Хрийз садилась у окна и чахла над ужином, пальцы противно дрожали. Закроет глаза, а перед внутренним взором — жемчужницы, жемчужницы, жемчужницы…

… Жемчужницы любят песок и гранит. К скалам приклеиваются и висят вниз условной головой, по песку — ползают. Забавные такие тварюшки, помесь устрицы и черепашки, с пузатым бочоночком-паразитом на спинке. Бочонок — хищник, что-то вроде актинии. Красивый очень, щупальца раскрываются сложнейшим венчиком ярко-алого цвета, но стрекануть может так, что мало не покажется. Жить захочешь, будешь его на горбу таскать без звука. Вот жемчужницы и таскали.

Операция по извлечению жемчуга — процедура муторная и кропотливая. Но если не удалить выросшую жемчужину вовремя, носитель погибнет. Молодь же начинает 'плодоносить' только на шестнадцатый год жизни… Шестнадцатый — в смысле, восемнадцать плюс шесть. То есть, двадцать второй. Взрослая особь живёт долго, лет тридцать… местных тридцать, разумеется, то есть в пересчёте на нормальные числа — тридцать умножить на восемнадцать. Пятьдесят четыре, где-то так. В скобках: задолбало всё время пересчитывать местную цифирь в нормальную и соображать, не ошиблась ли! Каждый год жемчужница даёт от двух до трёх камней, редко — пять и больше, в этом случае получается особый вид бисера, морской. И уж ценится такой бисер…

Ты попробуй хотя бы одну большую жемчужину извлечь, поглядим на тебя! А десять мелких?.. И чтоб при этом самой жемчужнице повредить минимально, и чтоб же ещё бочонок не стреканул! А стрекануть он может даже в полуобморочном состоянии, проверено. Рука часа полтора болтается, боль в подарок. Боль такая, что… Даже при воспоминании перехватывает дыхание, рефлекс уже, как ощущение кислого на языке при виде лимона. Та медуза, встреченная в первый день, нервно курит в сторонке. Её тут и рядом не стояло.

Новенькую, как водится, поставили напарницей к мастеру. Помогать на первых порах и учиться. Чтобы потом уже работать самостоятельно и, если удастся получить инструкторский допуск, учить таких же салаг. Нормальная практика, за одним исключением.

За обучение взялся Младин муж.

В семье Црнай работали все. Млада с супругом отвечали за одну из жемчужных ферм, устроенных на дне моря. Огромное подводное поле, занятое вольерами для жемчужниц, огороженное от крупных морских хищников сетчатыми стенами и сетчатой же крышей.

Работникам-неморевичам полагались гидрокостюмы. Серьёзные доспехи. Тёплая, морщинистая изнутри ткань неприятно липнет к телу, неистребимый запах морской запах в тесном и узком помещении, тусклый рассеянный свет, капюшон, непохожий на обычный акваланг, не вызывает доверия — застегни его и сразу же начнёшь задыхаться, пока не нырнешь в глубину… Рабочий день составлял четыре часа плюс часовой перерыв на обед. Четыре часа под водой даже для моревича не рай, хотя у них рабочий предел до шести часов, а некоторые особо одарённые экземпляры умели задерживаться на глубине почти сутки. О каждом таком чемпионе ходили легенды, больше чем наполовину состоящие из выдумок.

— Проверяй состояние костюма перед каждым погружением, — учил Црнай-младший. — Это — твоё здоровье, твоя жизнь, бездна тебя забери. Ни в коем случае не спускайся, пока не проверишь всё. Всё — это, значит, всё!

И требовал неукоснительного соблюдения ритуального чек-апа. Дня не проходило без того, чтобы не вылезал какой-нибудь косяк, за который выдавалась отменная головомойка: тихим, но зловещим по оттенку голосом объяснялось про растяп, которым своя шкура не нужна, причём в лучших традициях папеньки — коленки гадко подрагивали, слушать это всё. Во сне скоро сниться стало. Но Хрийз понимала, что Црнай-младший прав, и потому терпела.

Уставала жутко. Дремала в скутере по дороге к берегу, голова гудела чугуном, от качки тошнило. А на берегу снова терзали: обязательно поужинать. Да полным рационом, чтоб горячая похлёбка, мясо или рыба, на третье — сладкое. Тошнит же, куда есть! Но не поешь — наутро не допустят к работе. Раз не допустят, два… на третий вылетишь пробкой. Обратно в Службу Уборки.

