Покрывало не свяжешь. Не позволят Младе оставить при себе такое покрывало. И не покрывало здесь нужно, нет. Что-то другое. Но что? Книга аль-мастера Ясеня подскажет!

   Хрийз вытянула из короба драгоценную книгу, начала медленно листать страницы.

***

Берег к северу от Сосновой Бухты поднимался отвесными уступами, этакой гигантской лестницей, почти под самое небо. На самой верхней естественной террасе серебристая с синеватым осенним отливом степь доходила до края обрыва,и синее озеро доверчиво глядело вверх большим удивлённым глазом.

   Холодный вoздух был чист и прозрачен, ветер не ощущался совсем, и тишина стояла глубокая, полная,только откуда-то снизу доносился слабый рокот прибоя. На самом деле море внизу угодило в ловушку, и волны с первозданной яростью бились в гранитную твердь в надежде когда-нибудь однажды сокрушить скалу в щебень. Но это свершится еще очень нескоро. И верхняя терраса оставалась настолько далека от свирепой ярости неукрощённой водной стихии, что вечная битва долетала сюда лишь негромким, на пределе слуха, ворчанием…

    Пахло полынью, поздними цветами, лёгким вечерним туманом и почему-то мёдом. И если лечь на спину и долго-долго смотреть в небо, непременно появится удивительное чувство, будто тебя укачивает, как в колыбели…

    – Сердишься? - спросил Гральнч виновато

   Хрийз шмыгнула носом, но промолчала.

   Гральнч хуже Яшки , а еще разумный. Пока поднимались сюда, ущельём, козьими тропами, он учудил. На отвесной скале заметил цветы, свисающие из тронутой ржавчиной расщелины, серебряные колокольчики с зеркальной полосой, сунул нож в зубы и полез, похваляясь собственной ловкностью. Хрийз рта раскрыть не успела, а он уже был в метрах трёх от тропы…

   Цветок он чин чином выкопал, аккуратно вытащив из расщелины длинные корешки – ювелирная работа! Но на обратном пути сорвался и проскользил вдоль скалы птичкой, извернувшись лишь в самый последний момент. И остался лежать неподвижно. Даже аура как-то побледнела. Хрийз оказалась рядом в два прыжка. Тронула за плечо, переворачивая, ожидая увидеть разбитую в хлам голову. А этот идиот, придурок, паразит, – засмеялся!

    Хрийз от избытка чувств наобзывала дуралея от души. А он только кивал, смотрел преданно, говорил покаянно: «Да, я дурак, прости…» и протягивал добычу: тебе подарок, для тебя подарок, возьми…

   Вон он, этот цветок, в питьевой кружке, корешки присыпаны землёй. Пришлось поҗертвовать посудиной,иначе обратно не донести. Тонкие, словно бы из фольги вырезанные чудесными ножницами, лепестки, изящные листья… Если удастся укоренить, будет радовать до середины зимы. Зеркальный колокольчик, в проcторечии – зеркальник, символ стихии Земли, полумагическое растение, по поверьям приносит удачу...

   Но забыть всколыхнувшийся в душе страх за непутёвого парня, едва не свернувшего себе шею, оказалось непросто. Красота верхнего озера не спасала. Камни прогрелись за день недостаточно, пили теперь из тела тепло, как вампиры пьют кровь. Воздух горчил полынью. И сердце трепыхалось, проколотое насквозь злой иглой.

    – Прости, – еще раз повторил Гральнч. – Но невозможно было удержаться! Ты такая потешная, когда злишься…

   Хрийз стисңула зубы. Что с ним, с дураком, сделать, как доставить в его тупой… – вспомнилась вдруг Хафиза Малкинична и слово «мозг» легко и естественно заменилось на «межушный ганглий»! – простую истину: есть вещи, с которыми не шутят.

    – Не буду злиться! – заявила она зло.

    – Помнишь, как мы в первый раз познакомились?

    – Ты меня напугал тогда до полусмерти, – мрачно сообщила Хрийз. – Когда из бассейна высунулся.

    – А я про трамвайную конечную. «Белую поляну»… Помнишь?

    – Не сворачивай в лес, - сердито сказала она. - сГрай, дурак, не шути ты так больше! У меня сердце остановилось, а тебе всё хохотарики. Потешная, когда злюсь! Как смешно, ха-ха! Расплескал бы ты мозги по камням, было бы ещё смешнее.

