себя замёрзших бедняков. На той стороне дороги несколько человек, одевшись в звериные маски, танцевали причудливый танец. Вокруг них собралась толпа, люди весело подпевали и хлопали в ладоши, среди них бегали и кричали дети.

Подняв ворот куртки, я решила пройтись и оглядеться по сторонам. Нырнула в боковую арку, проследовала по тёмному загаженному туннелю и вышла к поперечной аллее с серыми голыми деревцами по сторонам. Аллея обрывалась и двумя полосами дороги скрывалась под небоскрёбом позади меня, а впереди темнела водная гладь широкой реки, забранной меж отвесных стен из крупных прямоугольных блоков. Я прошла ещё пару сотен метров вперёд и очутилась прямо на набережной. Мелкая и грязная, начерно промасленная и мёртвая, река словно бы разделяла два мира – позади меня над городом нависали угловатые махины серых человейников из стали и бетона, а на той стороне ввысь вздымались чистые сияющие небоскрёбы с прозрачными верхушками. Под их куполами отсюда можно было разглядеть зелёные кроны деревьев – цветущие летние сады на крышах зданий…

Фасады домов на этой стороне были увешаны рекламными щитами и наводнены проекциями, с которых на людей сыпались названия продуктов, скалились белоснежными зубами, обвивая друг друга, полуголые девушки и женоподобные юноши с пустыми глазами, выпрыгивали голограммы и набрасывались, словно хищник на добычу, неоновые силуэты. Противоположный же берег был девственно чист, безмятежен и опрятен. Единственное, что слегка бросалось в глаза – это ползущее по лоснящейся верхушке самой высокой башни голографическое название и строгая аккуратная эмблема одной из крупнейших финансовых корпораций Сектора.

Над белыми небоскрёбами в недостижимой вышине парила гигантская платформа на антигравах, казавшаяся отсюда размером с монетку. На том берегу, на набережной, я различала чёрные фигурки частых полицейских патрулей – они парами ходили взад-вперёд, поглядывая то в небо, то через реку на этот берег. Воздушные трассы у реки резко расходились в стороны, так что над тем берегом никто уже не летал. На мосту в отдалении возвышался хорошо укреплённый пропускной пункт, а вдоль реки, закладывая уши рокотом пропеллеров, неспешно плыл сине-белый полицейский конвертоплан.

Мимо меня с жужжанием пронёсся небольшой дрон, и я сделала вид, что разглядываю что-то на потрескавшейся тротуарной плитке.

— Подайте на жизнь в честь праздника, — раздался откуда-то сбоку слабый старческий голос.

Я чуть не прошла мимо. Как же не заметила её сразу – сморщенную старушку, укутанную в лохмотья? Сгусток серого цвета, человеческий комок, она сидела под чахлым деревцем на фанерном ящичке и совершенно сливалась с окружающим серым пейзажем – ещё одна трещина в асфальте, ещё один облупленный кирпич. Её дрожащая рука в вязаной рукавице была протянута в мою сторону.

Достав изрядно поредевшую со вчерашнего утра пачку денег, я отсчитала несколько купюр и вложила в руку нищенки.

— Как много… — растерянно пробормотала она, так и держа деньги в вытянутой руке, будто я сейчас передумаю и заберу их. — Зачем же так много?

— Идите домой, бабушка, нечего тут мёрзнуть.

Она вздохнула и пробормотала:

— Нет у меня дома, внученька… А ночую я на станции метро неподалёку. Вот насобираю на билет, чтобы пройти через турникеты и устроиться на ночёвку в переходе, а на остальное живу. Благодаря тебе мне теперь на целую неделю хватит!

— А почему здесь сидите? — нахмурилась я. — Людей тут мало ходит, все там, выше по улице. Там можно хотя бы денег собрать побольше.

— Так молодые уже всю улицу поделили, а конкуренты – кому они нужны-то? Меня просто выгнали, да и всё…

Она поёжилась, а у меня вдруг защемило сердце. Мне стало очень жаль эту несчастную старушку, захотелось как-то помочь.

— Послушайте, я тут недалеко снимаю номер в гостинице. Может, вам пока у меня побыть? Хотя бы временно, но это уже что-то. Отогреетесь, придёте в себя…

— Не надо, внучка, не обременяй себя бездомной старухой. У тебя наверняка и без того проблем хватает.

— Да пустяки, мне это никаких неудобств не доставит. Идёмте!

Я помогла ей подняться, и мы вернулись пешеходным туннелем на оживлённую улицу. Прорвавшись сквозь шумную толпу, нырнули в переулок и добрались до гостиницы. Администратор встретила нас недовольным взглядом и тут же объявила:

— За второго постояльца придётся доплатить.

— Но у меня одноместный номер, мы не займём больше места, чем есть.

— Ничего не знаю, — отрезала она. — Такие правила, а если вас что-то не устраивает, вы можете съехать и найти другое место.

Выматерившись про себя, я рассталась ещё с несколькими купюрами, и мы принялись подниматься по лестнице. Старушка охала и причитала, но медленно покоряла пролёт за пролётом. Наконец, мы добрались до номера, и она в неуверенности застыла на пороге. Я мягко положила руку на её плечо.