— Держись, малой!

— Нет… я больше не могу. Прости…

— Как это прости? Я не прощу! А ну поднялся и пошел обратно!

— Я не могу… Последние метры все силы забрали. Отправляйся обратно сам. Брось меня…

Я чуть не сказал, что «русские своих не бросают». Только в последний момент исправился:

— Якудза своих не бросают. Забирайся ко мне на закорки и постарайся не дергаться, когда будет очередная вспышка. Иначе могу не удержаться…

— Брось меня.

— Я тебе сейчас с локтя заряжу, малой! Тело в бессознанке тащить будет легче. Или так, или так — выбирай!

Киоси вздохнул и нащупал мои плечи. Он забрался на спину, а я подхватил его под ноги. Да уж, не вес боевой нагрузки, но тоже ничего. Теперь я отвечаю за двоих и думать тоже должен за двоих.

— Держись крепче, малой!

Я прыгнул на первый камень. Поймал равновесие и судорогу боли. Они пришли почти одновременно. И вместе с пришедшей болью дернулся на спине Киоси.

— Терпи! Я сказал — терпи! — выкрикнул я.

Крикнул скорее себе, чем Киоси. И этот выплеск эмоций в самом деле облегчил приступ. Следующий прыжок прошел легче.

— Киоси! А ну повторяй за мной! И повторяй громче, чтобы все рыбы в округе слышали наш рев! Так будет легче! — гаркнул я.

— Давай! — проорал Киоси мне в ухо.

— Стих Владимира Орлова!

— Стих Влатимира Орвлова!

Понятно, не совсем привычны русские имена для японского языка.

— Я узнал, что у меня! — выкрикнул и прыгнул на новый камень.

— Я узнал, что у меня! — заголосил Киоси.

— Есть огромная семья!

Новый прыжок и новый рев на ухо:

— Есть огромная семья!

— И тропинка, и лесок!

— И тропинка, и лесок!

— В поле каждый колосок!..

Я прыгал и орал, что было мочи. Киоси орал мне на ухо тоже изо всех сил. Такой вот орущей бригадой мы продвигались с камня на камень. Я словно видел, как звуковая волна отражалась от камней и прилетала обратно. Я как будто стал летучей мышью, только вместо ультразвука использовал стих поэта. И звук возвращался, обозначая новый камень!

Он был словно вспышки молнии, когда мы бежали с полной боевой нагрузкой по ночному лесу. За краткий миг я успевал «сфотографировать» новую преграду и обежать её. Так и тут — я кричал и запоминал, откуда приходит звук. Я был одним целым со своим телом. И оно отзывалось на мои приказания. Даже правая нога не беспокоила, позабыв про перелом.

Я двигался, как хорошо отрегулированная машина. Орал и двигался. Только вперед. Только вперед! Только вперед!!!

Мы повалились с Киоси на песок в тот момент, когда особенно сильная вспышка боли заставила скрючиться в позу эмбриона.

— Вы молодцы, — раздался рядом сухой голос Норобу. — И почему вас всегда нужно заставлять болью?

После этого последовали два легких прикосновения к шее и боль исчезла. Вот только что она была, скручивала наши тела в бараний рог, а в следующий миг испарилась, как мука под дуновением сильного ветра.

— Чего развалились? Вставайте. Рыба готова, — проговорил сэнсэй.

— Да нам и тут хорошо, — ответил я, стягивая повязку. — Лежишь себе, смотришь на звезды и думаешь, что где-то там наверху все добрые и беззаботные. И никто не убивает своих учеников, лишь бы их научить прыгать по камешкам…

— Ох, кто-то сейчас договорится и снова отправится по «дороге мокрых камней», — сощурился сэнсэй.

— Всё, молчу, характер мягкий, — тут же поднял я ладони вверх. — Но скажи, надо было доводить до такой крайности? Киоси бы не смог вернуться обратно…

Сэнсэй помолчал немного, а потом протянул мне руку. Помог мне подняться. Киоси уже сидел у костра и уплетал вовсю жареную рыбеху. Даже не подождал меня… боевой товарищ.

