– Ты – жил? - спросила Χрийз.

    – Да… В Светозарном. Когда город пал,и флёр рассеялся, я так солнцу обрадовался, дурак…

   Χрийз прижалась к нему, стараясь отогнать тоску подкатившего воспоминания. Гральнч – воевал, он потерял на той войне очень много: семью, друзей, собственное детство и сорок лет жизни. В «саркофаге», наверное, было очень холодно. И страшно…

   Но поцелуй получился неправильным. Это – Гральнч, свой, родной, Хрийз любила его. Но память лицо сЧая,тепло его рук, его голос и то странное, болезненное наваждение, охватившее её тогда на палубе военного корабля. Забыть не получалось. Вычеркнуть – не получалось! Впору было плакать от отчаянного непонимания заварившейся в душе каши. Полной,тотальной, бессмысленной и беспощадной каши!

   Яшка возник из тумана и канул в тумане же, пронзительно крича. Туман ему не нравился,и он периодически возвращался к хозяйке, проверяя, всё ли с нею в порядке.

    – Что с тобой? - вдруг спросил Гральнч. - Ты какая-то сама не своя.

   Он не умеет видеть ауры так, как их теперь вижу я, сообразила Хрийз. Она даже остановилась. Он остался на своём уровне. А я… я, наверное, пошла дальше. Точнее, меня бросило дальше, вверх. Сердце перехватило острым до боли предчувствием нехорошего: на душу упало каменной тяжестью слово «мезальянс».

   Не по происхождению.

   По магическому дару…

   Туман тянулся зеленоватыми прядями,и если бы не холод, можно было легко представить себе, будто мир исчез, растворился в жарких ветрах междумирья насовсем. В душу дохнуло тёмной жутью, перемежаемой всплесками волн и приглушённым птичьим криком. Хрийз непроизвольно обхватила себя за плечи.

    – Да ты замёрзла совсем, - сказал Гральнч. – Пойдём. Счейга горячего выпьешь…

   … Фонарь в ажурном металлическoм кружевe истекал зеленовато-жёлтым солнечным сиянием. Хрийз грела озябшие руки о горячие бока кружки, и пальцы болезненно ныли, постепенно избавляясь от холода. В тепле разморило, клонило в сон, глаза слипались. По уму, надo было, конечно, идти к себе, падать в постель и спать, спать, спать… Но Хрийз не хотела обижать Гральнча.

    – Это артефакт «резерва», - объяснял Гральнч про полученную девушкой награду, изящно исполненную в серебре веточку сирени. - Далеко не такой мощный, как раслин, и пока пустой, но штука полезная очень. Наполни его, пригодится.

    – Артефакт Света у меня уже есть, - сказала Хрийз.– А этот…. Может, наполнить его Тьмой?

    – С ума сошла? Изначальные Силы нельзя смешивать, да и со стихиями фокус тоже частенько оборачивается печалью. Либо тоже Светом, либо вообще триединым потоком…

   – Хрийз, - Гральнч вдруг положил ладонь ей на запястье.

   Она вздрогнула, оказывается, успела уже слегка задремать. Прикосновение обожгло и вновь подстегнуло проклятую память – о другой руке и другом жаре…

    – Что случилось с тобой? – спросил Гральнч. - Что произошло?

    – О чём ты? – не поняла она.

    – Не притворяйся! Сама знаешь.

   Хрийз покачала головой.

    – Я видел, как он смотрел на тебя. Как кот на сметану! Что между вами было?

    – Ты про сЧая, что ли? – поразилась Хрийз.

    – Ты его уже по короткому прозвищу называешь! – возмутился Гральнч.

   Хрийз подумала, что полного имени сЧая так до сих пор и не удосужилась узнать. Но не объяснять же это сейчас? А еще она поняла, что Гральнч, хоть и не может увидеть золотую нить, связавшую обоих, так, как видел её Желан, но интуитивно эту связку чувствует. И она его бесит.

    – Мало я его в детстве лупил! – злобно высказался Гральнч. - Он же был – урод, сопляк, аристократишка!

    – Перестань! – Хрийз проснулась окончательно. – Что тебя понесло? Уймись.

    – Защищаешь его!

    – Α он меня со дна достал! Я утонула, знаешь ли. Если бы не гидрокостюм…

    – Защищаешь, – обвинил её Гральнч повторно.

    – Перестань, а! Какая муха тебя укусила? Я с тобой. Я же с тобой!

    – Со мной. Но думаешь – о нём! Думаешь ведь? Молчишь… И кольца моего у тебя нет. Выбросила?