Первую смену Хрийз продержалась на самолюбии и бешеной гордости. Но чувствовала, что вторую не потянет. Вторая смена только началась, третий день всего, а уже выжало досуха, до последней капли. Как же не хотелось обратно в мусорщики! Но что делать, если не тянешь прибыльную работу?

Поздним вечером, у себя в доме, Хрийз собрала силы и взяла в руки книгу аль-мастера Ясеня. Долго держала в ладонях, а в голове, кроме усталости, ничего не шевелилось совсем, ни единой мысли. Сплошь отупение. И — жемчужницы, жемчужницы, жемчужницы. Закрой глаза, и увидишь впечатавшиеся в сетчатку ровные ряды моллюсков, облепивших скалы…

— Мне плохо, — прошептала Хрийз книге. — Видишь, мне плохо. Помоги…

На что надеялась, непонятно. Но книга потеплела в руках. И медленно раскрылась с конца…

Почти последняя страница. Маленькие, даже не вязаные, а просто скрученные из ниточек подвески-пальчики, с кисточками. Их оказалось неожиданно легко крутить. Хрийз опомнилась только тогда, когда наплела штук десять. Повертела в руках, соображая, куда бы пристроить. Руки сами продели получившиеся шнурочки в пуговицы у ворота. Смотрелось диковато. Но тупая ноющая боль, разъедающая виски, внезапно начала утихать. Усталость никуда не ушла, но ослабела. Будто с души свалился неподъёмный камень, и сразу стало легче дышать….

— Спасибо, — прошептала Хрийз книге, и та закрылась с еле слышным смешком: 'Пожалуйста'…

Наутро, вспоминая вечер, Хрийз всё же решила, что ей показалось… Но вчерашняя головная боль не воскресла. Девушка чувствовала себя вполне сносно, если не сказать бодро. А сплетённые вчера шнурочки осыпались трухой при первом же прикосновении. Магия…

В этом всё дело. Сложно поверить в невероятное, если оно кажется обыденным. Хрийз прожила в магическом мире лето и половину осени, и ничего яркого, запоминающегося, эффектного после приключений с Мальграшем в её жизни не случалось; сплошная рутина. Изо дня в день. Грабли Службы Уборки, и вот теперь — сбор жемчуга… Одно да потому. Тоска. И даже волшебная книга не помощник.

Но за две восьмидневных смены заплатили больше, чем в Службе Уборки за сезон. Хрийз подсчитала сумму вместе с накопленными сбережениями, и поняла, что может спокойно ехать в Сосновую Бухту за комплектом зимней одежды, не опасаясь долгов. И ещё останется. Например, на нитки, набор костяных вязальных крючков, на шляпку… То есть, зимнюю шапочку. Шляпка — это к лету, это пока не горит.

Первый из долгожданных выходных Хрийз проспала весь целиком. Не приходя в себя, в одной и той же позе.

А наутро от неё потребовали выйти на замену. Кто-то то ли заболел, то ли что. Хрийз не спросила, хотя стоило бы. Выходные накрылись медным тазом. Самое поганое, не успела скрутить себе отгоняющих усталость верёвочек. Что там, даже позавтракать толком не успела! И снова жемчужницы, будь они неладны. Самый трудный участок, бисерницы. То есть, такие, у которых вызревал не один большой камень, а россыпь мелких. Жемчужный бисер ценился очень высоко. Ещё бы. Попробуй его собрать для начала. Под водой. Специальными щипчиками. И не дай тебе бог травмировать носителя… Сдохнет моллюск по твоей вине, полгода бесплатно пахать будешь, чтобы долг за него отдать.

После смены стало совсем плохо. Дорогу к берегу Хрийз запомнила смутно, настолько её ушатало. Если бы дали отдохнуть положенные три дня, может быть, было бы полегче, а так… Выгонят, в отчаянии думала она между вспышками беспамятства. Как есть выгонят!

Дотащилась до столовой на последнем издыхании. Вечерний рацион, чтоб его. Но надо, Федя, надо. Не поешь — тогда уже точно выгонят.

Непогода разошлась, и сквозь рваные тучи лилась закатная зелень, вскипая бледным золотом на барашках высоких волн. Стекло зеркалило, накладывая на панораму вечернего побережья отражение пространства столовой. Пустые, прибранные столики, девчонки-хозяйки болтают между собой за стойкой, — одна моревична, вторая — береговая, как здесь говорили, симпатичные. Может быть, сёстры. Или подруги, коллеги по работе. Или две жены одного мужа…