— Может, позже? — Винченцо посмотрел на светящуюся полосу, что пролегла по полу, указывая, куда надо идти.

— Позже… с определенного возраста начинаешь понимать, что позже может и не быть, — Карраго разогнулся и прижал рукав к носу. — Сейчас… дела не стоит откладывать. Мир полон… неожиданностей. Далеко не все они приятны.

— Знаете, что это?

— Позволишь?

Камень упал в подставленную ладонь.

— Я слышал о таком, вернее читал… когда-то давно, когда Город не воевал с мешеками…

— А такое было?

— Было… впрочем, вряд ли кто об этом помнит. От мешеков и получили первые слезы неба, — Карраго ногтем перевернул эту на другой бок. — Форма не совершенна. Её бы огранить. Чем больше количества граней, чем идеальней они сами, тем больше силы способен вместить камень. Так вот, в той же рукописи было упоминание о черных слезах неба, которые якобы вмещают в себя душу.

— Разве…

— В старых рукописях много преувеличено. А порой и вовсе… скажем так, многие вещи, недоступные разуму писавшего, объясняются высшей волей, божьим провидением, и так далее… душа или нет, но там говорится, что силы черная слеза способна вместить куда больше обыкновенной.

— Насколько…

— «Ежели взять сотню раз по сотне камней, то и того будет недостаточно, чтобы наполнить один проклятый, с маковое зерно величиною…». Впрочем, — Карраго убрал руку. — Так что постарайся не потерять.

Винченцо постарается.

— «Только же сила та волею богов противна естеству человеческому, — продолжил Карраго, поправив переносицу пальцами. От этого голос его сделался слегка гнусав. — 'И проклят будет тот, кто пожелает пользовать её, сколь бы ни благи были его намерения. И душа его, исторгнувшись из тела, подчиниться камню, а безумие овладеет разумом»… за точность цитаты не ручаюсь, но как-то так.

Появилось желание камень все-таки потерять.

— Но говорю же, это преувеличение. Скорее всего.

Миха

Бабка как-то сказала, что кому повешенным суждено быть, тот не утонет. Тогда Миха — лет ему было около тринадцати — не очень-то понял. Он пребывал в том чудесном возрасте, когда народные мудрости не кажутся мудростями, а уж тем паче бабкою озвученные… и вообще, что она о жизни знать может?

А теперь вдруг понял.

Точно, не утонет…

И мертвецы не сожрут.

И чума обойдет.

А вот неведома зараза, от которой тело чесалось изнутри, она точно добьет. Причем понимание близости смерти было столь явным и оглушающим, что сама мысль о сопротивлении казалась… глупой?

Нелепой?

Впрочем, как он мог сопротивляться? Силой воли?

Миха дернул ту, другую часть себя. Силы воли у Дикаря было побольше, но тот не отозвался. Вот… хотя… когда Миха слышал его в последний раз? Ладно, не слышал, а ощущал? И не выходит ли так, что душа Дикаря обрела… покой?

Ушла?

А следом стало рассыпаться тело?

Нет, может, оно прямой зависимости и нет, но что-то подсказывало, что все-таки есть. В существование души Миха теперь верил, вернее точно знал, что та имеется.

А если…

Маги суетились. Он даже сказал им что-то, моменту соответствующее. И снова провалился, правда, заставил себя вернуться. В конце концов, хватит прятаться за чужую душу. Он, Миха, тоже не слабак.

И не ничтожество.

Может, не маг.

И не великий воин… и вообще, как был дома середнячком, так и остался. Славный парень? Это еще не профессия… а он действительно славный парень и только.

Но если сдохнет, то…

Маги следом.

Миара уже сообразила, суетится, и у Винченцо рожа хмурая. В последнее время она у него перманентно хмурая, что, впрочем, обстановке соответствует, но сейчас как-то даже особенно.

И Миха выдал идею.

Нет, вправду, должно же быть средство связь разорвать, если не здесь, то там, в мире духов, где сил и возможностей у Миары куда побольше. Но его не слушают.

Опять не слушают.

Бестолковые.

И силой делятся. От нее только хуже. И зуд внутри представляется огнем, особенно на плече, где… правильно, надо выдрать эту штуку, которая раньше была полезной, а теперь явно вредила.

