Избитый снова покачал головой.

— Н… н… нет, — прошептали мои губы.

— Не слышу?

— Нннет…

— Тогда брось в него камень, — в мою руку вложили булыжник, величиной с персик. — Давай, швырни прямо в разбитый ебальник. Покажи, как ты ненавидишь их!

На этот раз мужчина с разбитым лицом кивнул. Кивнул, а его губы прошептали: «Бросай, сынок». Я видел это, смаргивая слезы. Видел, как поднимается рука и швыряет камень. Он ударился точно над правой бровью мужчины, содрав кожу и вызвав новый ручеек крови.

— Молодец, пацан! Когда вырастешь, возьмем тебя в Хаганеноцуме-кай! Снайпером! — потрепала по голове татуированная рука. — А теперь свали в туман. Нам ещё надо казнить этих никчемных выродков.

Меня отшвырнули в сторону, а когда я встал, то процессия уже удалялась. Я дотронулся до капель крови на булыжной мостовой. Она была красной и уже начала темнеть от уличной пыли.

— Жаль семью Аяда. Их магазин просто-напросто стоял на территории Хаганеноцуме-кай, — послышалось рядом. — И их подставили… Хорошо ещё, что ребенка успели отправить к родным в Токио.

— Чего ты городишь, старый дурак? — послышался женский голос, а потом звучный шлепок. — Если тебя услышат, то тоже пойдешь, как и Аяда…

— Да иди ты в жопу, женщина, — проговорил усталый голос.

Я снова дотронулся до крови на мостовой. На испачканный безымянный палец упала слезинка, размывая красную жидкость.

— Всё ясно! — раздался голос Норобу. — Тень, выходи! Выходи, а то рискуешь тут застрять…

Какая же всё-таки гадость, эта настойка сэнсэя Норобу… Даже когда я вынырнул из воспоминаний Киоси, то ещё полдня ходил и отплевался. Слышал я прикол про то, что бережливые люди вместо жвачки жуют носки, заодно обходятся без стиральной машины. Должно быть и запах во рту у них такой же, какой возник у меня после настоя Чужой Памяти.

Сэнсэй мрачно смотрел на меня, оставаясь всё в той же позе.

— Ну чего ты во мне дырки буравишь? Да, мне тоже не понравилось. И понятно, что пацан пытается исполнить волю родителей… Интересно, какой раз он так попадает? — почесал я голову.

— Шестой, — раздался слабый голос Киоси. — В шестой раз я пытаюсь отомстить за родителей и меня снова побеждают. Изаму-сан, ты же сказал, что если я буду делать твою зарядку, то стану сильным… А у меня не получилось стать сильным. Меня победили…

— Да? И сколько же их было? Десять? Двадцать?

— Пять человек. Их всегда пять человек… И они очень сильные… Когда я стану сильным, Изаму-сан?

— Станешь, Киоси. Обязательно станешь. Сэнсэй, подскажи, а это не та группировка, которая заказала Масаши? Чей шрам от пули я ношу на спине…

— Да, Тень, это они и есть. Хаганеноцуме-кай…

— Сэнсэй, значит, у них кроме Окамото появился ещё один кровник. Не должно так быть, не должны дети бросать камни в своих родителей.

Норобу задумчиво почесал голову. Он поправил одеяло на Киоси и погладил его жесткие волосы.

— Думаю, что да. Пора бы заняться этим кланом. Узнай у Мизуки — не пересекаются ли их интересы с интересами нашей группировки? Если пересекаются, то надо узнать, чьи именно, а то окажется, что мы накажем тех, кто нам нужен.

— Подожди, но как же? Если они убили родителей малыша, то…

— То они убили родителей малыша. В таком случае, он кровник и он может мстить им без оглядки на клановые интересы. Но если вмешаемся мы, то можем задеть интересы нашего клана. Вот такой вот выворот преступного мира. Плошку риса пополам, а вот говядинку каждый ест свою.

Киоси так жалобно посмотрел на меня и отвернулся, что я решил — даже если интересы наших группировок будут пересекаться, то всё равно смерть родителей тануки не останется безнаказанной. Даже если Мизуки скажет, чтобы я их не трогал и вообще не думал плохое в сторону Хаганеноцуме-кай…

Тануки будет продолжать приходить к этим людям и будет получать люлей. Но только до тех пор, пока им не начнет надоедать эта забава. В один из дней они просто-напросто проломят голову маленькому тануки, да и выбросят в Токийский залив. Судя по тому, что последний раз его избили особенно жестоко, то этот день не за горами.

