Яшка с криком свалился с неба, Хрийз машинально подставила ему руку.

Тяжелый птиц, однако! Еле удержала. Все, хватит гордость лелеять, надо уходить. Заря угасает, скоро станет еще холоднее…

Когда бываешь в каком-нибудь действительно огромном доме раз в год по обещанию, немудрено запутаться и заблудиться. Хрийз не подумала о том, что из летнего садика может быть еще несколько выходов, кроме того, который вел к ее комнате. Но она поняла, что вышла не туда, только тогда, когда уже прошла несколько лестниц и попала в длинную галерею с огромными окнами. Галерея шла над узким неглубоким каньоном с множеством водопадов. Большинство из них замерзло в самых причудливых формах. Но по дну с ворчанием бежала небольшая речка, слишком быстрая, чтобы морозы сумели сковать ее. Над прозрачной зеленовато-синей водой поднимался невесомый белесый пар. Закатный свет со стороны моря окрашивал ледяные склоны в желтовато-коричневые, с золотистой прозеленью, тона.

Хрийз заметила дорожки: их чистили от снега, за ними следили. Ей захотелось пройтись по ним, потрогать ладонью застывшую воду, спуститься к реке… Но из галереи не было прямого выхода, она, как центральный проспект в городе, тянулась далеко.

— Пойдем назад, — сказала девушка.

— Заблудилась? — фыркнул Гральнч. — Вы же здесь хозяйка, ваша светлость!

Он нарочно или по бестолковости? Обращение по титулу неожиданно ранило сильнее, чем хотелось бы. Захотелось изо всех сил огреть кирпичом, и остановило только то, что кирпича свободного поблизости ни одного не было.

— Никакая я не хозяйка, — сказала на это Хрийз, перекладывая с руки на руку тяжелую волчью шубу. — Я здесь бывала всего несколько раз, даже не здесь, а в… в своей комнате…и то недолго, и…

Вовремя прикусила губу. Ведь еще слово, и начала бы жаловаться, а жаловаться с некоторых пор не любила до смерти. По галерее вернулась обратно, в лестницах не сбилась, хотя сомнения были. Вновь вышла на знакомый садик. Тут бы ей спросить у своего спутника, куда идти. Он ведь наверняка запомнил, в магическом патруле с плохой памятью делать нечего. Но Хрийз скорее вниз бы сбросилась, чем попросила помощи у Гральнча.

Солнце уже скрылось за горизонтом, заря остыла почти совсем. Узкая полоса света над застывшим морем, и безветренная звездная ночь. Воздух дышал морозом, дыхание поднималось вверх искристым паром. Хрийз толкнула ладонью деревянную дверь…

Снова лестница, винтом вниз, та или не та, кто же скажет. Пройдем до конца, узнаем. Темное, подсвеченное уличными фонарями небо в узких стрельчатых окошках. А под лестницей — громадная, тусклая, жуткая аура неумершего, Хрийз почуяла ее раньше Гральнча и сразу подалась назад. На уроках «Теории магии» Лае объяснял, что структура ауры индивидуальна, как отпечатки пальцев, двух совпадающих нет, и не бывает никогда, хотя могут быть общие рисунки в зависимости от начальной инициации, как, к примеру, у неумерших. Пригодился урок: Хрийз узнала Дахар.

Что же она там, под лестницей, делает? Плачет? Дахар — плачет?!

— Стой! — Гральнч схватил Хрийз за руку. — Не лезь!

— Пусти, — прошипела девушка, яростно выворачиваясь из железных тисков, которые старший Нагурн ошибочно звал своими пальцами. — Пусти сейчас же!

— Не лезь, дура. Она тебя сожрет и глазом не моргнет! Я на брата насмотрелся… не лезь!

— Да пусти же, руку сломаешь!

Сверху ударило серебристой молнией — Яшка! Бешеный птиц с воплем набросился на обидчика хозяйки, Гральнч еле успел прикрыть рукой глаза. Кривые когти-лезвия прошлись по предплечью парня, не будь магической защиты — прощай, рука. Крупный морской сийг с его-то клювом и мощными лапами способен оторвать человеку конечность на раз. И случалось, что отрывали — в бою, защищая хозяина или защищая своих птенцов.

— Стой! — крикнула Хрийз фамильяру. — Уймись!

Какое там! Яростные птичьи эмоции ничем было не прошибить. Хозяйку обидели. Обидевший сейчас умрет. Все.

