— Ты что тут делаешь, девочка?!

— Я… Я была в туалете, потом услышала шум, а потом стало тихо… — Голос маленькой девочки дрожал и срывался. — Я вышла, и она… Она…

Почти над самым ухом волновался незнакомец:

— Быстро уберите ребёнка! Кусаинов, беги за Айгуль, живо! Паша, помоги мне на спину её повернуть! Она ещё дышит…

— П-погодите, товарищ майор… Сейчас…

— Ты чего, артист, в ремне запутался? Бросай автомат, она тебя уже не укусит!.. Гуля, тут ещё одна, живая!

Скорый маглев летел сквозь ночь, мерно покачиваясь в воздухе. В размытом пятне узкого вагонного коридора копошились чужие, громкие тени, суетились вокруг ставшего бесполезным кома мяса. Сгустка боли.

Уверенный женский голос резко скомандовал:

— Вы двое, за носилками! Она тут долго не протянет, надо в медотсек, к аппаратуре… Марат, прижимай вот здесь, да только сильно не дави! Что застыл, мальчик?! Крови никогда не видел?

По полу, удаляясь, загрохотали ботинки. Уже знакомый первый бас хрипло пробормотал:

— Что за бойню они тут устроили…

— Михаил Константинович, лучше помоги мне, надо вколоть ей коагулянт, вон как хлещет… На ней живого места нет, одно железо, — сетовала женщина. Резкий визг расходящейся в стороны молнии комбинезона. Недовольное бормотание: — Молодёжь с этими имплантами совсем с ума посходила…

Едва ощутимый укол под ключицу, словно лёгкое касание смертельно-ледяного пальца. Второй укол… Чей-то молодой запыхавшийся голос:

— Товарищ майор, её подельник убит, проводника и двоих пассажиров соседнего вагона осмотрели. Там, похоже, тоже всё. В последнем купе едет семья, они заперлись и не пострадали, сейчас опрашиваем… Наверное, надо вызвать техников, чтобы хоть что-то временное вместо двери придумали?

— Ты их сначала добудись, — раздражённо ответил бас, — а потом ещё попробуй объяснить, что от них требуется! Они ж ещё со вчерашнего обеда квасят…

В невидящих глазах полыхали белые вспышки, метались из стороны в сторону, так и норовя вытряхнуть меня из воспалённой груды костей и органов, окружавшей разум… Раздался лязг открывающейся двери и шелест материи.

— В сторону, в сторону! — басил голос. — Грузите её, да аккуратнее!

Чья-то мягкая ладонь бережно поддерживала мою голову, утопая в пропитанных кровью волосах. Мама… Ты наконец нашла меня? Я пыталась открыть глаза, но не могла – не осталось сил поднять веки, не осталось тела, которому эти веки принадлежали…

— И-и раз! — Сильные руки сделали рывок, бриз подхватил меня и понёс в небо, всё выше и выше.

Растрепались на ветру лохмотья бледной кожи, зазвенел колокольчиками безвольно свисавший с носилок мехапротез руки, стукнувшись о приоткрытую дверь в купе с лежащим внутри мёртвым телом. Нестройно загудел, заиграл костяной паноптикон, повинуясь порывам холодного ветра. Меня укачивало, я пари́ла в колыбели, над колыбелью, высоко над ней, в недосягаемости для неё. Кто-то вдалеке покрикивал:

— Расступись, дайте пройти! Не на что тут глазеть! С дороги!..

Раздавались испуганные охи и вздохи случайных зевак, протяжно свистел ветер, игравший моим телом, как тряпичной куклой.

— … Всё расписание к чертям пойдёт, если дверь и дыру в потолке не заделают! И куда я дену трупы, по-вашему?! — разгорячённо орал чей-то голос, будто бы за стеной. — И как вы это себе представляете?! Придёт клиент за добавкой, бармен откроет холодильник, а там… Извините, у нас тут временно тело хранится, положить было некуда, не обращайте внимания… Я что, один тут трезвый остался?!

Голос отдалился и стих, и вскоре я снова приобрела уверенное горизонтальное положение. Кто-то поводил по животу чем-то прохладным, и встревоженный женский голос произнёс:

— Михаил, у неё порвана селезёнка и не работает печень.

— А дырка в голове – это, конечно же, сущий пустяк! — Бас едва слышно дрогнул, прикрываясь горькой иронией.

— Пуля прошла по касательной, видимо, рука дрогнула. Ей очень повезло… Если вообще можно так сказать. Но срочно нужно в больницу. Безотлагательно.

