Жар.

И запах гари. Запах острый. Едкий до невозможности. Пустынный ветер касается лица. И руки сами взлетают, выставляя щит. Он не успевает.

Он, мать его, не успевает.

Он слишком вымотался. Он был мертв, а теперь вот ожил. И… и ему бы отступить. Уйти.

Сбежать.

А он выставляет щит перед собой и людьми. И слышит собственный голос, словно со стороны:

- Назад!

Стена горячего воздуха ударяется о преграду, и люди вздрагивают. Люди еще не понимают. Они растеряны и злы. Они крутят головами, а там, за стеной щита, ревет сотворенное пламя. Белоснежное. Ослепительно яркое. И первой в нем сгорает женщина. Алые одежды вспыхивают. Её боль долетает до Винченцо эхом, а крик тонет в реве огня. Как и визги лошадей.

Вопли.

- Что за… - замковый страж тянется к оружию.

- В замок. Быстро. Я его не удержу надолго. Скажи моей сестре, что Алеф здесь.

Говорить сложно.

Сила бьется. И отползает. Значит, Винченцо заметили.

- Ну же! Хочешь выжить? Вперед?!

И люди понимают. Винченцо не надо оборачиваться, чтобы видеть. Вот они разворачивают лошадей, и те летят. Их подгонять не надо. Страх лучше плети. Люди распластались по спинам, а откуда-то из-за стены огня со свирепым воем вылетают стрелы. Они рассекают воздух тяжелыми наконечниками, чтобы, задержавшись на долю мгновенья, рухнуть вниз.

Достанут?

Два щита Винченцо не удержать.

А огонь оседает.

Он оставил черные тела деревьев.

И людей. Тех, что стояли по ту сторону поляны. Кто-то еще жив. Кричит. Хрипит. Пепел кружится. Это красиво. На снег похоже.

Серый снег.

Красная кровь.

Винченцо отпускает щит. Странно, что он жив… странно, что… там, на красно-черно-сером поле, среди пепла и мертвецов стоит человек. Он держится на ногах, ошалело оглядываясь, сжимая в руке оплавленный меч.

Кожу его покрывает плотная чешуя.

Глаза желты.

Но он жив. Все еще.

Это хорошо. Винченцо делает шаг. И замирает от громкого хруста. Земля спеклась. И трава тоже стала пеплом. Почему-то от этого больно. Боль яркая. И свет тоже. Он морщится и пропускает миг, когда сила вновь приходит в движение. И эта земля под ногами, которую Винченцо еще недавно жалел, вздрагивает, чтобы распахнуться сухими обожженными губами.

- Беги! – его крик переходит в кашель, ибо пепел, поднятый силой, залепляет лицо и рот. – Беги, мать твою…

И человек вздрагивает.

Оборачивается.

Ну же, идиот… с магом не справиться. Не здесь. Не сейчас.

- Беги, он не убьет меня сразу…

Губы земли смыкаются, и знакомо громко хрустят кости. А следом в лицо пощечиной бьет ветер. На сей раз ледяной. И когти раздирают кожу.

Но Винченцо услышали.

И человек, отбросив ставший бесполезным клинок, срывается в бег. А Винченцо скалится. Несколько минут он протянет. А значит… значит у тех, кто в замке, будут хотя бы эти несколько минут.

Земля, послушная его силе, вскипает, вскидываясь мертвыми корнями, которые пронизывают и землю, и людей. Визжат лошади. Кричат люди. И снова пахнет кровью.

Винченцо вытер нос и оскалился.

С чем-чем, а с кровью он всегда умел ладить.

- Atero. Terrasimo, - слова древнего языка слетают с губ. И кровь каменеет, та, что пролита, и та, что еще жива в жилах людей.

Вот так.

- Повинуйтесь, - его голос звучит слишком громко даже для самого Винчецо, а зубы раздирают кожу на запястье. Собственная кровь привычно солона, но она летит к земле.

К земле, готовой принять и кровь.

И силу.

Глава 25

Миха видел.

Видел лужок, пусть вытоптанный, взрытый копытами и ногами. Людей на его краю. И других, что держались в стороне. Видел женщину в красных одеждах. И её торжествующий взгляд.

А еще смерть.

Она, эта женщина, вспыхнула разом. И другие тоже.

И лужок этот.

