А значит…

Он вдохнул воздух. И выдохнул, приняв решение. В конце концов, почему бы и нет?

Глава 41

Верховный

Атли лежал у кресла, свернувшись клубком. И в первое мгновенье Верховный даже огорчился, что мальчишка все-таки умер, не выдержав испытаний. Но Маска сказала:

— Жив. Спит. Он тебе больше не нужен.

Верно.

Новое тело… или не новое, но старое, изменилось. Верховный сделал вдох, глубокий, наслаждаясь самой возможностью дышать вот так, полной грудью, не опасаясь боли в подреберье. Он вытянул левую руку.

Золотую.

Правую.

Та тоже отливала золотом. И обе они не болели, да и выглядели одинаково. Затянулись трещины, исчезли язвы, впрочем, как и тонкие волоски, которые когда-то соскабливали, когда эта процедура еще не была мучительна.

Он провел пальцами по лицу.

Потрогал глаза, удивляясь тому, что исчезла блеклая пелена перед ними. Мир стал ярче.

— Регенерация еще продолжится некоторое время. Как и тонкая настройка, — Маска никуда не исчезла, но теперь Верховный ощущал её отдельно от собственного тела. И она, уцепившись за эту мысль, пояснила. — Так и должно быть.

— Благодарю, — Верховный наклонился и коснулся мальчишки, который продолжил спать. Сон этот был слишком глубок для естественного. — Зачем?

— Я все же счел нужным запереть дверь. Людей снаружи стало больше. Люди непредсказуемы в такой массе. Первичный анализ показывает высокий уровень скрытой агрессии.

— Это страх, — заверил Верховный. — Разбуди его.

— Сам попробуй.

— Каким образом?

— Сосредоточься на ощущениях. К слову, твой нервная система сохранилась в неплохом состоянии, что и облегчило вопрос трансформации физического носителя.

На пальцах вспыхивали и гасли золотые искры.

— А вот пересадка сердца была проведена совершенно варварским образом. Никакого учета гистосовместимости. И процесс дегенерации в тканях уже начался. Тебе оставалось недолго, человек.

— Я и так живу куда дольше, чем предполагали боги, — Верховный позволил искрам коснуться кожи. И сказал. — Просыпайся.

Акти немедленно распахнул глаза и, охнув, поспешил распластаться ниц.

— Господин! — в голосе его слышалась искренняя радость. — Вы живы, господин… я волновался… я не хотел спать, господин.

— Тебе велели.

— Здесь никого не было!

— А вот его нервная система дестабилизирована. Глубокое сканирование дало бы больше, но я уже сейчас могу сказать, что у данной особи имеются серьезные проблемы с психикой.

— Людей, чья душа здорова, не так и много — возразил Верховный. — Давно я здесь?

— Тебе в какой метрической системе ответ дать?

— А они разные?

— Не особо. Кое-что изменилось. Ваши приборы несовершенны, но в целом ты прав, системы совпадают. Тридцать шесть часов.

Долго.

Очень.

— Господин? — мальчишка решился оторвать голову. — Вы…

— Изменился?

— Д-да.

— Ничего. Это нормально. Встань.

Тридцать шесть часов…

— И сорок две минуты.

— Ты становишься брюзглив.

— Система позволила провести сканирование встроенных программ, активировав резервные. Откат до последнего сохранения личностных характеристик не представляется возможным вследствие утраты девяносто двух целых и трех десятых совокупного массива личностных данных. Однако возможно частичное воссоздание профиля развития согласно заданным векторам.

— А если проще, — Верховный протянул руку, которую раб поцеловал.

— Я меняюсь, ибо программа полагает, что людям более понятно иметь дело с конкретной личностью. Примитивная психика и без того склонна очеловечивать субъекты, в том числе и меня.

Акти поднялся на корточки, а потом все-таки встал, хоть и сжался. Исходящий от него страх был ощутим и, пожалуй, неприятен. Разве Верховный когда-либо давал повод ему бояться?

Разве был он жесток?

Или несправедлив?

Пускай.

