— Что же, тогда начнем наше обучение.

Мы молча смотрели на ректора Одзаву, а он сотворил несколько мудр, вследствие чего из песка на противоположном краю арены вырвалось шесть столбов. Состоящие из песка, они возвышались на пару метров над полом. Ректор взмахнул рукой и со стороны выхода выпорхнули бумажные коврики. В полете они развернулись и к каждому столбу прилепилась мишень, изображающая контуры мужской фигуры. Три мишени были выделены красными кружками.

— В Китае существует история про сержанта полиции, который задержал грабителя, когда тот грабил рисовый магазин в Шанхае. Китаец тут же начал стрелять в сержанта из пистолета примерно с пяти с половиной метров и сделал несколько выстрелов, пока его пистолет не заело. К счастью, ни один из выстрелов не попал в цель.

— Ого, он что, с закрытыми глазами палил? Или его звали Киоси? — хихикнул Тигр.

Киоси исподтишка показал ему кулак. Тигр тут же сделал каменную рожу.

— Сержант мгновенно и вполне результативно ответил Кольтом сорок пятого калибра, сделав первый выстрел примерно с трех метров, а последний, шестой, — с одного метра, не переставая быстро приближаться к своему противнику, — продолжил ректор Одзава. — Позже было обнаружено, что из шести выстрелов четыре попали в мясистые части тела, пройдя насквозь, одна пуля застряла в плече, а другая — рядом с сердцем. Всё же, несмотря на всё это, грабитель оставался на ногах, и сержанту пришлось нокаутировать того рукояткой пистолета, когда он попытался бежать, взобравшись на прилавок.

— Да он бессмертный? — покачал головой Малыш.

— Мораль сей басни такова: вы можете изрешетить противника пулями, но всё же не остановите его! И хотя существует много разных факторов, которые следует учитывать, выходит так, что «останавливающая сила» пистолетной пули в основном зависит от того, какую часть тела поразить. Другими словами, есть определённое количество жизненно важных областей тела, которые при огнестрельном ранении мгновенно выведут человека из строя. Если же вы не попадёте по этим областям, никто не гарантирует, что вам удастся хотя бы замедлить движения противника. Вопреки распространённому мнению, диаметр пули, её масса, скорость и сила не так важны для её останавливающей силы, как то, куда именно эта пуля попадёт, — закончил ректор.

— Да, самое главное — правильно попасть, — с важным видом кивнул сэнсэй.

— Для начала продемонстрируйте вашу меткость и ваше умение обращаться с оружием. Мишени расположены там, где сконцентрированы жизненно важные органы. Начинайте!

Грохот выстрелов был ему ответом.

Хоть я особенно и не любил пистолеты, но всё-таки отстрелялся чисто. Ни один патрон не оказался потрачен напрасно. Все пули легли в «десятку». Мой показатель был лучшим среди друзей. Другие отстрелялись более-менее сносно. Правда, не все…

Надо ли говорить про того, кто вообще не попал по мишеням?

Когда мы покинули арену, то у меня долго ещё в ушах стоял треск пальбы. Отвык я от стрельбы — всё больше приходилось тихо убирать негодяев, без шума и пыли. Зато как радовался Киоси — ректор провел с ним больше всего работы, вследствие чего мальчишка начал-таки поражать мишени.

И ведь что самое интересное — Киоси мог нормально стрелять из любого другого оружия, а вот с пистолетами у него как-то не ладилось. Как будто стоял какой-то психологический барьер, не дающий выстрелить точно в цель. Похоже, что ректор Одзава нашел-таки ключик в двери барьера и преодолел его, вследствие чего Киоси начал довольно сносно попадать по мишеням.

Уже на базе у меня получилось выяснить — почему сэнсэй Норобу так резко согласился. Я остался с ним наедине и он, глядя мне в глаза, сказал:

— Там же дети, Тень. Ты сам говорил, что выпускник детского дома, так какие могут быть сомнения?

— Но нас же могут просто использовать для решения своих вопросов…

— В этом вопросе я согласен быть используемым. Дети — наше будущее. Будущее нашей страны, да и всего мира. Взгляни на Киоси. Чтобы с ним было, если бы мы не подобрали этого мелкого засранца?

