И главное, что продолжала прибывать.

Больше.

И…

И он заставил себя успокоиться. Думать. Надо думать. Он пока еще способен, хотя, кажется, животные инстинкты берут верх и разум угасает, если Ирграм очутился в нынешнем положении. Надо… успокоиться.

Думать.

Да, думать.

Он может… энергия. Слишком много? он не способен управлять… или способен? Переориентировать энергию в часть тела, пожертвовав этой частью. А затем…

Потоки получилось перехватить не сразу, как и направить. Ирграм в какой-то момент почти поверил, что ничего-то не выйдет, но… нет, стоило действовать не извне, а через тело, часть которого охотно начала поглощать силу.

Теперь разделение.

Болезненное, но… ничего. Он справился.

Правда, в момент, когда перемычка между двумя частями тела истончилась, Ирграм испытал не просто страх — ужас, но… он сменился болью разрыва.

И сознание отключилось.

Винченцо

Он уснул.

Он не собирался спать, на самом деле. Это было на редкость неразумно.

Незнакомое место.

Чуждое место.

Место, наверняка, способное на многое… он ведь и сам видел, что способное. Алеф вот явно потратил бы время на то, чтобы изучить возможности. А Винченцо…

Винченцо просто-напросто уснул.

Усталость?

Или она и позабытое расслабляющее ощущение чистоты. Кровать… он просто прилег, исключительно проверить, так ли мягка кровать, как выглядит.

Да и…

Он-то чистый, а одежда — грязная. И сама мысль о том, чтобы натянуть эти лохмотья вызывала отторжение. И он прилег.

И уснул.

И провалился. Мир знакомый. То самое нигде с зеленоватыми колоннами. Миара…

— Тоже уснул? — поинтересовалась сестрица. — Оденься, что ли…

Даже во сне чувство неловкости было острым.

— Не переживай, братец… это на самом деле ерунда.

— А что не ерунда?

Одежда появилась. Стоило подумать о ней, и вот она. Старые заношенные едва ли не до дыр штаны. И рубашка, та самая, с надорванным воротничком, в которой Винченцо любил тренироваться. Почему-то именно в этой. И наверняка привязанность его к рубашке имела смысл. Какой?

Какой-то.

— Не знаю, — на Миаре было простое платье из тех, что она одевала в лабораторию. И волосы она заплела в тугую косу, не став украшать прическу ни лентами, ни драгоценными заколками. Здесь, в нигде, исчезли оспины и мелкие шрамы. И стала она моложе, как будто вытянув себя, прошлую. — Я уже ничего не знаю.

— Это мир духов? Верно? И ты, выходит…

— Я устала, Вин… я так устала, а здесь хорошо, — она огляделась и потянулась к туману, что клубился под ногами. — Спокойно… как дома. Причем в том доме, которого у меня никогда и не было.

Туман приклеился к пальцам.

— Надеюсь, ты не скажешь, что готова остаться здесь?

— Не скажу… хотя, конечно, почему бы и нет? В конце концов…

— Это мир иллюзий.

— Не уверена. Смотри.

Легкое прикосновение. И… боль.

— Ты мне щеку разодрала, — Винченцо посмотрел на руки. Кровь была неестественно-яркой.

— Да. И ты почувствовал боль, верно? А значит, это не сон.

— Мир духов?

— Карраго еще тот засранец, но он неплохо учит. Когда хочет действительно учить… теперь я понимаю… многое понимаю. И только одно интересно, отец знал? Или и вправду думал, что меня так… воспитывают? Хотя… наверное, о чем-то догадывался. Должен был. Но решил, как обычно, что я справлюсь. Или нет. Это ведь не так важно… в любом случае все будет на пользу рода. Так вот… Карраго сказал, что одни болезни у разных народов называют по-разному. И не потому, что кто-то глупый… нет… просто…

— Разные языки?

Кровь с пальцев впиталась в кожу.

— И понимание. Я… вижу нарушение энергетической структуры, дестабилизацию… а кто-то другой — злых духов, которые тянут из больного силы. Разницы нет, как назвать. И это место… мир древних, мир духов… это ведь не важно. Важно, что в этом мире я многое могу.

Она подула и туман, повинуясь дыханию её или же молчаливому приказу, потянулся к Миаре. А потом вдруг стал…

Местом?

Окном в место?

— Идем? — она протянула руку. — Это не страшно. Я знаю, как нас вернуть.