Хрийз подпрыгнула и ухватила Яшку за лапу. Тот рванулся так, что едва не поднял девушку в воздух. Орал, хлопал крыльями, изворачивался, плевался, — словом, всячески показывал бешеную решимость выдернуть обидчику глаза во что бы то ни стало. Хрийз прижала птицу к груди, стискивая обеими руками, чтобы не вырвался.

— Да уймись же ты, куриная башка, — со слезами в голосе крикнула она. — Уймись, я сказала!

— Может, его в заморозку? — предложил Гральнч, придирчиво осматривая руку.

— Себя заморозь! — сердито посоветовала Хрийз, прижимаясь щекой к Яшкиной голове.

Сийгу стало трудновато раскрывать клюв, и он заткнулся, хотя продолжал ворчать горлом в адрес молодого моревича нечто явно матерное. А Хрийз вдруг поняла, что больше не воспринимает ауру Дахар…

— Ну, вот! Она ушла!

Сбежала вниз по лестнице прежде, чем Гральнч успел перехватить ее снова.

— Стой! Стой же ты, глупая!

Дахар никуда не ушла. Сидела под лестницей, обхватив коленки, как маленькая, но при этом так тщательно спрятала свою ауру, что магически нипочем не обнаружишь.

— Я… сыта, — глухо сказала она, не двигаясь с места. — Не укушу.

Яшка притих, и Хрийз осторожно спустила его на пол. Сийг распахнул огромные крылья, зашипел, но бросаться повторно не стал.

Гральнч протиснулся под лестницу, сел на пол рядом с Дахар, позаботившись, чтобы Хрийз осталась у него за спиной.

— Что, Капелька? — сочувственно спросил он у неумершей. — Хреново дело, да?

— Не то слово, — Дахар уткнулась лицом себе в коленки.

Хрийз поразилась тому, какая она на самом деле маленькая. Она была ребенком, когда умерла в первый раз. Сколько же ей было тогда? Тринадцать лет, двенадцать? Как тут говорили о таком возрасте — шестидвешь с половиною. Совсем ребенок.

Сейчас, в момент внутреннего раздрая, она не следила за собой так тщательно, как обычно. Все иллюзии развеялись. Не было больше уверенного в себе и своем предназначении проводника стихии Смерти. Была маленькая несчастная страдающая девочка. У Хрийз защемило сердце от жалости.

Гральнч повел рукой над полом, и из вспыхнувших пылинок соткалась вдруг огненная фигура боевого мага — в защитной броне, с жезлом в руках, оружием у пояса. Длинные волосы поднимались вверх язычками алого пламени.

— Я пришел, о дева Поющих Полей, — торжественно сказал воин. — Кого мне отправить за Грань по слову твоему?

— Врагов рода моего и мира, — включилась Дахар в игру.

Хрийз заворожено смотрела. Ясно же, какая-то сценка из детского спектакля. И как же ясно увиделось вдруг убежище в осажденном городе, испуганные дети и единственный оставшийся с ними воин, сам еще мальчишка. И ничего не остается, кроме как ждать — придут ли наши, спасут ли. Или ворвется безжалостный враг…

— Где сидят враги, прекраснейшая?

— В Потерянных Землях. И атакуют они морем, и подходят к берегу моему.

— Враг будет повержен, на море и на берегу. Клянусь в том честью своей, солнцем, что светит над миром днем светлым, лунами, что выходят над водою ночью ясной, кровью своей клянусь и родом своим: враг будет повержен!

— Я доверяю тебе, храбрый…

Дахар не окончила фразу. Ткнулась лбом Гральнчу в плечо, судорожно вздохнула-всхлипнула, и так замерла. Гральнч медленно, очень осторожно, провел ладонью по ее голове:

— Ну, ну, ну, ну, — сказал ворчливо, — чего расклеилась, Капелька? Враг увязнет в твоих соплях, не честный бой выйдет, а — бойня.

— Я в порядке, — буркнула Дахар, не поднимая головы.

— Оно и видно.

Дахар отстранилась, с силой потерла ладонями лицо. Хрийз уловила волну магии — словно соленый ветер с побережья двинул воздух холодным порывом. Больше не было маленькой страдающей девочки, Дахар вновь стала собой. Красивая, хищная, опасная, аура — в иглах колючего зимнего льда. Не подходите к ней с вопросами, одним словом. Но в самой глубине, под толстым саркофагом самоконтроля тлела застарелая боль ребенка, потерявшего детство до срока.

— Дахар, — тихо сказала Хрийз, — а пойдемте к нам, а? Посидим все вместе… за кружечкой счейга… Я не приказываю! — тут же спохватилась она, вовремя вспомнив, что Дахар выполнит любое ее слово. — Вы можете не идти, если не хотите.