— Скажи, Киоси, а кто такой этот человек с татуированной рукой? Как его имя?

— Ёсимаса Сакурай, вакагасира Хаганеноцуме-кай.

— Опытный человек в криминальном мире, опытный киллер, опытный преступник. Мда, и как же твои родители перешли ему дорогу?

— Не захотели продавать наш магазин по той цене, которую им назначил Сакурай. Это было даже не смешно — с такой суммой не открыть новый магазин, а только если захудалую лавчонку на окраине Токио. Сами же они отгрохали супермаркет на этом месте…

— Понятно, твоих родителей оболгали, а тебя оставили сиротой. Но не ссы, пацан, у меня к этим полудуркам тоже есть дело, — я потер плечо, куда поймал пулю, предназначенную Масаши Окамото. — И ещё у нескольких людей найдутся вопросы.

Киоси благодарно улыбнулся. Я снова потрепал его по макушке. Эх, знал бы я, что у этого шалуна такая тайна за спиной. И что тогда? Знал бы я и сразу же кинулся бы в бой? Нет, навряд ли. Да и сейчас не стоило бросаться, очертя голову. Лучше сначала узнать по поводу расположения группировки, узнать привычки, узнать пути перемещений…

Надо будет подойти к Масаши и поговорить с ним по поводу подкрепления. Вряд ли в группировке Хаганеноцуме вакагасира и сайко-комон (третье лицо в структуре) будут обычными ребятами, которым можно начистить таблетку в парадной. Скорее всего, они оба ходят с парой-тройкой молодцов, которые знакомы как с оммёдо, так и с боевыми искусствами.

В конце концов, я же не мальчишка-тануки, который бросается мстить, очертя голову. Нужно всё узнать, всё выяснить… Нужно позвонить Мизуки!

— Отдыхай, малыш, мы что-нибудь придумаем, — улыбнулся я.

— Спасибо, Изаму-тян, — произнес Киоси.

Я сложил новую доги в сумку и закинул её на плечо. Подмигнул Киоси и вышел из комнаты. За мной следом струйкой просочился сэнсэй Норобу.

— Тень, ты уверен в своих силах? — спокойно произнес сэнсэй, когда я налил чай на маленькой кухне.

— Я не уверен, что смогу вернуться со второго кумитэ, так что о какой уверенности идет речь? Но я не хочу, чтобы этого мальца, — я кивнул на закрытую дверь, — однажды отправили к родителям только потому, что они защищали своё имущество. Ты знаешь, сколько в моём мире сгубили людей только за то, что они помешали власть имущим? Мне даже однажды сделали заказ на паренька, который набил морду богатенькому сынку… И что? Я должен был его убить?

— Ты должен был поступить так, как поступил, — проговорил Норобу. — Ведь вода течет по тому руслу, которое прокладывает сама. Так и наша жизнь подобна реке. У кого-то она горная и бурная, у кого-то медленно текущая и заросшая осокой. И только человек может изменить её течение. И только человек…

— Достаточно философии! — поднял я ладонь. — Я всё понял. Я сделал то, что должен был сделать. И против этого уже не попрешь.

— Люблю, когда ты всё понимаешь с первого раза, а не как обычно — сидишь дурак дураком и глазами хлопаешь.

— Потому что приходится из океана словоблудия вылавливать золотую рыбку здравомыслия. Вот ты не можешь сказать «да» или «нет» одним словом, приходится выслушивать грузинские тосты по полчаса каждый. А может быть мне некогда? Может быть я ценю время?

— Ценил бы время — поспешил бы на тренировку, а не оскорблял уши старого учителя дурацкими россказнями, — захихикал сэнсэй, довольный своей подковыркой.

Я снова безуспешно пытался найти хотя бы каплю сострадания или раскаяния в глубоко запавших глазах, но легче рассмотреть бабочку на другом континенте, чем эти незнакомые старику чувства. Пришлось махнуть рукой и в самом деле отправиться на тренировку.

Танака в додзё погонял меня от души. Похоже, что получил от Акиры четкую установку: ученику по имени Изаму пролить семь потов.

И я пролил. Душевно так пролил — полведра, не меньше…