Сука, сейчас он явно тащился от происходящего…

— Добрый день, благородный господин Окамото-старший, — уважительно поклонился сэнсэй сначала старику в белом кимоно, а потом мужчине и в конце школьнику. — Добрый день, благородный господин Окамото-средний. Добрый день, благородный господин Окамото-младший.

Точно также сделала и Мизуки. Я коротко кланялся в знак уважения, но молчал, как мне и было сказано.

— У вас пять минут, — проговорил старший Окамото.

— Нам должно хватить, — снова поклонился сэнсэй Норобу. — Мой нерадивый ученик Изаму Такаги очень сильно просил меня рассказать о происшествии в школе. Это было банальное недоразумение. Мой ученик оказался втянут в драку двумя не очень хорошими школьниками. Его вывели из себя оскорблениями и издевательствами, отчего в голове помутилось. Да ему ещё и огрели по затылку хорошенько…

— Ближе к делу, — бросил Окамото-старший. — Твой ученик напал на моего внука. Хинин обесчестил аристократа!

— Нет-нет, мой ученик вовсе не нападал. Он защищался от ударов тех двоих мальчишек, а когда ваш благородный внук решил прекратить избиение и показать всем, кто в школе король, Изаму нечаянно коснулся вашего внука. Понятно, что господин Окамото-младший не ожидал такой подлости от того, кого решил защитить и поэтому поскользнулся. И так неудачно поскользнулся, что упал бедром на выпавший из кармана карандаш. Мой ученик увидел, что его толчок достался не тому и бросился помочь падающему, но он такой неловкий и к тому же был под влиянием сотрясения мозга… Поэтому он вместо помощи коснулся подбородка вашего внука. Изаму очень сильно сожалеет о случившемся и просит прощения.

Старший Окамото и Окамото-средний посмотрели на Масаши. Тот сидел с опущенными ресницами и слабо улыбался.

— Внук, так всё и было? Ты решил вступиться за ханина? — спросил наконец старший Окамото. — Это очень благородно с твоей стороны.

— Дедушка, я не хочу хвастаться своими делами. Люди расскажут о них лучше, — проговорил Масаши.

— Он ещё и очень скромный. А эта высшая добродетель среди аристократов, — проговорил Норобу. — Мой внук не спал две недели после происшедшего, он умолял меня привести его сюда, чтобы перед лицом главы рода Окамото принести извинения. Ученик, подай сакэ!

Я с хмурым лицом подал две запечатанные бутылки. Сэнсэй Норобу, кланяясь при каждом шаге, передал сверток и отступил назад.

— Что же, я думаю, что если мой внук унаследовал благородное сердце предков, то он может принять извинения и простить твоего ученика, мастер Норобу, — проговорил старший Окамото. — Масаши, ты примешь извинения?

Я увидел, как школьник достал дорогой смартфон и кивнул деду:

— Да, дедушка, я готов открыть свою душу извинениям этого молодого человека.

Норобу подтолкнул меня и прошипел:

— Иди и сделай догэдза. Или погибнешь здесь, а мы умрем вместе с тобой.

Я сделал несколько неверных шагов. Смогу ли я? Справлюсь ли я с этим унижением?

Масаши включил камеру смартфона и направил на меня. Заулыбался. Я шагнул ближе. До него оставалось два метра.

— Достаточно, молодой хинин. Приноси свои извинения и проваливай. У нас ещё много дел, — сказал средний Окамото.

Я вздохнул. Похоже, что вот и всё. Сейчас я переступлю через себя, сломаю психику, похерю принципы и потом себя возненавижу. Или же пошлю всех на хуй и погибну под пулями охранников.

Что лучше?

Я обвел взглядом закатное небо. Солнце уже собралось идти на покой и теперь багряным кругом скатывалось к горизонту. Красиво-то ка-а-ак. Аж умирать не хочется. Но и переступить через себя я не могу.

— Нам долго ждать? — нетерпеливо спросил Окамото-средний.

Всё, я решился. В последний раз обернулся на старика, на красотку Мизуки, на прекрасное и такое далекое небо. На стоящие поодаль сосны…

Что там за блеск?

Солнечный зайчик вспыхнул в кроне одной из сосен. Такой зайчик сам на ветку не заберется. Я обернулся и заметил, как по лбу Масаши крадется красная точка. Она смещалась от правого уха к центру.

