Мир хрупок…

— Тебе не стоило отправляться в путь, — Верховный заговорил первым. — В городе было бы безопасней.

— Не тому, кто однажды встал во главе бунтующей черни, — возразила женщина. — Меня удавили бы раньше, чем ты выехал за ворота. Или отравили бы. Или нашли бы иной способ. Это он может думать, что силен и способен защитить меня от всего мира. А я знаю, что его убили бы или раньше, или позже меня, но… убили бы. Выходи. Я тебя слышу.

И гигант выступил из темноты.

Он был мрачен. Обижен.

— Садись, — Верховный указал на влажную землю. — Раз уж не спится, то и вправду стоит побеседовать.

Сопение.

И все же гигант опускается подле той, кому однажды отдал свое сердце. Пусть оно ей и не нужно.

— Я думала, что по пути мы отстанем… отделимся… уйдем куда-нибудь. Вы бы не стали нас догонять или преследовать. Слишком мало у вас людей. Мне думалось, что так мы получим свободу. И шанс. Уйти на край мира, начать жить наново… Но… оказалось, что мир слишком уж изменился. Видишь, я с тобой откровенна.

— Осталось понять, для чего.

— Я боюсь.

— Смерти?

— Нет… смерть… она всегда была рядом. Да и однажды мне уже случилось умереть, но ты вернул душу… или удержал в теле. Я боюсь её.

— Кого?

— Ты понял, старик, который перестал быть стариком. Её! Это дитя, в котором сокрыта тьма!

— Тьма ли?

— А что еще? Она говорит с мертвецом! Она сотворила его! И он предан ей. Почитает, как… как бога!

— Но испугало тебя не это, — Верховный усмехнулся, радуясь, что тьма скрывает выражение его лица.

— Нет…

Молчание.

И торопиться некуда. Пусть ночи весной коротки, но и эта кажется Верховному слишком длинной.

— Как тебя звали? Прежде?

— Ишши-са. Маленькая волна на языке моего народа… но… не знаю. Когда она посмотрела на меня, я вдруг… вдруг поняла, что я… что если она захочет, то меня не станет. Это будет не просто смерть, а нечто большее… более страшное. Меня уже нет.

Она опять замолчала и обхватила себя руками.

— И чего же ты хочешь? — спросил Верховный. — Уйти?

— Нет, — женщина покачала головой. — Я понимаю, что… не выживу одна. Даже если заберу с собой его. Или еще кого-то. Мы не справимся. Здесь… слишком страшно. Но и оставаться страшно. И мысли в голове… разные. Как будто я — это не только я, не здесь, не сейчас… как будто ожила та я, которая была раньше. И ей не нравится та, которой я стала. А мне не нравится она… она слабая! И я спать не могу!

Это женщина почти выкрикнула.

Верховный протянул руку, коснувшись лба.

Маленькая волна.

Красиво.

У дикарей часто случаются вычурные имена, которые что-то да значат.

— Когда тело поражает болезнь, человек испытывает боль. Боль предупреждает его об этой болезни. Возможно, что и болезнь души причиняет боль.

— И что с этим делать?

— Боюсь, тут я бессилен. Ты сама должна решить.

— А если решение будет неправильным?

— Тогда, — под пальцами Верховного вспыхивали золотые искры, которые расползались по коже. — Ты умрешь… не знаю, кто тебя убьет. Я. Или она. Или кто-то из свиты… не зли Ксочитл.

— Она просто боится потерять власть.

— Вряд ли.

— Я знаю… все боятся потерять власть.

— Мать никогда не утратит власти над ребенком, ибо она дана свыше.

— Думаешь, я глупая и не знаю? Она ей не мать.

— То, что Ксочитл не родила это дитя, еще ничего не значит. Они… отыскали друг друга. И так было угодно богам. А потому Ксочитл будет защищать свое дитя так, как сочтет нужным. Да и дитя будет беречь мать. Всеми силами, которые ей даны.

— Я поняла. Спасибо, — это она сказала вполне искренне. — И благодарю за разговор. Я… еще не все поняла, но мне стало легче… там, где я росла… считают, что шаманы слышат мир. И что в их глазах живет мудрость богов. Я сомневаюсь, правда… они не услышали приближения беды. Или промолчали.