— До крайности, говоришь… А между тем Киоси прыгал без повязки и без боли в груди. Я лишь обозначил ему удар, но не провел до конца. Потом шепнул, как всё нужно сделать, когда ты отправился прыгать по камням. Всё было направлено на тебя. Ты должен был прийти в соглашение со своим телом. И ты нашел его. «Дорога мокрых камней» как раз и направлена на это — на полное единение души и тела. Так ниндзя достигали совершенства… К тому же ещё и товарища не бросил. Эх, видел бы ты, как он скалился, когда ты прыгал обратно… Кстати, научишь стишку?

— Киоси, — с укоризной сказал я. — Ну как так-то?

— А я чего? Это учитель так сказал, — проныл тануки, а потом протянул мне веточку с рыбой и виновато улыбнулся. — Будешь? Я самую вкусную тебе оставил.

Я только покачал головой и взял ветку. Киоси не обманул, рыба и в самом деле была самой вкусной.

До финального этапа «Черного Кумитэ» оставалась всего неделя. Говорят, что перед смертью не надышишься, но я стремился надышаться вволю. Оторваться от души и подчистить все косяки, которые ещё могли висеть.

Да, Сэтору Мацуда не появлялся на уроках. Говорили, что он лежал дома и усиленно поправлялся от моего удара. Когда так говорили, то выразительно смотрели на меня. Я не менее выразительно смотрел в ответ и даже чуточку поднимал губу, демонстрируя правый клык. После этой демонстрации выразительные взгляды пропадали. От меня отворачивались и переводили разговоры на более нейтральные темы.

Зато мы помирились с Кацуми. Конечно же я выдержал характер и не пошел первым мириться, ведь, как говорил незабвенный классик: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!»

Она сама подошла. Вот так вот встала на большой перемене и подошла. В руках держала два бэнто. Один она протянула мне и взглянула так жалостливо, что сердце дрогнуло бы даже у бетонного столба.

Но я столбом не был, поэтому взял коробочку с едой и поставил на стол. Ответил на первый шаг к примирению. Снова жалостливый взгляд и челка упала на правый глаз. Я смотрел перед собой. Не открывал коробочку.

— Изаму-кун, мне всё рассказал Акира…

— Зря.

— Чего «зря»? Из-за этого мерзкого Сэтору всё так получилось. Почему ты сам не подошел? Почему ничего не объяснил?

Я молчал. Всё также смотрел перед собой немигающим взглядом. Сейчас мне нужно было изобразить героя, который много страдал, но у него доброе сердце и в конце концов он поймет и простит. Заодно надо выдержать паузу, чтобы не попасться на манипуляцию перекладывания вины.

О да, женщины этой техникой владеют в совершенстве. И я порой восхищался соседкой по дому Кларой Захаровой, которая могла косячить по-черному, но переворачивать всё так, что виноватым оставался муж. Семен Захаров тоже был не из робкого десятка, мог запросто выйти на драку один против пятерых, но вот перед женой почему-то был бессилен.

И как у меня упала челюсть, когда эвакуатор привез разбитую машину Захаровых во двор, а Клара напустилась на Семена, что это он виноват — не поехал вместе с ней за покупками. Тот был в ярости — их ругань слушал через стенки и двери весь дом, но в конце концов через два часа свидетели этой грязной манипуляции увидели, как Семен протащил через двор букет цветов. И ведь не слабак, директор фирмы, но… перед техниками суженой не мог устоять. Возможно, любил…

— Изаму? — не выдержала паузу Кацуми.

— Присаживайся. Я хочу попробовать, не пересолен ли рис от твоих слез.

— Я бы ещё мышьяка добавила, если бы знала, что ты так будешь рожу корчить, — насупилась Кацуми.

— Я ведь могу сказать, что не очень голоден…

— Да ладно-ладно, чего ты сразу? Ну пошутила я. Пошутила. Угощайся — я сама готовила.

Если и дальше продолжать ломать комедию, то она вызовет только раздражение. Поэтому я взял палочки-хаси и поддел кусочек мяса.

Мммм, какая же вкуснотища! Чуть язык не проглотил вместе с кусочком мяса в сладко-соленом соусе. Но показывать этого не стоило. Надо было кивнуть и чуточку улыбнуться.

— Есть можно.

Какая же улыбка расплылась на лице Кацуми. Она тут же открыла свой бэнто и начала уплетать за обе щеки. Попутно делилась последними известиями.

— Я ведь тогда в самом деле очень сильно расстроилась… Ой, прости, чего это я? Мы же забыли тот случай, правда?