Руки сами собой сплелись в мудре силы, а потом перешли в мудру исцеления. За долю секунды из земли за моей спиной вынырнул земляной щит. Самое первое оммёдо, которым я смог овладеть.

— Что ты себе…

Краем уха услышал далекий хлопок. В мозгу сразу сработало определение хлопка — тем, кто был в горячих точках, знаком этот тихий звук. А некоторые даже видели результат, когда рядом падал убитый друг.

Я видел такое, потому и прыгнул вперед. Земляной щит не поможет против пули! Чуть замедлит, но не поможет!

Я сбил Масаши, да так хорошо сбил, что мы вместе влетели в декоративный пруд. Ускорения телу придала разъяренная оса, ужалившая в левое плечо.

Вода сомкнулась над головой, по щеке мазнуло плавником карпа. Ил моментально поднялся из глубины и закрыл собой свет. Очень хорошо закрыл… До полной темноты…

Вспышка и снова темнота. Опять вспышка и опять темнота. Меня что — везут в скоростном метро? Что это за чередующиеся полосы?

Вспышка…

Я в новом мире? Неужели опять переместился в какие-то ебеня? Надеюсь, не мхом-ягельником, а то такое ощущение, что меня перетирали зубы лося. Тело ныло и стонало. Из носа текла то ли кровь, то ли вода, то ли и то и другое вместе.

— Изаму, не вздумай умирать! У тебя ещё лосось не разделан! — раздался возмущенный голос сэнсэя Норобу.

Нет, это всё те же знакомые ебеня, где меня ждал неразделанный лосось и мозговыносящий нудеж старого колдуна. Меня трясли за плечо и шлепали по лицу. Такое ощущение, что шлепали ракеткой для пинг-понга. Да ещё и намочили её… зачем-то…

Я открыл глаза. Тут же закрыл их.

Не очень хотелось видеть довольную рожу моего мудрого сэнсэя. Лучше так полежу… в холодке, в теньке и беззаботности…

— Эй, оставайся в сознании, нам ещё пулю вытаскивать! Не хочу, чтобы ты умер на территории достопочтенной семьи Окамато.

Моя щека снова приняла удар ракетки. Вот же занудливый старик, не дает отдохнуть спокойно…

— Он будет жить? — раздался голос Мизуки.

— Ага, я не позволю так просто ему смыться. Над кем же я тогда издеваться буду? Эх, видела его рожу, когда я чуть подтолкнул ветром под локоть, а он опрокинул столик с мандалой… А когда моя белоглазка просыпала соль в рис? Да такого чудного танца под луной я никогда не видел. Изаму ещё назвал его «Ламбадой»…

— Старик, ты чудовище! — вырвался из моей груди сип.

А ведь я чувствовал подставу. Чувствовал, но только ничего не мог предъявить…

Я открыл глаза. Возле левой ключицы порхало знакомое синеватое свечение. Норобу водил ладонями почти по самой шее. Его черное кимоно закрывало обзор, но краем глаза я всё-таки зацепил циновку с кровавыми потеками, на которой лежал. Лежал на правом боку, голова покоилась на чьем-то снятом и свернутом пиджаке.

— Я знаю, Изаму. То ли ещё будет… Мастер Нагаи, вы готовы?

— Да, мастер Норобу, я её нащупал, — раздался ещё один старческий голос.

На этот раз голос звучал со спины.

— Чего он там нащупал? Эй, не надо там ничего щупать. Я девочек люблю, а не мальчиков…

— Молчи, дурак, а то мастер Нагаи может пулю чуть ниже опустить. Тогда я на твоей урне с прахом напишу, что ты был самым отъявленным мальчиколюбом, — прошипел Норобу.

— Мертвые сраму не имут, — просипел я в ответ.

— Не слушайте его, мастер Нагаи. Приступим же…

В районе лопатки неимоверно зажгло. Там словно медленно вкручивали раскаленную арматуру. Медленно, смакуя каждую секунду боли. Я стиснул зубы, чтобы не застонать, потом начал загонять боль в подсознание. Туда, где она не побеспокоит, где не помешает выздоровлению.

Где-то мне попалось утверждение, что боль — неприятное сенсорное и эмоциональное переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани или описываемое в терминах такого повреждения. Заумное разъяснение того, что нервные окончания орут мозгу о своих повреждениях. Эмоциональная боль другая, но от неё труднее избавиться. Зато и ту, и другую боль можно приглушить отвлечением.