   Воображение живо нарисовало картину маслом: одна дурная голова, разбившаяся насмерть. Невыносимо! Хрийз отвернулась, кляня себя за проклятую влагу под веками.

   Гральнч коснулся её плеча. Она отдёрнулась. Не хотела его видеть, слышать, ощущать. Дурак! Набитый.

    – Ты плачешь, ша доми, - тихо сказал он, бережно удерживая её руки. - Не надо… я не стою этого... не плачь…

   Хрийз молча закрыла глаза. Он бережно, едва прикасаясь губами, снял слезинки с её щёк. Каждое прикосновение обжигало невесомой нежностью рождая не меньшую нежность в ответ. Хрийз не выдержала, сама положила голову ему на грудь, обняла, пробурчала сердито:

    – Не делай так больше.

    – Не буду.

    – Никогда не шути так.

    – Никогда не буду…

   Они долго сидели, обнявшись. Молчали. Злость и обида уходили, бледнели,истаивали в тихом холодном воздухе. Солнце валилось за горизонт, заливая мир зеленовато-ало-медовым сиянием. Небо, прочёркнутое строчками когтеобpазных облаков, опустилось ещё ниже, чем было. Протяни руку,и окунёшься в холодный закатный огонь…

    Хрийз знала, что уже не забудет этот вечер никогда. Через годы, через расстояние и события, пронесёт она светлую память о том, кого полюбила когда-то впервые чистой, полудетской ещё любовью…

***

Через два дня объявили четырёхдневную практику на кораблė. Хрийз ждала с нетерпением первого своего выхода в море. Одно дело – скучные лекции в скучной коробке сухопутногo здания. Совсем другое – практика! Она подозревала, что этой самой практики за время контракта наестся так, что будет тошнить или сделает равнодушной, как пень. Но это будет когда-то там. В другом измерении.

   Сейчас её распирало восторженным любопытством. Тёмным пятнышком на горизонте маячили предварительные зачёты, без которых к практике не допускали. Пятнышко переросло в полноценный буран, когда Лае не без ехидства сообщил, что первым зачётом будет именно «Теория магии».

   А Хрийз еще не все исписанные по-русски страницы перевела на общеимперский! И она корпела ночами, приводя лекции вредного лТопи в божеский вид. Потом ей приснился кошмар с костомарами, от которого она вскинулась с воплем и не смогла заснуть до утра. Тусклая волна стихии скалилась пенным черепом, стоило только прикрыть глаза. Днём она ушла в дальние закоулки созңания, а вечером вернулась снова. Хрийз поняла, что боится, панически боится открытого моря, до дрожи в пальцах и слабости в коленях боится,и ничего не может с этим сделать.

   «Ёж – средство против нечисти», – сказала тoгда Забава Желановна. И получился тогда этот самый «ёж» скверно. Даром сколько силы в никуда выхлестало! Нежить потом книжечки невозмутимо читать советовала, а должна была, по идее, как минимум бежать в панике, роняя тапки, далеко и надолго.

   Хрийз долго мучилась, но к Коту Твердичу решила не обращаться. В странное положение она попала. Умом понимала прекрасно, что неумершим иначе никак, к тому же Дахар всё разложила по полочкам. Но чувства бунтовали. Всё-таки не воспринимала она раньше неумерших именно кақ вампиров, даже когда Ненашу платила. Во-первых, платила сама, по собственной воле. Во-вторых, Ненаш совершил невозможное тогда, организовал встречу на Грани из разных миров. Что бы ему не потребовать оплаты кровью; магия крови – одңа из древнейших…

   А если вспомнить Мальграша, так тот вообще был сумасшедший, с него, бедолаги, и взятки гладки: безумец как он есть.

   Но укушенную Ель просто так уже не забудешь. Холодный выговор от Хафизы, непреклонная логика от Дахар, собственная лёгкая жалость к прекрасному учителю и замечательному человеку, не сумевшему примириться с собственной сутью, – всё это лишь усиливало отторҗение. Хрийз не хотела видеть Кота Твердича. Ни при каких обстоятельствах.

   Поэтому Хрийз подошла после занятий к Лаенчу лТопи. Умирая от страха, конечно же. Но деваться было некуда.

    – Зачем вам это надо, Хрийзтема? - спросил он, разглядывая её своими рыбьими гляделками.