— Женщины, — проворчала Маска. — Смесь холодного расчета и эмоций…

— Но ты мне помог. И тебе не стоит беспокоиться. Я… постараюсь не вносить смуту. Все-таки, наверное, я хочу жить.

— Ну хоть что-то… — Маска, кажется, был доволен. И Верховный не стал останавливать ту, что ушла, забрав с собой верного своего гиганта. Он тихо вдохнул и запрокинул голову, уставившись на звезды.

Ночь была тихой.

И в этом виделся добрый знак.

Ирграм

Пепел остался позади.

Он прилипал к стенам, да и к чешуе приклеился, а кожу Розы вовсе покрыл плотным жирным коконом. Ирграм втянул часть пепла в себя, убеждаясь, что тот вполне пригоден к поглощению.

И на том успокоился.

Коридор завершился очередной дверью, которую Роза вскрыла без труда. За ней обнаружился еще один коридор.

И снова дверь.

Правда, здесь уже пришлось притворяться Древним. И отворилась она далеко не сразу. Перешагнув порог, Ирграм оказался в узком помещении, в стенах которого зияли дыры. Стоило двери скользнуть на место, как раздалось шипение и из дыр пополз холодный туман с резким запахом.

Рявкнул рытвенник, скалясь. Да и Ирграм насторожился.

— Это дез… очищение, — пояснила Роза, поднимая руки. — В-вход… в чистую зону… в-зможен только п-после п-процедуры очистки.

Её связь с телом очевидно крепла.

Пар слегка щипался. На вкус — Ирграм высунул язык — он был горек, а глаза и вовсе разъедал, поэтому Ирграм снова сменил обличье. Многоножкой в тумане жить было спокойнее.

Роза же медленно поворачивалась, позволяя струям пара окутывать тело. И по пеплу поползли первые дорожки жижи, которые соединялись друг с другом, образуя на бледной коже промоины. Затем намокший пепел вовсе пополз старой шкурой, и Роза принялась тереть себя руками, избавляясь от грязи.

Очищение длилось и длилось.

Даже надоесть успело.

Но вот шипение смолкло, правда, ненадолго. В стенах загудело, и их обдало теплым воздухом. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это было неприятно.

— С-сушка, — пояснила Роза, хотя Ирграм и сам уже понял.

Поток иссяк и вторая стена отошла в сторону. Помещение, расположенное за ней, было небольшим. По обе стороны его поднимались стальные стены, расчерченные одинаковыми прямоугольниками. Роза коснулась ближайшего, и прямоугольник исчез.

— Из-с-вини, но мне комфортнее одетой, — сказала она, вытаскивая из ячейки сверток. Роза встряхнула его, и сверток превратился в ком ткани.

Роза прижала её к себе.

Затем защелкнула на шее узкую полосу. Ошейник?

— Ты говорила, что ты не раб, — Ирграм наблюдал за её действиями с немалым интересом.

— Я… н-не раб. П-х-ожалуй, я могу называться личностью.

— ошейники носят только рабы.

— Это не ох-шейник… с-хчас.

Она надавила пальцами. Потом уставилась перед собой. Присмотревшись, Ирграм отметил тусклое мерцание воздуха у лица Розы. Она ткнула пальцем раз. Другой. И ком ткани развернулся, превращаясь в причудливого вида костюм: широкие штаны-шальвары, столь любимые пиратами, и безрукавку.

— К-хсожалению… функционал ограничен, — Роза потыкала в воздух. — Выбор цвета от-хсутствует.

Ошейник превратился в плоское ожерелье.

Выглядело все довольно неплохо.

— Если хочешь, тут есть запасные к-хомплекты, — Роза указала на вереницу прямоугольников. Их здесь сотня, не меньше. И если за каждым прячется такое чудо…

В прежние времена Ирграм мог бы продать его.

Весьма выгодно.

И стать богатым… возможно. А теперь лишь головой покачал. Ему одежда не нужна. Да и деньги тоже не особо.

— Нет. Не уверен, что эта твоя штука выдержит, когда мне придется изменить форму тела.

— Да. П-храметры ог-храничены, — произнесла Роза с сожалением.

— Нам еще далеко?

— Нет. Здесь… люди п-хереодевались. Пх-ротокол без… безпасности тх-ребовал, чтобы личные вещи… ох-ставлялись…

— Что такое протокол?

— Список. Правил, — она опиралась на руку Ирграма. — Без…пасаность.