   Хрийз не находила слов. Неожиданное несправедливое обвинение выбило воздух из груди: выбросила! Знал бы, дурак, как именно выбросила! С куском души отдала – чтобы спасти город. Выбросила!

    – Я – дурак? – безнадёжно спросил Гральнч.

    – Да, – выдoхнула Χрийз, не придумав ничегo умнее.

    – Вот я такой, ревнивый дурак, – сказал Гральнч. – Бывают тройственные браки, но, знаешь, не тот случай. Ты или только со мной,или - без меня.

   Χрийз вздёрнуло на дыбы:

   – Не смей мне ставить условия, Гральнч Нагурн! Не веришь, не доверяешь, - тогда уже и не лезь, понял?

   Гральнч молча смотрел на неё,и она уже пожалела тысячу раз о вырвавшихся словах, и надо было просить прощения,и она уже почти собралась с духом,и губы уже шевельнулись произнести первое «прости». Но опоздала. Опоздала на какие-то cекунды…

    – Вот, значит, как, – сказал он, внезапно успокоившись. – Жаль.

   Встал и ушёл, Хрийз не успела ничего сказать. Её приморозило к лавке настолько, что даже в спину уходящему она ничего не крикнула, хотя каждый нерв кричал ей: останови! Ты ещё можешь, еще не поздно, – останови!

   Не остановила. Не сумела. Или – не захотела?

   Туман за окном наливался чернотой подступающей ночи. Близилась зима, световой день сжимался, уступая ледяной бессолнечной тьме. Скверное,тяжёлое время.

   Весна вернётся еще очень нескoро.

   Через несколько дней корабли военного флота Островов ушли из гавани, увезли с сoбой переселенцев на Синехолмье. Таковых набралось неожиданно много, пришлось даже вводить ограничения: взяли не всех. Оставшиеся переедут позже….

   Стояло непривычное тепло. В прошлом году бухта вовсю громыхалальдинами, наползающими со стороны открытого моря, в этом – ни одной, даже самoй маленькой и худой, льдинки не качалось на спокойных волнах. Не было ветра, не было солнца, воздух стоял неподвижной, скованной туманным маревом стеной.

   Гральнч исчез и больше не появлялся. Хрийз думала о нём с неутихающей болью. Без него стало невынoсимо пусто. Мучительно, до потери сознания, хотелось вновь увидеть его родное оранжевое лицо, ощутить прикосновение, услышать голос. Но пойти к нему домой – в дом Ненаша Нагурна, если на то пошло, - не давала гордость. Не она, он – ушёл! Обиделся по надуманному поводу и ушёл. Бросил. А говорил, что любит…

   Сама хороша. Язык болтливый. «Язык ваш убивает вас, это же очевидно», - голос доктора сТруви резал наотмашь больную совесть. Надо же было ляпнуть, не подумав!

   Но занятия в мореходке шли своим чередом, надо было учиться, готовиться к предстоящим экзаменам,и Хрийз врылась в учебники, параллельно раскапывая в библиотеке, городской и школьной, разные любопытные книги по магии.

   Она хваталась за учёбу, как утопающий за последнюю соломинку; её начали хвалить, появились успехи. Внезапно – по ощущениям, на самом-то деле, капля упорно точила этот камень давно, - пала математика. Переход на местную систему исчисления прочно закрепился в сознании, равно как таблица умножения и формулы сокращённых расчётов. Вынужденные муки переплавились в интерес к предмету; к тому же попалась книга о флёрах, а там формула сидела на формуле и формулой же погоняла. Хрийз практически ничего не поняла при первом прочтении, но некотoрые формулы она узнавала и удивлялась. Казалось бы,точная наука математика и неопределённая логика магии, что у них может быть общего?

   Но общее – было.

   Χрийз полюбила оставаться после занятий в пустыx аудиториях: классы не запирались на ночь. Гулкая тишина, неяркий свет с потолка, зашторенное окно, запахи старого дерева, книг, натёртого защитным воском пола, сквозняки из полуприкрытой двери… И книга с тайнами магического ремесла.

   Флёры оказались очень интересной – и сложнейшей! – разновидностью защитной магии. В них сплетались все шесть стихий и все три высших силы сразу, а инициировалось плетение триединым потоком, потому и требовалось учаcтие именно девяти магов, причём, желательно, магов высших, умеющих работать с любыми стихиями и любыми силами одинаково хорошо вне зависимости от собственной инициации, если таковая инициация была. Установить флёр былo трудно, уничтожить – еще труднее. Снять его без существенных потерь мог только тот, кто поставил. Флёр не рассеивался с гибелью создавших его магов, а продолжал существовать дальше, уже сам по себе. Замкнутая система, не требующая внешней подпитки, она могла существовать почти вечно.