— Ты уже…

— Конечно, глупый наивный братец. Я уже ходила. Я даже научилась их вызывать. Здесь столько всего спрятано! Ты не представляешь!

Винченцо действительно не представлял.

Шаг.

И… солнце. Трава зеленая. Кусты какие-то… место? Что это за место? Запах цветов. Бабочки опять же порхают. Бабочки слетаются к Миаре, садятся на волосы её, на руки.

Мгновенье, и вся она оказывается облеплена бабочками.

— Могу на птичек поменять, — она поднимает руки, и бабочки взлетают.

Треклятая темная туча из бабочек.

— Не надо, — Винченцо представил вместо бабочек птиц и содрогнулся. Ну его… — Что это за место?

— Я его создала! — сказала Миара с гордостью. — Я тут могу создавать… смотри!

Взмах руки и вырастает дерево. Массивное такое, приземистое с разлапистой кроной.

— Видишь?

— Вижу, — Винченцо подошел к дереву и потрогал. Наощупь оно казалось вполне материальным. Под пальцами была плотная слегка влажноватая кора. И трещинки в ней имелись, и даже налет лишайника, в эти трещины забившийся.

Наверное, если присмотреться, он и комаров с мошками увидит. Или кто там в деревьях водится.

— А еще вот…

С ветки упали качели, на которые Миара села и, оттолкнувшись ногой, капризно потребовала:

— Покатай…

Цепь даже чуть поскрипывала. И краска на нее легла неровно, и ощущение возникло, что качели эти были здесь всегда. Винченцо толкнул раз и другой…

— Я поняла, что он хотел сказать! — Миара вытянула ноги, и платье на ней сменилось другим, каким-то полупрозрачным, летящим. — Про игру! Про то, что можно стать, кем хочешь… и играть.

— Это все не настоящее.

— Это выглядит, как настоящее!

— Нет, — Винченцо поймал ощущение. — Точнее именно в этом и проблема, оно выглядит, как настоящее, только… не совсем. Извини. Я никогда не умел объяснить толком. Это как будто…

Цепь уже ощущалась гладкой, да и запах цветов поблек, правда, стоило подумать, и он сразу усилился, сделавшись резче, неприятней.

— Ты ведь пробовала зелье? Туманное?

Прикушенная губа.

— А ты когда успел? — вопрос, который раньше Миара бы не задала.

— Успел… мы все в свое время, думаю… помнишь, с зельем мир становится лучше? Много-много лучше. Ярче. Нарядней. И такой веселый… прям как этот.

— Только зелье вызывает привыкание.

— А это место — нет?

— Ты не понимаешь! — она спрыгнула, и качели исчезли, как и дерево, и треклятые бабочки, все еще порхавшие вокруг. Но хотя бы садиться на Винченцо они не рисковали. — Это… это все не имеет значения! Знаешь, почему? Потому что здесь — безопасно! Это единственное место, в котором безопасно… потому что оно целиком и полностью принадлежит мне!

— Душе, — возразил Винченцо. — А тело твое? Что будет с ним? И что станет с твоей душой, если тело умрет там? Ты не знаешь? И я не знаю. И никто, думаю, тоже не знает.

Упрямо сжатые губы.

— Здесь хорошо, я не спорю… и ты действительно можешь сделать, если не все, то многое… этот мир принадлежит тебе. Личный. Собственный. В пользование.

— Не он один.

— Не он, пусть так, — Винченцо протянул руку. — Пойдем.

— Куда?

— Исследовать… или ты дальше не заглядывала? Что там, за полем? Лес?

— Не знаю. Я еще не придумала. Но я могу сделать город! И людей… точнее… они будут похожи на людей, но… проще, что ли… такие глупые! Я уже пыталась!

И спрашивать не стоит, когда она только успела.

Успела.

— Потому что они не люди, — Винченцо окончательно все понял. — Смотри… ты можешь создать бабочек, которые послушны тебе. Птичек. Рыбок. Не знаю… зеленых гусениц?

— Зачем мне гусеницы?

— И город, и людей… только все они будут вести себя одинаково. Потому что они — ненастоящие. Если даже эта трава… дерево вон. Весь лес, если даже они выглядят настоящими, то еще не значит, что они таковыми являются! И это все вокруг… — он развел руки, повернулся. — Все оно — иллюзия. Совершенная. Настолько, что… дух захватывает. Но от этого она не перестает быть иллюзией. И привыкнуть к ней можно… и мир делать ярче, без дурмана и зелья, только…