Я хмыкнул. Да уж, война маленького тануки с могущественным кланом якудза едва не довела его до ручки. Всё-таки вовремя мы встретились на его пути.

— Чего ты хмыкаешь? Ты и я видели боль, видели грязь… Если мы не вмешаемся, то у детей из детского дома будет ещё больше боли и грязи. Они сами станут воплощением этих двух слов. Ты такой судьбы для них хочешь? — нахмурился сэнсэй.

— Вот уж не думал, что тебя волнуют судьбы других людей, — поднял я руки, как будто сдаваясь.

— Ты часто не думаешь, — огрызнулся сэнсэй. — Пора бы уже начинать это делать.

— Хорош, чего ты так взъелся-то? Я уже согласился на это… мероприятие, так что чего сейчас кусаться?

Сэнсэй вздохнул:

— Честно? Не хочу, чтобы у этих мелких так всё сложилось. Им и так не сладко пришлось, обделили их самым дорогим, а теперь ещё и вовсе засунут в такое пекло, что волосы дыбом встают. И да, давно хотел спросить. В свете новой информации — за кого ты будешь сражаться? За Россию или Японию?

— Ректор говорил, что помогут «западные друзья»? И что основными зачинщиками этой небольшой, но очень нужной войны будут как раз англичане с американцами? Так вот, сэнсэй… В том мире, откуда я пришел, бытовала такая шутка: когда Россия начала повально учить французский, то вскоре разразилась Отечественная война, в которой по самое не балуй насовали французам. Когда Россия начала учить немецкий, то началась Великая Отечественная война, в которой напихали немцам. Теперь же Россия начала учить английский…

— Хорошая шутка, — кивнул сэнсэй. — Так за кого ты?

Я хмуро посмотрел на сэнсэя и ответил:

— Я за мир.

Норобу помолчал. Он взглянул на меня внимательно, как будто видел в первый раз, потом поклонился и произнес:

— Я тоже за мир, господин Такаги. Поэтому я и буду с тобой до конца.

Я поклонился в ответ. От души поклонился, даже чуть ниже, чем это сделал Норобу.

На этом мы с ним и расстались. Я отправился в свою комнату, по пути заглянув в кабинет. Там на диване раскинулся медвежонок Казимото. На экране большого телевизора шла очередная серия корейской дорамы. В этой сцене один главных героев целовал героиню. Так как фильм был без возрастных рамок, то героиня не отвечала на поцелуй, а округлила глаза и удивленно смотрела на героя.

— Им бы сексу побольше, а то как будто манекены от порыва ветра столкнулись рожами, — заметил я.

— Нельзя им сексу, тогда не все могут эту дораму увидеть. А она несет глубинный социальный посыл, что добрым быть хорошо, а зло всегда будет наказано, — ответил Казимото. — Если будет секс, то дети не смогут этого увидеть и весь социальный подтекст пропадет даром.

— Добро и зло всегда зависят только от взгляда оценивающего.

— А правильная оценка закладывается в детстве.

— Правильной она может быть только для взрослых. Для детей правильно только то, что им самим нравится.

— Поэтому дети порой так жестоки. Они не понимают, что если что-то одно хорошо для них, то это же что-то может стать плохим для других.

— Мы долго будем разговаривать, как герои какого-то сраного фэнтезийного сериала? — наконец не выдержал я.

— Не знаю, тебе же нравится такой пафосно-напыщенный тон, — покачал головой медвежонок.

Я расхохотался и плюхнулся на диван рядом.

— Что скажешь по поводу сегодняшней тренировки?

— Скажу, что оружие не главное в деле работы агента. Главное — в голове, — Казимото постучал себя по плюшевой башке.

— Если я чешу в затылке — не беда! В голове моей опилки, да-да-да, — тихо напел я.

— Вот-вот, если в голове дерево, то и в сердце обязательно окажется свинец. Так что тут нужно соображать и напрягать мозги изо всех сил.

— Что до ректора?

— Господин Одзава всегда был отличным специалистом. Он точно знает, что делает, — уклончиво проговорил Казимото.