— Идем, — голос прозвучал, пожалуй, сухо, и от этого Акти вздрогнул и втянул голову в плечи, явно испытывая огромное желание вновь упасть ниц. И на ногах его удерживал лишь тот гнев, который он опасался навлечь на себя.

— Ты слишком много внимания уделяешь этой особи. Снаружи тебя ждут иные. Их много.

— Тебя это пугает?

— Функционально страх является своего механизмом, предохраняющим разум и человека от потенциально опасных решений, однако совокупный страх оказывает противоположный эффект, заставляя разум отступить…

Маска говорила что-то еще.

И нет, она сама не боялась. Она устала от молчания. И от одиночества. Верховный это знал, а потому позволял себе не слушать.

Он подошел к двери, и та беззвучно скользнула в сторону, выпуская его в такой знакомый проход. Здесь все еще светились стены, но свет больше не казался резким.

А еще Верховный… нет, не видел, чувствовал сокрытое. Хотя, конечно, точнее было бы сказать, что он чувствовал, что за стенами этими сокрыто нечто, но вот конкретно что именно?

— Твой уровень не позволяет полностью интегрировать систему управления хранилищем, однако ты прав. Многое сохранилось. На твое счастье. Запас энергии, правда, невелик, но есть резервные нагнетатели, а уровень внешнего заряда позволяет начать процесс аккумуляции.

Узоры.

Стоило присмотреться, и вот они, знакомые узоры, вернее знаки… символы? Как правильнее назвать?

— Всего-навсего узлы внешних энергетических линий, — проворчала Маска. — Люди склонны видеть символы и знаки даже там, где их нет.

В коридоре пахнет… чем-то. Запах не сказать, чтобы неприятный, скорее уж незнакомый. Верховный чуть морщится. И идет. Дальше.

До новой двери.

И та отворяется сама собой. А за ней обнаруживается великан со своей женщиной. Кажется, за то время, которое Верховный провел внизу, она еще больше наполнилась золотом.

— Это естественный процесс пробуждения и реорганизации носителя. Главное, пожалуй, свойства ладема в том, что в сверхнасыщенном энергетическом поле он самосинтезируется, но лишь при условиях наличия специфического набора элементов в крови. Золотой ген. Так называли это свойство.

— Снова золото?

— В том числе. В данном случае живые клетки выступают своего рода источником преобразования внешней энергии в материю. Сложный процесс… да. Но она жива, и это хорошо.

Верховный стоял.

Ждал.

Его появление не осталось незамеченным, как и перемены, с ним произошедшие. Вот великан, буравивший его недобрым взглядом, словно очнулся. И воззарился на женщину, словно спрашивая, что же ему делать.

Любопытно.

— Сильный, но ведомый, — сделала заключение Маска. — Но могло бы быть и хуже.

Женщина, до того сидевшая на куче какого-то тряпья, поднялась. Неспешно, словно успев привыкнуть не то, что к свободе своей, но и к величию.

И взгляд её встретился со взглядом Верховного.

В нем читался… вызов?

Нет. Впрочем, она первой отвела глаза, а затем склонила голову. И прижав руки к груди крест-накрест, согнулась, выражая покорность.

— Чудо… — голос её был с легкой хрипотцой. — Чудо произошло…

— Чудо! — её слова подхватили, понесли, передавая друг другу, преумножая, как и слухи. А дом и вправду был полон людей. И они поспешно расступились.

— Что тут было? — поинтересовался Верховный. И не удивился, когда снова заговорила женщина.

— Господин, когда вы спустились вниз, господин, двери закрылись. И никто-то из тех, кто был в доме, не знал, как отворить их, — она разогнулась сама, не дожидаясь разрешения. Нагла.

Особенно для бывшей рабыни.

И не этой ли дерзостью, которую не так просто изжить, навлекла она на себя гнев хозяев? Впрочем, это не имеет значения. Теперь Верховный знал, что в силах его погасить огонь того золота, что горел под её кожей, даруя и жизнь, и силу.

И эту вот уверенность в своей избранности.

— А затем раздался глас из стен, который повелел нам ждать и не впускать в дом никого. И был он таков, что слышали его не только мы, но все-то, кто пришел к дому.