Он сам вдруг очутился в самом сердце огненного столпа. И Дикарь беспомощно заскулил, ибо он знал, что такое ярость пламени. А Миха растерялся. Наверное, только растерянностью и объяснишь, что он стоял и пялился вокруг, как конченный придурок.

Придурком он и был.

Руку обожгло болью. И он увидел, что клинок в ней потек. А потом повернулся и увидел уже людей, которые сгорали на глазах.

Так только в кино бывает.

В дурацком, мать его, кино… а тут наяву и… и запаха нет. Белый огонь почти не пахнет, разве что самую малость – грядущей грозой.

Он зачем-то поднял руку. Медленно. Как во сне. И тело было тоже медленным. А воздух – густым.

- Беги! – крик пронзил ту тугую оглушающую тишину, что сковывала Миху.

Он обернулся.

Маг.

Маг стоит, слегка покачиваясь. И пеплом покрыт. Пепел кружится, кружится… пахнет гарью и жареным мясом, отчего к горлу подступает тошнота. Миха то и дело сглатывает слюну.

- Беги, мать твою…

Этот крик отрезвляет.

Отчасти.

Земля под ногами приходит в движение. И Миха делает шаг. А потом еще. Звуки наваливаются лавиной. Их становится слишком много, как и запахов, и всего вокруг. В груди болит.

Спина.

И волосы, кажется, сгорели. Кожу вот не тронуло, что в высшей степени странно. Даже с учетом того, что кожа вновь чешуей покрылась.

- Беги, он не убьет меня сразу, - маг вдруг проваливается в землю, в ту самую, что встает дыбом, норовя Миху опрокинуть. Но он удерживается на ногах.

С трудом.

И делает второй шаг. Третий. А потом срывается на бег, ибо кусок стекла в груди взрывается адской болью, которая лишь подстегивает.

Миха шкурой чувствует, что вот-вот случится что-то… что-то донельзя поганое.

И спасти мага он не спасет.

Но там, в Замке, еще люди. И эти люди умрут, если Миха не спасет. Надо бежать. Он все-таки оборачивается, чтобы увидеть, как треклятая земля выплевывает длинные щупальца.

Корни.

Это просто корни.

Они извиваются, словно змеи, и пронизывают людей. Тех, которые еще живы… в доспехе. При лошадях. И стало быть, Хальгрим готовился нанести удар.

Войско выстроено.

Войско ждало.

Огня ли? Не важно.

Миха сорвался на бег. Как бы там ни было, магу он и вправду не поможет, только сам убьется. А кому от этого польза?

Трусливая мысль. И стыдно до нее. Но он бежит. Без лошади бежать проще. Тело, отходя от ужаса, платит готовностью двигаться. Вперед. Дышать. Воздух горький. Но запаха гари и крови почти нет.

Есть движение.

И замок над стенами которого поднимаются стяги.

К замку устремляются всадники. И медленно тяжко приходит в движение подвесной мост. Вот ведь… засранец малолетний. Сказано же было смирно сидеть.

Сказано…

Миха взлетел на мост последним. И под решетку успел попасть. И очутившись во внутреннем дворе, ошалело оглядевшись, позволил себе выругаться.

Ирграм вздрогнул, ощутив движение силы. И оскалился. Его раздирали гнев и жажда, утолить которую сырое мясо оказалось не способно. Даже куры с кроликами, которых ему подсовывали, лишь слегка притупляли эту жажду.

И вот…

Жрец приоткрыл глаза.

А Ирграм заворчал. И звук этот низкий заставил охранника встрепенуться.

- Не шали, - сказал он, схватившись за меч. И отступил. Попятился, не сводя с Ирграма настороженного взгляда.

- Успокойся, друг мой, - жрец произнес это мягко, но на диво его слова помогли.

Сделать вдох.

И справиться, что со страхом, что с яростью.

- Не окажешь ли ты мне любезность, поведав, что там происходит, - это уже жрец сказал охраннику. Приставленный накануне, тот явно нервничал.

- Ты…

- Прутья крепки. Клетка надежна. Разве не так? – он слегка наклонил голову и улыбнулся. – У тебя есть оружие. Ты силен. Храбр. Опытен.

С каждым его словом человек успокаивался.

Вот он мотнул головой.

И протянул нехотя:

- Маги сцепились. Тепериче всем жарко будет.

- Маги сильны.

- А то…

- Сильному владетелю и служить почетно.