Но это было больно.

Настолько, что Миха, кажется, заорал. Нет, хреновый из него герой. С этой мыслью он отключился. Наверное, умер.

Или…

Мертвым не болит.

А болело все. Особенно почему-то стопы. Главное, Миха вдруг явственно осознал, что чувствует каждую треклятую косточку.

Пяточную кость.

Таранную.

Ладьевидну, кубовидную… когда анатомию сдавал, тяжело было запомнить, казалось, что вовсе невозможно. Ан нет, теперь вдруг оказалось, что мозг его прекрасно усвоил материал. На кой?

Не ясно.

Главное, теперь не просто болело, а так сказать, определенно. Осознанно даже.

Миха попробовал пошевелить пальцами. Если так, то он не умер? Надо полагать… кому суждено быть повешенным… так, нахрен народные мудрости. Какие-то они все с привкусом фатальности.

Вдох.

Выдох.

И ребра жмут на легкие. Он их, что характерно, тоже чувствует. И легкие, наполненные не воздухом… что? Точно не воздухом, какой-то жижей… и потому раздутые. И на ребра они давят от этой раздутости. И ребра норовят вывернуться под непредназначенным природой углом, тянут за собой мышцы, и те тоже болят…

Миха открыл глаза.

И закашлялся.

Одно дело, когда твой разум говорит, что ты погружен в какую-то жижу, и другое, когда ты сам убеждаешься, что так оно и есть. Жижа было темной и довольно плотной. Тело в ней парило. И от кашля внезапного, согнулось. Голова ударилась о что-то твердое, руки тоже коснулись.

Спокойно.

Если он до сих пор не захлебнулся, значит, это не грозит.

Значит… дышать надо спокойно. Даже если жижей. Вдох и выдох. Вдох и выдох… Миха сосредоточился на этом, пытаясь унять дрожь и панику. Разум бился в истерике, требуя немедленно выбраться. Но вдох и выдох.

И снова. И повторять до тех пор, пока паника не отступит.

Теперь влево. Дотянуться до преграды… прозрачная? Стекло? Пластик? Какой-то материал, не имеющий аналогов? Пусть так.

Вдох.

И выдох.

Слева стена рядом. Справа тоже. Изнутри… края загибаются куполом. Так, надо вспомнить… обрывки разговора.

Медицинский отсек.

Капсула.

И он, надо полагать, внутри. Если жив, то… то капсула работает, и медицина у Древних на высочайшем уровне. Странно, правда, почему в отключке сознание не выкинуло в мир духов или как там это по-научному называется.

Миха попытался оттолкнуться от дна. Благо плотность раствора, в котором он находился, явно превышала плотность воды. Насыщен солями? Но не настолько же. Будь концентрация солей выше физиологической нормы, легкие бы выжгло.

Значит, не в солях дело.

В чем-то ином?

В том, что оставляло Михе возможность дышать жидкостью. И боль унимало. Да, определенно, она уменьшилась.

Крышка оказалась рядом. Правда, мутная, потому и разглядеть, что за ней находится, Миха не сумел. То ли там тоже было темно, то ли сама она не отличалась прозрачностью. И дальше что? Надо, наверное, дать знак, что он жив.

И готов выбраться.

Если готов.

Миха постучал. Звук получился слабым, глухим. Он породил дрожание раствора и снова стало больно. Ненадолго.

— Эй… есть кто… — он и говорить пытался, но выходило откровенно плохо. А закончилось тем, что Миха снова закашлялся… раствор, к слову, отличался полным отсутствием вкуса.

Миха опять оттолкнулся от дна, стараясь впечататься в крышку руками…

Та не шелохнулась.

Нет, надо иначе. Крышка высоко, тут даже если ноги задрать, они лишь касаются поверхности. А от удара тело уходит ниже, на дно конструкции. Следовательно, надо изогнуться так, чтобы бить в боковину. Со стороны капсула уже… или не бить.

Голова работала туго.

Зачем, когда когти есть? Миха выпустил их и честно постарался оставить на стекле царапину. Не вышло. С первого раза. И со второго. И с третьего, когда он, разозлившись, ударил наотмашь… только оттолкнул себя от стены.