— Здравствуй, ёлка, Новый Год! Где ж я тебе больницу тут возьму, Айгуля, в этих пустошах?

— Придумай что-нибудь, ты же у нас главный. Сейчас вколю ей регенерат, но надо решать что-то, времени мало…

— Решать, решать… Минут через сорок Челябинск, на полустанке можем сдать её местным. — Грохот кулака в дверь, хриплый басовитый рёв: — Фима, быстро свяжись с первым пассажирским Челябинска, пусть бригада её там подберёт! И Турову передай, чтоб скорость не сбавляли! Вагон не развалится, а с дыркой – хрен с ней, ответственность я беру на себя!.. Как думаешь, Гуля, продержится?

Резкое пиликанье обрушилось на стены купе, отдаваясь в перепонках.

— Не знаю, Миша, пульс пропал! Давай непрямой массаж! Не забыл ещё, как делать? Только не перестарайся, пятый труп нам здесь совсем ни к чему! А у меня где-то тут… Есть атропин и адреналин… Так…

Тяжёлой, тяготившей меня мясной груды больше не было, я проваливалась в извечный и незыблемый мрак, с каждой секундой всё глубже погружаясь в мягкую негу, в нежную перину пустоты. На душе становилось спокойно и тепло, лёгкость и безмятежность овладели мною. Я иду, Марк… Гулкий, словно в водной толще, удар… Уже сейчас, Марк, подожди немного, не уходи без меня на ту сторону… Ещё один удар…

— Чёрт, Гуля… Руки трясутся…

— Глаза боятся, руки работают… Есть пульс! Неровный, фибрилляция. Доставай кардиоводитель, вон ту хреновину с полки!

— Эту?

— Нет, рядом, серую. Электроды сюда, выкручивай на середину и по моей команде жми кнопку… Есть контакт… Держи её крепче, Миша! Готов?!

— Не очень…

— Разряд!

Электрическая дуга прожгла плоть, проколола остановившееся сердце, и по всему телу прошла болезненная волна возобновившей движение крови… Отстаньте! Оставьте меня! Я попыталась закричать, но не смогла. Ещё один толчок, новая волна боли, то затухая, то нарастая, захлестнула мрак, заполнила его до краёв. Я не узнала собственный стон, раздававшийся из чёрной липкой тьмы. Отпустите меня, я не хочу обратно!

— Начались судороги, травматический шок! Миша, одеяло сюда, быстро! И ноги ей приподними, будем стабилизировать!.. Вот, а ты говорил, что пустая трата бюджета!

Тьма отступала, оставляя место кровавой пелене, которая поднималась всё выше и выше, пока я не захлебнулась в ней…

… — Раз-два, взяли!

— Тяжёлая, зараза! А с виду и не скажешь…

… — Аккуратнее! Придерживайте снизу вдвоём… Отлично. Закатывай!

— Поехали, Гена! Врубай дискотеку и давай на стометровую, некогда нам ползать по трассам общего пользования!

Свистящий гул антигравов заполнил пространство, над самым ухом протяжно завыла сирена…

… — Показатели?

— Давление в воротной повышено.

— Жить будет?

— Да куда она денется, товарищ майор! У нас и не такие выживали!..

… — Не надо на парковку, Гена! Давай прямо на площадку, под двери, а то зачехлится наш трансформер…

— Ну, как обычно, дежурные по лавке свой пылесос поперёк бросили!

— Похеру, Геннадий, садись, блокируй, будут знать, как сразу оба места занимать…

… — Лиза, смотри, дельфин!

Я повернула голову – чуть сбоку от нашего небольшого катера, рассекавшего бирюзовую гладь, из воды показалась гладкая спина с шестью изящными плавниками, переливавшаяся в голубоватом свете Глизе͐. Мощное тело ударило длинным хвостом по воде, обдавая нас брызгами, и тут же скрылось под поверхностью. Млекопитающее неслось со скоростью больше полусотни километров в час, обгоняя катер, которым одной рукой ловко управлял Марк. Его любимая цветастая рубашка развевалась по ветру, а я стояла, схватившись руками за лобовое стекло, и впитывала всем телом солёный циконианский бриз.

Дельфин снова выскочил из воды, описал в воздухе широкую дугу и исчез в гребне волны. Стараясь заглушить шум ветра и рёв мотора, Марк прокричал:

— Ишь ты, как прыгает! Красавец! Я бы тоже так хотел! Стать беззаботным чадом волн, ветра и солнца, взреза͐ть плавником волну, сливаясь со стихией!